«Ни дня без строчки» — это значит:   ни дня без веры и любви,   ни дня без творческой удачи   и свежей головы.     Ни дня без самодисциплины,   без Богом данного труда,   без Купины Неопалимой,   твердящей будущему «да»!     Ни дня без мужества и роста,   хотя желанье есть порой   ленивой зарасти коростой,   на все долги махнуть рукой.     Коль жив ещё, твори и пробуй,   грызя обыденный калач,   пробиться к цели твердолобо   сквозь частоколы неудач!

В день всероссийского бега   вышел и я на тропу,   но земляки мои, видно,   видели это в гробу.     В поле за улицей Мира,   вдоль нефтетрубы на Рязань   бегал себе сиротливо,   как отщепенец Тарзан.     Четвероногих питомцев   здесь выгуливают иногда   собачники местные наши,   у коих своя тусовка, своя среда.     Эти места — лафа для кроссмена:   вышел из дома, и вот —   в делах своих можешь создать перемену   и растрясти живот…     Мы — не в Москве, где живую природу   надо ещё поискать,   где неизвестна ни городу, ни народу   нашенская благодать.     Оказывается, то, что имеешь, —   это и есть твой рай,   где ты царишь, богатеешь, умнеешь,   сколько его ни хай!

По утрам, совершая пробежку,   и потом, продолжая свой день,   я не жалую лишнюю спешку,   но не жалую также и лень.     В меру веры и сил потихоньку-   помаленьку судьбину верша,   я варганю свою работёнку,   для которой рождалась душа.     В знаменитости, правда, не вышел,   хоть бывал и могуч, и остёр,   неплохие вынашивал вирши,   но писал исключительно «в стол».     Впрочем, я издавался порою   в буйных зарослях «братских могил«,   но станок Гутенберга, не скрою,   ко мне явно не благоволил.     Был не слишком напорист, выходит,   и была моя пасть не горласта,   коль напрасно убогим тихоней   по редакциям годы прошастал.     Но с годами порядком обрыдло   мне согбенным просителем быть:   если даже я быдло, то быдло,   каковое нельзя загнобить.

Даобуддопофигически

суету свожу на нет,

безоглядно-синкретически

принимаю белый свет.

Моё дело мне завещано,

как призванье, испокон,

как единственная женщина

и освобожденья стон.

Верю я или не верую

в провиденья благодать

лично мне с моей фанерою

пролетающей — плевать!

На рожон бумагорвения

пёр я, пру и буду прать,

лишь бы жаром вдохновения,

пропадая, воспылать!

Даже горе и отчаянье

вдохновенного творца

озаряются нечаянно

светом Божьего лица.

Неспроста давно замечено,

что важней не что, а как:

глубиной противоречия

жизни вертится ветряк!..

Весь день Сурка по крыше долбят

из жилконторы мужики:

долбили б, что ли, лучше по лбу

себе, да, видно, не с руки!..

Завалы снега и сосули

сшибая с верхотуры вниз,

долбают, дабы не заснули

мы в глубине своих кулис.

Глухим предвестием событий

китайского календаря

долбите, милые, долбите

по льду былого января!

Февраль, нагрянувший намедни,

он Ницше, может быть, сродни,

что говорил, пока был в тренде: —

«Того, кто падает, толкни!»

Ещё он нам накуролесит

и наваляет — ей-же-ей!

Бывали месяцы кудесней,

но не было блажней:

таких изменчивых и шалых —

то в раж, то в кому, то в кумар

легко впадающих на шару —

не знает даже дошлый март!..

2.02.2011

Я — не тело, я — не ум,

я — свидетель, созерцатель,

что свободно, наобум

констатирует: — Создатель,

есть Он где-то или нет,

это Инопланетянин,

что за ниточки тенет

нас, беря за душу, тянет, —

хоть наставить всех землян

жить путём благим, пригожим

не способен Он, Свой план

воплощая в нас, быть может…

А  быть может, мы одни,

сиротинушки вселенной,

и от сутолоки бренной

вовсе не защищены…

Может, инопланетяне —

эгоисты, как и мы,

и дорожки их местами

примитивны и прямы…

В общем, тут, на свете здешнем,

нам известно с гулькин нос

и заведомо потешны

(а в итоге — безутешны)

наши выводы, of course...

Ясно только — неслучайно,

зреет в нас не спрохвала

неземная изначально —

высших ценностей скала!

На зимнего Николу

вчера, совсем всерьёз,

ударил без прикола

нешуточный мороз.

До тридцати и более

по Цельсию в тени…

А я на лыжах в поле, —

попробуй, догони!

Но догонять кому же?

Я тут один лечу,

и мне снежок утюжить

по нраву, по плечу.

В такую рань тревожную

все спят ещё, поди,

но ты не спи, художник, —

лети и бди!

18.02.2011