Странное поведение Архилоха убедило бодрствующую троицу в двояком действии волшебной воды озера Зерван, наружное омовение которой вгоняет в вечную спячку, а употребление внутрь наоборот — придаёт организму такую неусыпную, такую необыкновенную силу, когда у него пробуждается даже способность к перемещению объектов на расстоянии, не касаясь оных.
Сузуар, Курослеп и Мегазаб поскакали на озеро и скоро возвращались в крепость, навьюченные бурдюками с его чудодейственной водой: осторожно, чуть не по капле, отпаивали ею спящих Дергабула со товарищи. Не забыли и доброго Гермеса. Скоро Дергабул и ратники его воспряли ото сна. Воспрял и Гермес, и нетерпеливо залаял, призывая в дорогу.
Но прежде чем отправиться в Имблех-Ибар, Сузукар обнял брата и выяснил, что тот… забыл слова магического заклинания. Сузукар так и сел на длинную лавку, где только что спали могучие ратники, бритые головы которых за время затяжного сна успели обрасти преизрядно.
Упавший духом Сузукар хотел что-то сказать, но вместо этого засипел пересохшею глоткой и, удручённо взмахнув отяжелевшей рукой, уронил её на стол и наткнулся на бронзовый кубок, до краёв наполненный зервановской водой. И опустошил его единым глотком… Тут взгляд его наткнулся на по-прежнему лающего и взвизгивающего у выхода из трапезной Гермеса: добрейший пёс умолк и замер и — взмыл в воздух, не спеша подлетел к Сузукару, и, пригвождённый его немигающим взором, повисел так немного и, подчиняясь тому же взору, аккуратно опустился на пол. Сузукар моргнул, и, воспользовавшись этим, ошарашенный Гермес поджал свой облезлый хвост и забился под стол.
Прискакав в Имблех-Ибар, сузукаровцы, как уже догадывается читатель, застали там лишь активно разлагающийся труп бедняги Бирундии, а также останки пиршества и следы археологических изысканий ненавистного Эогонахта.
Дергабул между тем закричал, вспомнив первое слово заклинания. Сузукар же, оставаясь невозмутимым, приказал всем наполнить кубки водой озера Зерван, и немедленно их осушить, и мысленно призвать сюда, в Имблех-Ибар, голем Белого Зогара, где бы он сейчас ни находился. Что вскоре и исполнилось благополучно.
Чёрный Белый Зогар вынырнул из потемневших небес и мягко шлёпнулся к ногам неугомонных соискателей…
Седобородый Эоганахт чуть ли не собственным — крючковатым — носом перерыл заросшие мхом и дикой травой развалины монастыря Имблех-Ибар и на третий день раскопок нашёл-таки — нашёл! — голем Белого Зогара, изготовленный из чёрного метеоритного камня неизвестной породы.
Радости его, казалось, не было предела: со старцами Мункяром и Накиром он пировал — чавкал свежезажаренным на вертеле барашком, пил столетнее вино, пел песни забытых предков, любовался на посверкивающего изумрудным глазом голема и надсмеивался над Бирундией, бедным колченогим слепцом, кощунственно распятым на одном из монастырских крестов за то, что отказался употребить свой талант следопыта и лозоходца на службу сузукаровскому врагу…
Мункяр и Накир, увенчанные парадными чалмами, трясли белыми лопатообразными брадами и обтирали жирные руки о золочёные халаты.
Поодаль полуголые рабы в окружении спящих верблюдов и походного скарба доедали свой скудный ужин, дремали, развлекались — играли в «чёт-нечет» и гадали на костях.
А наутро караван двинулся на юг, к замку Сузукара, где Эоганахт надеялся узнать магическую молитву Белого Зогара, без которой тот оставался бессмысленным куском метеорита, языческим болваном, не годным для великих мировых свершений, способных утолить непомерное и жгучее тщеславие достойных и избранных мира сего.
Но читатель уже знает, что кроме Резеды, томящейся в ожидании супруга, Эоганахт никого там больше не найдёт.
Бедняжка Резеда! Эоганахт прижигал её белые груди калёным железом, вырывал ей волосы и ногти, бросал её гогочущим рабам…
Сузукар протяжно зевнул, потрогал закрытое веко левого глаза и вдруг вспомнил об Архилохе, оглянулся — Архилоха не было. В тревоге Сузукар снова обратился к колдовскому озеру и сразу же приметил славного своего жеребца, что стоял теперь справа в двух плефрах от него и, склонив лебединую шею к самой воде, пил, утоляя жажду её вожделенной свежестью и прохладой. И помахивал хвостом, отгоняя докучную мошкару.
Тут Сузукару удалось-таки раскрыть свой сонный левый глаз, и тогда он прозрел и, всплескивая руками, закричал:
— Ах, что же ты делаешь, Архилох! — и хлопнул три раза в ладоши и свистнул особым свистом, подзывая тем самым своего, теперь уже наверняка заколдованного, товарища…
Архилох же весело заржал и тут же подбежал к Сузукару, но ещё долго егозил и взбрыкивал, пока тот не оседлал его и не поскакал на нём обратно — в замшелую крепость Ёрмунганд.
А там Сузукар, Курослеп и Мегазаб три дня и три ночи наблюдали за опившимся зервановской водой жеребцом, — а тому хоть бы хны — ни сном ни духом, ни в одном глазу не выказывал он каких бы то ни было признаков летаргического дурмана, наоборот: Архилох практически не спал и был возбуждён больше обычного. И что ещё более удивительно — он уже не сгибал свою грациозную шею, чтобы доставать солому из яслей, а потом запивать её водою из крепостного колодца: солома сама собой залетала ему в рот, а потом и вода красивым тонким ручейком выструивалась из деревянного ведёрка и, вырисовывая в воздухе идеальную параболу, предлагала себя вожделеющей конской пасти.
Архилох ел, пил, радостно храпел, выпучивал глаза и восторженно ими вращал, и будто даже усмехался, поглядывая на застывших с разинутыми ртами у раскрытых ворот конюшни Сузукара, Курослепа и Мегазаба.
2.12.93 (00-27)
На заводе — скрытая безработица, ввиду чего сегодня меня перебросили в аэродромную службу — своеобразный отстойник для квалифицированных специалистов, оставшихся не у дел. Но кое-какие дела (помимо домино, водки-спирта, изнурительного курения и чтения разнообразной литературы) в этой службе изредка всё же случаются: латание взлётно-посадочной полосы (бетон-гудрон), сбирание с неё случайных каменьев (и не случайных) перед началом полётов, экстренные хозработы… Вот, к примеру, завтра шесть человек должны ехать копать могилу для трупа старого заводского диспетчера Зиновьева, что опочил позавчера…
Предвыборная кампания плещет в эфире морем разливанным. Жириновский появляется по телеку чуть ли не каждый день: не исключено, что он — ельцинский карманный жупел, каким стращать удобно Запад (как прежде профашистким обществом «Память»), который, убоявшись, вынужден поддерживать Бориса, — впрочем, это, возможно, пустые фантазии, ну и ладно, меня это мало трогает, а если и трогает, то со стороны сугубо артистической и колоратурной.
Сегодня 75 лет со дня рождения ЦАГИ (г.Жуковский) — ко мне это событие некоторым образом тоже относится: волей-неволей, но всё-таки 18 лет проработал в авиции (сказать по секрету, иногда это дело я даже люблю).
Энрико Карузо помер в Неаполе 2 августа 1921 года.
«Когда читаешь художественные тексты, имеешь дело с чрезвычайно сложной референцией, многослойной, перегруженной…» (Жак Деррида).
Не помню, у какого автора я вычитал забавную мысль (который и сам её у кого-то вычитал и тоже не помнит, у кого): он говорит (повторяя вычитанное), что порядок жизни есть не что иное, как порядок литературного повествования. Случайные события, встречи, расставания нанизываются на так называемую нить рассказа, выстраиваются в ряд, и на душе становится веселей: начинаешь всерьёз верить, что прожил жизнь не как попало, а следуя некоторому предназначению.
Помню, у одного замечательнейшего автора (Бриса Хазанова) я вычитал забавную мысль: «Жизнь — это не одна, а множество повестей, рассказываемых одновременно. Только вот кто рассказчик? <…> Единственное не навязанное никем объяснение событий, единственное, что делает их событиями, это я сам; единственный сюжет, который я могу придумать, — это история моей души».
В 1955 году в Принстоне, штат Нью-Джерси, скончался Альберт Эйнштейн и его прах был развеян над рекой Делавер. Но патологоанатом Томас Харви, дежуривший в день смерти 70-летнего гения в Принстонской больнице, втихаря извлёк легендарный мозг из черепа обречённого на сожжение трупа с целью обнаружить материальные свидетельства интеллектуальной исключительности Эйнштейна. Доктор Харви продолжает свои исследования и сегодня. Но ничего особенного пока не обнаружил. Правда, в левой теменной доле количество глиальных клеток несколько превышает норму…
Между сознанием и реальностью зияет непреодолимая смысловая пропасть. А между тем «абстрактная химическая формула, используемая для обозначения определённого вещества, не содержит ничего сверх того, что нам известно об этом веществе из прямого наблюдения и чувственного восприятия, — вместо этого, однако, формула вводит указанное тело в чрезвычайно богатый и до тонкости расчленённый комплекс отношений, о котором восприятие вообще ничего не знает. Подлинную силу знака составляет здесь именно то, что по мере того, как непосредственные содержательные определения отодвигаются на задний план, всё более отчётливо и чисто отчеканиваются моменты всеобщих форм и отношений» (Э.Кассирер).
Получил очередное послание от славного Мафусаила — интересно, что он там пишет.
«Чтотость (das Was) вещей, полагаемая в идее (in Idee gezetzt), есть сущность (Wesen)» (Э.Гуссерль).
А точнее, СУЩНОСТЬ ЕСТЬ промежуточная ВИДИМОСТЬ КАЖИМОСТИ чтотости ВЕЩЕЙ, отражённая, схваченная раз!-мышляющим (движущимся) сознанием.
Т.е. сущность есть — щёлк! — фотография нашего видения ненашей (нашей лишь отчасти) реальности.
Т.е. сущность это то, что человек урвал у безграничной реальности сугубо для себя.
Т.е. сущность это очеловеченный кусочек реальности.
Т.е. сущность есть означаемая реальность.
А раз человек есть язык, то и сущность есть язык.
Ergo сущность есть человек. Дискурс человека.
А у Сократа выросли рога.
Словесность есть кость в горле сущностного созерцания.
Кое-как ковыляя на ватных ногах, Сузукар вывалился из сонного душного царства Ёрмунганда и жадно хватал пересохшим ртом предутренний воздух бескрайнего, ничем не стесняемого, дола…
Справа, из-за озера Зерван, вырвался багровый, что-то новое и обнадёживающее сулящий, край огромного светила — начинался восход, — и Сузукар смахнул с себя последние лохмотья загробного сна. Ещё не понимая зачем, он побежал на конюшню, и скоро уже скакал к озеру Зерван, до которого было не больше пяти оргий…
Отпустив Архилоха, любовался восходом, который и вправду сулил, сулил на этот раз новые откровения, новые чудеса.
А с восходом здешней звезды и здешнее колдовское озеро разгоралось, пламенело, искрило и поигрывало бликами, зазывая навеки забыться — погрузиться в его утробные неподвижно-грузные глубины…
Не помня себя, заворожённый Сузукар присел у самой кромки лениво пошевеливающейся воды и, исходя непонятной истомой, медленно потянулся к ней правой своей рукой, и коснулся её, а потом и погрузил в неё почти всю руку, чуть не до самого плеча — блаженная прохлада нетерпеливо побежала по его разгорячённому телу… Застучав зубами, Сузукар в попытке овладеть собой и воспротивиться колдовской ласке по-звериному зарычал, с силой вырвал отяжелевшую руку из жадной пасти хищного озера, отполз немного назад и упал затылком на тёплый песок…
Глядел на протуберанцы пылающего неба.
Левый глаз затягивало сонной плёнкой — веко, медленно тяжелея, неумолимо закрывалось… И всё его тело, грозно грузнея, уже с силой вдавливалось в ещё не остывшую за ночь чашу берегового песка…
29.11.93 (18-25)
В Москве (да и в Питере тож) за последние годы образовалось (расплодилось) множество махоньких, узкополосных (редкоземельных, как сказал был Д.Ю.Цесельчук) галереек, философских, политических, пиитических, джаз- и рок-клубов, музыкальных гостиных, всевозможных студий, штудий и т.д. Не провозвестники ли это будущего ренессанса? А за бдительной Петровкой-38, прядая усищами, устроился рок-клуб «Белый таракан»…
Как-то мой старый сослуживец Санька Тананыхин подарил мне, как старому чифирщику, пачку грузинского чая, что несколько лет провалялась у него в кладовке… И вот, собравшись через несколько дней заварить свежего чайку, открываю я эту пачку, а из неё — фр-р-р! — выпрыгивает и разбегается в разные стороны добрый десяток совершенно диких прусаков (а в те годы во времянке, которую я снимал, тараканы у меня почему-то не водились, водились лишь милые книжные мышата).
Зря я, как выяснилось, посмеивался над Ч.Ломброзо. В русском издании газеты «Нью-Йорк таймс» (№22, 1993), которую мне недавно подарил небезызвестный читателю Иван Новицкий (по кличке «Мамонт самиздата»), помещена статья Натали Энджер «Божий дар в смирительной рубашке», где читаем: «Всё новые и новые исследования показывают, что люди искусства чаще страдают от необычайно резких перепадов настроения, и в частности, маниакальной и глубокой депрессией. <…> Как указывает д-р Кей редфилд Джеймисон в своей последней книге «Опалённые огнём: маниакально-депрессивные заболевания и художественный темперамент» <…>, вышедшей в издательстве Free Press, перечень художников, несомненно страдавших маниакально-депрессивными состояниями или глубокой депрессиейЮ похож на пантеон славы. Вот только некоторые имена из этого списка: лорд Байрон, Перси Биш Шелли, Герман Мелвилл, Роберт Шуман, Вирджиния Вульф, Сэмюэл Тейлор Колридж, Роберт Лоуэлл, Теодор Ретке. <…> Некоторые учёные предполагают, что поскольку страдающие маниакально-депрессивным психозом всегда мечутся на «биохимическом экспрессе» между эмоциональными крайностями, связи в их мозге оказываются более сложными, а сам мозг демонстрирует большую пластичность, чем мозг менее «подвижного» вида. Восприимчивость к новой информации может позволить лицам с душевными расстройствами соединять казалось бы несовместимые мысли и преобразовывать обыденное в необычайное, — а это и есть сущность художественного творчества».
Три дня и три ночи Сузукар, Курослеп и перс Мегазаб, время от времени сменяя друг друга, пытались добудиться Дергабула и его, казалось навек сломленных вечным сном, соратников — трясли их за плечи, хватали и дёргали за волосы, уши и носы, хлестали по щекам, щекотали им пятки и бока, — и сами почти потеряли счёт всякому времени за этим бессмысленным, как теперь выяснилось, занятием…
Дойдя же до полного исступления и еле держась на ногах, они к утру четвёртого дня сумели-таки осознать, что потеряли всякую способность к какой бы то ни было разумной деятельности, после чего, отложив принятие решения на неопределённый срок, дружно, хоть и не вполне уверенным шагом, отправились в верхние покои — отсыпаться… Но сон их был зыбким и тревожным — втайне от себя они невольно опасались, как бы и их не сломило ненароком то же самое непробудное забытьё…
Но очень скоро, тяжело дыша и размахивая руками, со своей лежанки вскочил взмокший Сузукар, которому вдруг приснилось, будто гигантский таракан, подобно вурдалаку, вцепился ему в горло, прогрыз в нём страшную дыру и, сладострастно урча, лакал из неё обильно хлещущую кровь…
26.11.93 (01-00)
Василий Захарченко во вчерашнем «Труде» пишет, что американские исследователи, используя сверхточные весы, обнаружили потерю веса у умирающих людей в момент их смерти в пределах от 2,5г. до 7г. Французский врач Ипполит Барадюк с помощью специальной фотоаппаратуры сделал серию снимков «души», покидающей умирающего. В этом же русле успешно работают и наши питерские учёные…
12 декабря — выборы в госдуму, федеральное собрание т референдум по новой конституции. Предвыборная кампания набирает свои назойливые, на все лады ревущие обороты. По нашему округу баллотируется некий бизнесмен (водочный король) Скорочкин, который завтра будет выступать в ДК «Старт», где он устраивает распродажу ТНП по сниженным ценам и бесплатный концерт группы «Доктор Ватсон». По телеку состоялись развлекательные выступления государственных оригиналов — Жириновского, Травкина и Говорухина, — смачно и вполне по-русски клеймивших нынешнюю власть и своих соперников… И вчера обиженный Ельцин, предупреждая подобные выступления, не преминул пригрозить, что такие, дескать, неэтичные действия будут впредь караться снятием с эфира и отстранением от выборов: президент хочет лишить подопытный народ его последних развлечений…
Вчера я получил неожиданное письмо от ранее упоминавшегося Жени Тюрина. Он предлагает мне свою дружбу, хвалит книжку, вспоминает наши многочисленные разговоры о литературе, о романе — каким он должен быть и как его писать. «Сейчас лихорадочно пишу роман» — сообщает он и спрашивает, приступил ли к своему роману я, который прожужжал ему все уши о том, как начал я что-то ковырять, копать и структурировать… Пишет, что «земную жизнь пройдя до половины», пора бы нам уже выходить на большую дорогу: «На Букер, на Букер, Андрюша, давай напишем что-нибудь»…
Это наивно, конечно, и смешно: на премию Букера выдвигаются уже достаточно известные имена. А чтобы сделать себе имя, надо печататься в престижных изданиях, а если не печататься, то изнурительно вращаться в сугубо определённых кругах, мелькать мотыльком егозливым — явно или опосредованно заниматься фабрикованием своего имиджа, своей легенды, невероятных о себе слухов. Для этого лучше всего жить в центре (во всяком случае — культурном). Небезызвестный мне Иван Новицкий затрачивает на всё это огромные усилия, но на него, беднягу, жалко смотреть. И скучно.
В трапезной крепости Ёрмунганд на полу, на лавках и на длинном столе с давними останками заплесневелой пищи, почти уже растасканной мышами да крысами, вповалку лежали бритые дергабуловские ратники, а во главе стола расслабленно полулежал сам Дергабул, откинув свою кудлатую, колтуном свалявшихся волос встопорщенную главу на резную спинку широкого кресла, — Сузукар с Курослепом чуть было не приняли их за сущих мертвецов, если бы не сип, храп и вздохи, исторгавшиеся ноздрями и глотками рассупоненных вояк.
По столу, по кубкам, чашам, а то и по самим телам снулых ратников деловито шныряли орды прусаков-усачей…
В бороде Дергабула арахна спокойно сплетала свою паутину…
А в ногах, разбросав лапы, самозабвенно дрых рыжий пёс Гермес…
Сузукар с Курослепом трясли и расталкивали бесчувственные тела, кричали им в самые уши: «Эй, вы! Вставайте! Проснитесь!» Но все их старания были бесполезны: ни Дергабул, ни его боевики, ни даже рыжий Гермес — никто не восстал из глубин заколдованного сна. Но — из верхних покоев, заскрипев ступеньками, уже спускался чернокудрый перс Мегазаб, который, может быть, что-нибудь знал…
Знал, перс Мегазаб знал, что Дергабул со своими бойцами сразу же после понтийского похода совершили омовение в водах озера Зерван (что неподалёку от крепости Ёрмунганд), после чего, едва приступив к трапезе, вся орава впала в глубокий затяжной сон, длящийся уже девятый день…
Сузукар удивился: а сам Мегазаб, почему же он не заснул?
— Хы, Мегазаб вада из дэтства баятьса.
21.11.93 (03-01)
Большая удача! — Алла Баянова пропела из приёмника несколько песен с двойного своего альбома, из них особенно милы мне «Чубчик» и «Пойдём к чертям на всякий случай!» (последнее — нечто такое нашенское, сердцевинно-русское, идиоматическое, никоим образом не переводимое, а непереводимое и есть как раз то, что ещё называют ментальностью, или поэзией)…
У меня по случаю пятого (последнего) этажа батареи чуть не раскалённые, отчего преизрядно тепло и отчего же собратья мои тараканы, поначалу (по началу зимы) было тонус былой растерявшие, снова почти что его обрели, хотя активность их какая-то зачумлённая, поступки порой немотивированы, когда, как говорится, левая нога не знает, что делает правая…
Валерий Ковтун выказывает кренделя на виртуозном своём аккордеончике… Николай Арутюнов со своей «Лигой блюза» поёт «Рэдхаус-блюз» покойного Джимми Хендрикса… кстати, армянское начало (Арутюнов — армянская фамилия) в джазе, роке, джаз-роке, ритм-энд-блюзе — особая тема (Сергей Манукян, Татевик Оганесян и др.). А сегодня ночью по маяку вдруг услышал орган (уж так давно, так давно его не слышал!) и почуял, и подумал — как хорошо, Боже, как хорошо, как космически разравнивает и нежит скукоженную душу, забывшую о титаническом своём многоголосии, о ладово-гармонической матрице, константе, вложенной в неё рациональной рукой Всевышнего (хроматическая гамма от до до си, тон-тон-полутон-тон-тон-тон-полутон, гармоническое сочетание звуков в ладовых аккордах — это константы в ряду других мировых констант, основываясь на соответствии которых нуждам человеческого организма, Дж. Уилер формулирует свой знаменитый «антропный принцип»)…
Позавчера был в Москве, где встретил (на Твербуле) затрапезного Ивана Новицкого, который схватил меня за горло, требуя стихов для своего мифического альманаха. Я же, пытаясь от него отвязаться (что непросто), заотказывался — не помню, говорю, не знаю, нету, — он позвал пить кофе, я опять отказался, порываясь сбежать, он обиделся, а потом всучил мне вдруг бумажку в 200 рэ, мол, раз брезгуешь со мной пить, вот тебе 200 рэ, я начал отказываться, но он — нет, говорит, это тебе гонорар за то, что я не смог напечатать тебя в своём альманахе, — я, в свою очередь, попытался всучить ему эти деньги обратно, а он уже пошёл прочь и бросил через плечо — «подашь слепому в переходе!» А в переходе, возле ступенек, и вправду стародавний стоял слепец, съёженный от холода и страданий, но я оставил эти деньги себе, т.к. в карманах у меня не было ни копейки, а у этого известного слепца всё равно ведь всё забирают здешние рэкетиры… А на денежки эти ивановские я сходил вчера в баню. А после бани, как обычно, пришёл в родительскую обитель, где попил славного батиного (самопального) винца, пожевал славные матушкины пельмени и посмотрел по цветному телеку очередную серию славного шведского фильма «Пеппи-длинныйчулок»… Люблю эти детские штуки. Вот читаю сейчас у Диккенса про мальчика по прозвищу Пип (Пеппи — Пип)…
Между прочим, сегодня — всемирный день приветствий, но… некого мне приветствовать…
Сузукар уже приближался к Имблех-Ибару, когда вдруг встречный копытный топот заставил его придержать запыхавшегося Архилоха и ухватиться за рукоять меча. Но тревога была напрасной — вороной жеребец Курослепа как вкопанный встал перед белым Архилохом, и только весело прядал острыми ушами да дико вращал влажным молодым глазом.
Приветственный жест Курослепа плавно перешёл в жест магического запрета.
— Эоганахт?! — вопросительно выдохнул Сузукар.
Курослеп обречённо кивнул и поведал, что ещё ранним утром отряд коварного Эоганахта вошёл-таки в Имблех-Ибар, что хромого и слепого Бирундию сразу же взяли в плен, что он, Курослеп, успел уйти незамеченным, но опасается, как бы с помощью Бирундии Эоганахт не отыскал теперь священную статую ещё до захода солнца…
— Ничего, — успокоил его Сузукар, — пущай ищут: Белый Зогар без священной молитвы это всё равно, что старый Бирундия без своего знаменитого чутья, ха-ха. Молитва в наших руках, а точнее, в лохматой башке Дергабула, это сейчас главное. А голем Белого Зогара от нас никуда не убежит.
И недолго думая, они выпили по глотку молодого вина, взмахнули нагайками и поскакали в сторону замшелой крепости Ёрмунганд, где их должен был ожидать Дергабул с отрядом отчаянных ратников, видимо, уже отдохнувших после понтийского похода и готовых к новым героическим предприятиям.
12.11.93 (01-57)
Пятница. Святая Параскева. Покровительница женщин. Брака. Плодородия. И др. Упасает от страданий зубовных (акромя иных). Упасает всех, акромя меня: у меня на месте шестого верхнего левого фантомные боли, видать…
Грядущий год — мой (Собаки). Год моего реванша. Видать. Мабуть.
Родословная человека, по самым последним данным (Д.Джохансон), началась по меньшей мере 3-3,5 млн (а то и до 4 млн) лет назад (именно в это время у самых древних предков человека — Australopithecus afarensis — появляются уже выпрямленное положение тела и двуногая походка!). К двум миллионам лет становление человека было закончено. В это время по земле уже ходили представители рода Homo (Homo habilis), а также их двоюродные братья — массивные австралопитеки. На протяжении, примерно, миллиона лет они жили бок о бок. Но уже миллион лет назад австралопитеков не стало: они все вымерли.
Весь день сегодня занимался топологией. Рисовал n-мерные симплексы. Клеил листы Мёбиуса и аврезал из них всевозмодные гирлянды, каковыми обвешивал (аки буддийскими ленточками) всю невеликую свою хибару. Вчера должен был ехать устариваться сторожем в дом отдыха трудолюбивых гзбистов «Ока» — отказался, не поехал. 17 ноября директор нашего авиационного завода (РСК «МиГ») приедет из Болгарии: если он подпишет моё заявление, то буду пахать на заводе.
За окном морозяка (-10С), в связи с чем тараканы утеряли былую активность.
Миром правит голая структура (изнутри самого этого мира). Мир есть структурированная пустота. Современная физика имеет смысл только при наличии Наблюдателя. Смерть (как процесс), умирание есть переход Количества в Качество, т.е. предельное искривление (свёртыванье-схлопыванье) Пространства-Времени, т.е. устранение Наблюдателя. Идеальное (предельное) Качество есть Ноль: смерть, а точнее — не-Бытиё, отсутствие Пространства-Времени (или его ненаблюдение).
Из приёмника — свежие мировый новости. В числе других — такая: Папа римский Иоанн-Павел II упал, наступив на собственную мантию. Поднялся без посторонней помощи, но жалуется теперь на боль в левой руке. Рентген, однако, не показал никакой патологии. В заключение — поёт Стинг.
Слухи о волшебных свойствах Белого Зогара, якобы зарытого под развалинами монастыря Имблех-Ибар, не одно столетие будоражили неокрепшие умы окрестных племён и чужестранных путешественников. говорили, например, что лишь одно прикосновение к нему (правой рукой), совершаемое вкупе с древней молитвой во славу Белых Сил, состоящей всего из двенадцати магических слов, которые должны произноситься в строгой последовательности и с определённой скоростью, — наделяет новообращённого способностью заглянуть за угол здешнего мира, а то даже и проникнуть в те миры, где властвуют иные боги, иные законы, и заглянувший, а тем более проникший в эти миры человек становился носителем такого знания, каковое с точки зрения человеческих представлений делало его по силе возможностей равным самим богам…
Если это так (что предстояло ещё проверить), то разыскать саму статую — значило сделать только полдела: для надлежащего исполнения ритуала необходимо ещё было завладеть старинным манускриптом с точным текстом молитвы…
И вот несколько лет назадСузукар напал наконец на след тайной библиотеки Белых Богов, что, по сообщениям различных источников, была сокрыта в одной из галерей понтийских катакомб: поэтому ещё полгода назад Сузукар отправил туда караван во главе с братом своим Дергабулом…
Сузукар выводил жеребца под узцы из конюшни. Резеда повисла на мужнином плече, панически предвосхищая долгое, и не дай Бог, если вечное, расставание.Сузукар же нехотя вздрыгивал этим, отягощённым тягомотными женскими слезами, плечом, осторожно и как бы промежду прочим стряхивая с него горевавшую и причитающую прежде времени Резеду, а сам уже стремительно и остро всматривался в ещё совершенно пустую даль чистейшего горизонта.
Но надобно было ещё скакать два солнца и две луны, надобно отыскать в развалинах древнего монастыря верного своего лозоходца Бирундию с остатками провианта, и только потом… Но это если удастся упредить давно уже движущийся с востока караван коварного Эоганахта — он, если верить вчерашнему донесению Курослепа, предусмотрительно запасся всем необходимым для проведения капитальных раскопок и решил преодолеть на этот раз все препятствия, чтобы завладеть наконец магической статуей Белого Зогара, — с ним отряд верных рабов и авторитетные на Востоке старцы-прорицатели — Мункяр и Накир…
Нельзя было ждать ни минуты — Сузукар сбросил с себя содрогаемую в рыданиях Резеду (та повалилась боком в тёплую мягкую пыль, но и оттуда продолжала слезливые свои причитания), вскочил на нетерпеливо переступающего жеребца и — заработал нагайкой…
14.08.93 (01-40)
Электричка уже не прошивает лейтмотивом эти мои беспечные, расхристанные заметки: во-первых, глаз притерпелся-притёрся или, как ещё говорят, пообмылился к прежде для меня новой и своеобразной внутривагонной жизни, а во-вторых, я бросил свою каждодневную работу в Москве, почти уже неделю сижу дома, наслаждаюсь полнейшим пофигизмом, и мотив электрички отошёл у меня теперь на задний план…
Теперь и не знаю что придумать, чтобы эти ни к чему не обязывающие и изрядно саморазоблачительные записи слепились в общую кучу, аки слепляется железная стружка под действием сильного магнита, али ласточкино гнездо под действием обыкновенной птичьей слюны…
Вот сижу в ночи неторопливой, читаю славного Кортасара Хулио и чую, как он поджимает Борхеса ХорхеЛуиса откуда-то сзади, со спины — заходит, что называется, с тыла, т.е. идёт от органики жизни и только потом, исходя из этого, строит иногда в качестве естественного вывода свои культурологические конструкции, которые (если только он их строит) не бросаются в глаза своей рельефной очевидностью, а, как правило, прячутся в закоулках многомерного подтекста, и это, я считаю, правильно: узелки задумки и швы ремесла не должны мозолить читателю глаза, всё должно выглядеть естественно и просто, как, например, у того же самого Бунина, Ивана Алексеича… Хотя…
