На куриный шажок, на сорочий скок   день за днём слегонца прибавляется света…   Я в дорогу заплечный собрал

тормозок   и в поля припустил незаконной кометой.     Я был первым, кто в новорождённом году   (чьи последние цифры на две лыжи похожи)   до рассвета на лыжах торил целину,   утопая слегка в прошлогодней пороше.     Незаметно светало, и свой размахай   предо мною распахивал мехом наружу   золотого безмолвия дремлющий рай,   погружённый в дыханье серебряной стужи…

Скурвилось время, ускорилось, —   неспешная глубина   занемогла и скукожилась   и на свету не видна.     В технологической одури,   в сияньи электроогней   мышцы души нашей, лодыри,   стали слабее, бедней.     Мощные, хитрые, ловкие   цивилизации костыли   размягчили нам наши головки   до состояния пастилы.     Мы — за дерьма частоколами,   но перемены грядут,   когда мы останемся голыми,   освободимся от пут     промышленного окормления,   технических чудо-устройств   и в лоно вольёмся безмерное   своих изначальных свойств.     И тогда, избавляясь от наглости,   пред лицом неподкупных небес   мы увидим с последней наглядностью —   где Господь, а где суетный бес!

У католиков — Рождество, разговение,   у православных — пока что суровый пост…   А Иисусу Христу — это всё до фени,   вся разница эта, для коей он слишком прост.     Этим ряженым, истовым Он — посторонний,   маргинал, инкубатор желаний, потреб,   верховодный пахан, вседержитель на троне,   благодетель, страждущим раздаривающий хлеб.     А мы, буддисты, народ ершистый,   нас не купишь обещанием посмертных утех:   мало ли, что нам мерещится, мнится,   мы суету отчуждаем и времени бег.     Всему, что истлеет когда-нибудь, верить   бесполезно, поэтому стоит не раз   верить тому лишь, во что мы вперить   можем взор свой здесь и сейчас.     А по высшему счёту, одна не истлеет,   та, что в нас возрождается снова и вновь,   и с мирозданьем нас, глупых, не делит,   а сопрягает навеки, — любовь!..

Комфортная погода — минус 6, —   бежалось мне на лыжах нынче славно,   помимо занесённых снегом мест,   что их занёс сравнительно недавно.     Бежал и вспоминал вечерний час,   что перед сном настиг меня намедни,   когда энергетический потряс   меня удар с небес, как в день последний.     Священный луч пронзил меня, поднял   с моей непрезентабельной постели,   и я познал спасительный финал   сквозь Божье вознесенье в тонком теле.     Но встретил брата, и его немой   вопрос — мол, что это с тобой такое —   сбил спанталыку пыл небесный мой   и бросил в ложе прежнего покоя.     И я упал стремительно туда,   откуда возносился, восвояси,   глаза приотворил не без труда   и увидал, что этот мир прекрасен.     Ведь надо мной, сквозь потолок сочась,   во тьме парило дивное свеченье,   в медовом «здесь» баюкая «сейчас»,   чтоб я дремал в бессмертии творенья…     И мотыльков слепых полночный рой   мерещился мне — трепетный, блескучий,   застигнутый покатою луной   из-за окна — с её небесной кручи…

Поэзия — не место для симметрий,   для трезвых упований и потреб,   а океан прозрений и поветрий,   живых пертурбаций чёрный хлеб.     Талант рапсода — вроде непрактичен,   зато полифоничен, сладок, дик,   и месмеричен он, и пограничен,   и полемичен — снов архистратиг!     Заворожит, завьюжит и стреножит,   растормошит, согреет и спасёт,   излечит, распатронит, растревожит,   башку снесёт, до Киева свезёт!..