Коль стихи мои не ценят,   мне приходится пахать   на заводе авицьонном,   чтобы жить, не подыхать,     чтоб тянуть свою волынку   без аплодисментов, без   книгоиздательского рынка,   уважая сам процесс.     Солнце всходит и заходит,   говорю я сам себе,   во саду ли, в огороде,   ты найдёшь себя в борьбе     за пленительное слово,   что не служит никому,   что свободно, что всему —   первородная основа!

Помрёшь и не заметишь!..   Как будто и не жил,   не тешил жизни фетиш,   не рвал зачем-то жил,     как будто зря трудился,   страдал, благоговел   и отделить не тщился   зёрна от плевел,     не забивал весною   на всё и не косил,   и девушке с косою   хлеб-соль не подносил.

Грачи нагрянули за ради   превозмоганья холодрыг,   чтоб нас предупредить заранее:   зиме — кирдык!     Горланят, кружат, задираются   из-за какой-то ерунды,   пиаром чёрным выделяются   из окружающей среды.

Нынче ветрено, и за ночь снег лежалый   слегонца к тому ж морозцем прихватило,   и поэтому я утром моложаво   в поле мчал коньковым ходом что есть силы.     Посему за то же время даже ближе   был я к домику фактории служебной,   чем обычно, ведь летят по насту лыжи,   аки ласточки по-над землёй, — волшебно!     Нынче — День Святого Патрика, ирландцы   эль и виски попивают, бьют чечётку,   рыжий клевер воспевают, матерятся   на свои англо-саксонские колодки.     Песнь о воле, воле древней, с бородою   вострубим на африканской вувузелле:   мы ведь тоже под имперскою пятою   так прозябли, что оковы порыжели…

Не юр., не физ. лицо и не персона,   а призрак бесприютный фармазона,   парю я, аки рыбка, невесомо,   болтаюсь в океане мировом:   без друга, без семьи, без диалога,   без прилипал, отвергнутых с порога…   Ребята, не наказывайте строго   за мой непредумышленный укром.     Не бездарь, не пропойца, не зануда,   не Чикатило, я из ниоткуда   линяю в никуда, но из-под спуда,   из-под меня, во мне, меня насквозь   настырно пробивается — порукой   интриги — изгаляется вампукой,   навроде неусыпного бамбука, —   растёт сюжет с прицелом на авось.     Не бес, не чинодрал, не прощелыга,   не хмырь, не крохобор и не сквалыга,   я, братцы, не раскольник, не расстрига,   а тайный третий глаз и ватерпас —   блюститель поперечных и продольных   поползновений, вольных и невольных,   на фартук, мастерок и наугольник,   что спрятаны в заначке про запас.

Наступает пора Пастернака —   буйство солнца, капель, кутерьма   сочных запахов, красок… Однако   из-под снега немало дерьма   и отбросов, увы, проступает,   заземляя безумный улёт   в эмпиреи, где вера слепая   нам с три короба снова наврёт.