Наденька-8

…тело моё метнулось вправо под защиту домов, перекрывающих директрису обстрела… Иные тела тоже в мгновенье ока разметались на все четыре (и более)… Я прижался спиной к нагретой солнцем стене (в октябре случилось-таки запоздалое потепление), бездумно обдумывая ситуацию… И, видно, долго обдумывал. Взмокшая спина начинала уже остывать… Где же эти славные блюстители порядка?..

На улице снова появились редкие прохожие, — завидев кровавое тело с неестественно вывернутыми ногами и руками, старались обойти его подальше и быстрее покинуть жуткое место.

Но одна странная девушка, ступающая вразвалку в нелепом синем плаще-балахоне, со старомодной косой вороной на плече и круглыми глазами сестры милосердия на неторопливо скуластом лице, подошла к безобразному трупу: обхаживала его со всех сторон, охала и ахала, суетливо перебрасывая махонькую чёрную сумочку с плеча на плечо, и… Дождалась на свою участливую голову — очередная очередь разодрала размягчённый солнышком воздух над мостовой, срезала несколько веток американского клёна в скверике за правым моим плечом, замедленно и звеняще застыла в задавленных перепонках… несколько сизых голубей, толкаясь и оспаривая какие-то свои права, кружили друг подле друга, а потом, разобравшись, взмывали один за другим в бледноголубенькие небеса…

Опустив заторможенный взгляд, я увидел синий девушкин балахон, мешком лежащий рядом с коричневой кожаной курткой уже знакомого мне мертвеца… Тут я наконец-то пришёл в себя (уж пора бы!) — сорвался и побежал к этому синему («это очень благородно с твоей стороны!»). Я осматривал куда ей попало (попали), но так ничего и не заметил, только пахло почему-то палёной шерстью… Я отстранился от неё, но её роскошная толстая коса осталась  в моей руке — ах, ей подстрелили (отстрелили) её косу, но как же она сама, цела ли?.. Я дёргал её за плечо — благородство благородством, но мне не терпелось поскорее отсюда (оттуда) убраться!  Я дёрнул её посильнее — наконец она зашевелилась, неловко приподнялась…

Я подхватил её под руки, поволок было к своей стене, но она заперебирала ногами, пытаясь встать, просипела сдавленно и возмущённо: «Пустите меня!»

                                                                                                                                  8.11.93 (01-33)

К концу XX века пора бы уже к чему-то придти.

Глобальные кризисы. Горькие разочарования. Страхи. Бессмыслица. Пустота. Безнадёга.

Н.А.Бердяев утверждал, что основу истории составляет свобода зла, что история нужна «для какой-то свершающейся в вечности драмы», а в итоге, окликая Ф.Фукуяму, заключал: «История только в том случае имеет положительный смысл, если она кончится».

Осмысляя негатив, наши пот, кровь и слёзы, мы корректируем своё понимание смысла истории и философии человеческой судьбы, мы корректируем, а то и меняем свои мировоззренческие координаты (из чего вовсе не следует, что мы из-за этого должны рвать на себе скудные свои волосы). Что ж, нам, конечно, и тяжко, и скользко, и смутно, но что нам ещё остаётся, как не преодолевать всё это, как вопреки всему не сохранять достоинство и не выходить на новый — позитивный — уровень познания (к чему бы это нас ни привело)?

Окликая Н.А.Бердяева, В.В.Налимов делает вывод: «Драма, совершающаяся в вечности, сейчас предстаёт перед нами как некий гигантский эксперимент, направленный на распаковку изначально существующих смыслов Мира. Мы оказываемся активными участниками, наделёнными свободой воли, не понимаемого нами до конца творческого процесса».

И даже если эта пресловутая свобода воли всего лишь только застарелая иллюзия, нарыв, фурункул на лбу, ублажающий наше непомерное иерархическое самолюбие, мы будем дрыгаться до последнего. Ещё одна попытка, ещё один рывок?.. Знамо дело.

Авось, не сдохнем. А сдохнем — опять народимся. А не народимся — и ладно. Спасение — в связующей силе стихий, в нарабатывании могучего сверхчувственного опыта…

Да-да, господа, — слушайте музыку революции…

                                                                                                                                  9.11.93 (01-52)

Боже, четвёртый час ночи: то ли собака, то ли ребёнок воет и воет за дверью на лестнице… Жутко. Жутко…

Ух, нет, — вроде бы всё-таки собака. Тоскующий щенок, которого хазяева почему-то не пускают домой… А может, он и вовсе бездомный…

                                                                                                                                   9.11.93 (03-25)

© Copyright 2012 Андрей Лопухин, All rights Reserved. Written For: НОВАЯ ЖИЗНЬ