Январь 4

Космопраноедение-1/2

Сегодня я уверенней и твёрже в своём — давно уже сделанном мною — выборе: жизнь подходит к своему кульминационному моменту, когда я уже не вправе откладывать на потом свои ключевые духовные (психосоматические) прорывы, ради свершения которых я прибыл когда-то на эту планету в этот раз (эту инкарнацию).

Ежели намерение недостаточно твёрдое и плохо подготовлено годами предшествующих практик, всегда найдётся повод и предмет для проникновения в сознание очередных соблазнов, способных сие намерение с лёгкостью сокрушить…

Вчера весь день, а потом и всю ночь (до пол-пятого) смотрел и слушал на YouTube лекции наших и зарубежных праноедов (бреторианцев, неедов, солнцеедов), после чего сразу же лёг и заснул… И к утру во мне произошла серьёзная трансформация: отчасти, возможно, и потому, что к визуальному каналу восприятия, что задейстован при чтении книг (откуда я прежде и черпал все свои знания о различных психофизических практиках), был подключён и слуховой (а слуховой канал для меня, для моей природной конституции, есть ведущий, доминантный канал восприятия). Видео, короче, есть более комплексный и стало быть действенный и эффективный способ воздействия на человека, чем книги, — навроде прямой передачи от учителя к ученику (сатсанг).

Вспомнил, как бросал курить 1 января 2003 года: моё высшее «Я» стало хозяином моей воли — и при этом у меня остались значительные запасы курева (несколько блоков), которые я безжалостно разрывал на мелкие кусочки (пачку за пачкой, пачку за пачкой!), а потом любовно сложил всю эту табачную кучу в мусорный мешок и выкинул на помойку. Это был для меня очень важный ритуал, знаменующий собой торжество духа над немощной плотью… И сейчас я мог бы  то же самое сделать и с оставшейся у меня в доме едой! Хотя во мне на генном уровне сидит запрет на выбрасывание ещё пригодных для еды продуктов (предки мои — дети великой войны)…

И в литературе ведь многие великие истории стоят на этом самом — на противоборстве духа и плоти: а в лучших из этих историй дух всегда побеждает плоть…

Я как раз смотрю сейчас гениальный (хоть и наивно-сентиментальный) голливудский фильм о мальчике, коего приютили  два старика, наворовавшие давным-давно (ещё в молодости) кучу денег и живущие в доме-развалюхе  где-то на  глухом отшибе… Жаль, начало просмотрел — не знаю, что за фильм, как называется… Сказка, короче,о самом важном, что есть в человеческой жизни во все времена… Под музыку кантри…

Зима пока бесснежная, лишь месяц назад выпало немного снега — и  я успел им воспользоваться пока лишь раз: 10 декабря сгонял на лыжах (новёхоньких) до Троицких Борок и обратно… Хорошо хоть вчера вернулся лёгкий, бодрящий морозец… А скоро, глядишь, и снег опять пойдёт — новенький, свежий…

Я, кажется снова поймал в себе это счастливое ощущение власти над собой (будто вспомнил его), какое имел тогда, в начале 2003-го, когда героически бросил курить… Всё-таки я правильно сделал, что запланировал этот Новый Год для начала очередного этапа своего тотального преображения…

Не стоит бояться ошибок и срывов на пути совершенствования — они неизбежны, когда не болтаешь, а делаешь что-то реальное! 22 года вегетарианства и 2,5 года веганства не были для меня безгрешно-гладкой дорогой, идя по которой я не раз срывался, падал, спотыкался, вилял, ничтоже сумняшеся изменял собственным первоначальным устремлениям, однако рано или поздно я всё же снова к ним возвращался, дабы всё-таки совершить ещё одну победу над собой, шагнуть ещё чуть дальше, ещё чуть выше… Это — мой опыт, мой путь, что становится надёжной основой для очередного нового шага, нового прыжка ввысь… Всё, выходит, было не напрасно — и хорошее, и плохое…

Это долгий, очень-очень постепенный путь — психосоматика должна успеть перестроиться, кардинально перестроиться на совершенно новую физику… Как говорят у нас в армии, быстро только кролики сношаются…

Посеешь сначала зерно, а потом ждёшь, когда оно даст первый росток, который потом надобно лелеять и холить, дабы он, не дай бог, ненароком не захирел и не сдох… На  всё это уходят долгие — лучшие — годы, и каждый год — как кирпич, что мы кладём в великую китайскую стену всемирного духа…

Жратва лишает нас ясного вольного духа и творчества жизни… В молодости, когда инерция жизненного первоимпульса ещё достаточно сильна, это ещё не так заметно, как в более зрелые годы…

Начать новую жизнь с началом Нового Года — это очень заманчиво (ежели, паче чаяния, случится удачное сочетание биоритмов, космических и личных): потом будет проще подсчитывать, сколько дней, месяцев, лет удалось продержаться в новом состоянии своей жизни…

Хотя процесс перехода на праноедение (мне ближе мой собственный термин — «космопраноедение«) столь тотален, столь всеобъемлющ, что время, всякие там даты, значимые для тех, кто привык кичиться и бахвалиться друг перед другом, не играют уже никакой роли, ибо становятся символическими вехами социально обусловленных тщеславий, скучной картой привычного сайта нашего внутримозгового компьютера — априори зашоренного эго-ума…

Каждый час и каждый день победы над собственным рабством и собственной убогостью обретают вдруг космическое значение, когда ты ежесекундно держишь в себе счастливое — тонко и точно уравновешенное — осознание своей вселенской безграничности, вольготной и летуче-блаженной громадности своего надличного естества, каковое и есть твой бог — единственный бог, какому до тебя есть дело, единственный твой друг и водитель в этом мире (и прочих мирах)… Моё — его — слово — закон, ибо неслучайно, хоть и спонтанно, и непреднамеренно…

…Нет! Не обязательно так уж сразу всю оставшуюся еду выбрасывать: это ведь может быть проверкой подлинности намерений начинающего космопраноеда, ежели он вдруг настолько потеряет интерес к еде, что не соблазнится ею даже и тогда, когда она будет совсем рядом, даже на расстоянии вытянутой руки (как  у меня рядом со столом, на котором я всё это пишу, справа как раз находится кладовка, где есть старые запасы круп, чечевицы, чая и т.д.). Так же ведь было и с Зинаидой Барановой (знаменитой нашей праноедкой), когда она даже могла готовить для своих близких наши традиционные кушанья (борщи, котлеты), не испытывая при этом ни малейшего желания их попробовать…

meditation

Декабрь 24

Мы рождены богами — НОВАЯ ЖИЗНЬ

сыроедение_19Мы рождены богами

Для перехода на живую еду (сыроедение) необходимо быть к этому готовым, то есть убедиться в том, что ваши основные внутренние органы, участвующие в обменных процессах, относительно здоровы и готовы к испытаниям, которые ждут их в первые месяцы приёма и переработки непривычной для себя пищи. Лучше, конечно, к чистому сыроедению переходить постепенно, через промежуточные варианты приёма пищи — вегетарианство, обычное (не сырое) веганство (хотя некоторые считают, что от мясоедения к сыроедению лучше переходить резко, без переходного периода, ибо, мол, это сродни освобождению от наркомании).

Для меня этот переход оказался незаметным, потому что я до этого достаточно долго (23 года) был вегетарианцем. Но и я сбросил за первый год НОВОЙ ЖИЗНИ (на чистое сыроедение) целых десять килограммов, то есть, как я теперь думаю, из меня ушла та слизь, накоплению которой способствовало употребление в пищу дрожжевого (хоть и чёрного) хлеба, молочных продуктов (молока, кефира, творога, сметаны, сыра), каш, картофеля, соли, а также всего, что я подвергал термической обработке, ибо всё это тоже образует мёртвую болотистую массу, питаться которой согласна лишь та патогенная микрофлора и паразитическая микрофауна, что забивает кровь, сосуды и межклеточное пространство старыми метаболитами, из которых в организме образуются всё более и более непроходимые пробки, что начинают гнить и умножать в геометрической прогрессии завалы не нашедших никакого выхода отходов, образующих всё новые и новые очаги болезни и смерти, тромбы, бляшки и свальные закоулки, с которыми хоть как-то могут расправляться в такой ситуации лишь одни паразиты, глисты, что на какое-то время становятся даже спасителями нашего захламлённого тела от продуктов его неутилизированных помоек: другое дело, что потом уже сами эти паразиты начинают плодиться тоже в геометрической прогрессии и становятся нашей новой проблемой, ибо вытесняют враждебную себе здоровую микрофлору, предназначенную для переработки более живой пищи, и формируют уже изнутри наши вкусы, то есть делают так, чтобы мы испытывали аппетит именно к той пище, которая им по вкусу, то есть к пище, которая теперь плохо утилизируется организмом и может в нём долго гнить, ибо противна его природе, а не природе этих паразитов, иначе они, эти наши патогенные хозяева,  умерли бы от истощения и покинули бы тело, которое не снабжает их питательными для них веществами. Долгие годы эти паразиты приручают нас к своим пищевым пристрастиям, хотя мы наивно полагаем, что наши вкусовые предпочтения принадлежат лишь сугубо нам самим.

Когда же мы резко переходим на живую еду, жалкие, слабые и еле живые остатки колоний микрокультур, предназначенных для её переработки, начинают было оживать и разрастаться, однако мощная армия патогенной микрофлоры, что за долгие годы питания мертвечиной привыкла хозяйничать на театре военных действий желудочно-кишечного тракта, вступает с ней в неравную покуда битву. Именно поэтому, чтобы укоротить этот непростой для нашей утробы переходный период, было бы полезно предварительно почистить печень, почки, ЖКТ, а потом и немного (хотя бы недельку) поголодать: это бы значительно уменьшило ряды патогенной микрофлоры в нашей толстой кишке и простимулировало бы более быстрое разрастание здоровой микрофлоры.

У меня эта внутренняя битва здоровой и патогенной микрофлор длилась, где-то, примерно, пол-года — именно тогда я более был склонен к срывам на какой-то элемент прежнего рациона, и общий мой вес тогда практически не снижался.

Через полтора-два года наступает следующий этап испытаний, когда микрофлора полностью поменялась, но начинается более дотошный поиск продуктов, содержащих необходимые нам в тот или иной период вещества. Вкусы нам диктуют уже не патогенные бактерии, а здоровая внутренняя среда, но в течение года (и даже в течение месяца, недели, дня!) нам более необходимы то одни продукты, овощи и фрукты, то другие.

И эта — новая для меня сейчас проблема — чего бы ещё съесть такого, чтобы и насытиться и получить удовольствие, чего я хотел бы сейчас съесть — встаёт передо мной каждое утро и каждый вечер, и мне, признаться,  нечасто удаётся выбрать что-то вполне удовлетворяющее этим запросам из того набора сыроедческих продуктов, что удаётся раздобыть в походах по магазинам и рынкам. Зачастую так и не выбрав, чего же мне хочется съесть в данный момент времени, берёшь какой-нибудь, допустим, мандарин, апельсин или яблоко, а потом, его поедая, понимаешь, что нет, не это я хотел бы сейчас съесть…

Собственно, я всё чаще начинаю подумывать о переходе на праноедение (солнцеедение, неедение, бриторианство), так как почти каждый приём пищи не приносит мне никакого удовольствия…

Это я зацепил в себе прихологический корешок былых якорей, ибо здоровое питание вынуждает нас отказаться от того привычного сладострастия, какое доставляла нам мёртвая пища, из-за чего она и была для нас сродни наркомании, — этими наркотиками иные сердобольные старушки прикармливают дворовых собак и кошек (которые начинают страдать потом нашими, человеческими болезнями), а огромное большинство одиноких до поры женщин таким макаром намертво приваживают к себе одиноких мужчин (говоря при этом, что-де путь к сердцу мужчины лежит через желудок)…

Еда для сыроеда — не средство для получения дополнительных удовольствий, которые надо обставлять особыми риталами, эдаким священнодейством, навроде евхаристии, а всего лишь техническая заправка необходимым для жизни топливом, и даже заправка особым, дополнительным топливом, ибо на самом деле здоровый человеческий организм может обходиться и без него, синтезируя из воздуха и молочной кислоты (продукта мышечной активности) всё, что нам необходимо для жизни (эту тайну официальная наука тщательно скрывает от населения).

Поэтому наружная еда для нас есть питание факультативное, необязательное, придуманное природой в качестве дублирующей системы, на всякий, как говорится, пожарный случай. А мы этот необязательный, запасной вариант природы сделали основным и обязательным, чем поставили весь свой образ жизни и божье своё предназначение с ног на голову.

Мы были рождены богами — во всех смыслах сего обоюдоострого предложения…

Декабрь 20

Что означает нынешний Конец Света — НОВАЯ ЖИЗНЬ

буддизмЧто означает нынешний Конец Света

Современный мир являет нам не Бога, а нашу собственную гордыню, алчность и ложное стремление к власти. В своей гибельной одержимости материальным благополучием и накопительством вещей мы беспощадно изуродовали и разграбили всю Землю, мать нашу. Мы лишили мир его священного начала и живём, будто жизнь — это нечто отдельное от нас, будто это не часть нашего собственного существования, а нечто такое, чем можно владеть как бездушной вещью. У нас уже нет представления о настоящей природе жизни, её великой цели и о нашей глубинной связи с ней. И жизнь этим нашим делам и представлениям до поры до времени никак не противилась.

Однако сегодня в жизненной подоплёке начинает наконец что-то меняться. Заканчивается очередная эпоха, и в сокровенном сердце творения начинает вроде бы пробуждаться некая НОВАЯ ЖИЗНЬ. Тайно сияющий где-то в центре мира Свет разгорается снова, чтобы сообщить нам о наступлении совершенно НОВОЙ ЖИЗНИ, когда мы вспомним о нашей подлинной природе и высшей, божественной цели. С каждым днём он становится для нас всё явственней и ярче, на глазах меняя облик нашего мира.

Пробуждение великого Света в центре мира обещает нам Новое Откровение, когда мы увидим Новую Землю и Новое Небо, когда мы просто сами не сможем уже жить так, как жили, когда мы начнём иначе мыслить, иначе себя ощущать, иначе относиться к себе и к друг другу, когда нам приоткроются конкретные проявления божественного единства всего сотворённого свяше мира. Мы с вами стоим на пороге великой эпохи в эволюции жизни и сознания, на пороге НОВОЙ ЖИЗНИ, новой парадигмы мира.

Завеса между материей и сознанием становится всё более тонкой и проницаемой. Мы находимся сейчас в фазе перехода между четвёртой и пятой мировыми эпохами, который несёт с собой не только преобразование физического тела Земли, но и грандиозное преображение всего человеческого сознания через армагеддон и последующее перевозрождение на более высоком уровне эволюции сущего.

Четырёхсотлетней парадигме нынешней цивилизации, похоже, пришёл конец. Без радикальной перестройки и оперативной корректировки мировых практик вероятность того, что человеческий вид в  нынешнем своём виде скоро прикажет долго жить, как это не раз уже случалось со многими другими видами живых существ, весьма велика. По авторитетному мнению учёного-юнгианца Эдварда Эдингера, мы переживапем сейчас «архетип Апокалипсиса«.

Формула «самсара равна нирване» подразумевает общий когнитивный сдвиг, вследствие которого явленный мир становится проницаемым благодаря высшей мудрости. Явления и предметы больше не рассматриваются по отдельности, как некие замкнутые реальности, — а вместо этого всё видится высшим целокупным единством. Реальность — это следствие нашего личного восприятия, пусть даже всё вроде бы выглядит внешне совсем не так и даже совсем наоборот. Уж если самсара — это нирвана, то значит, всё всегда происходит так, как и должно происходить, ибо было заведомо закольцовано бесконечном числом обратных связей вне времён и пространств, то есть во всех измерениях сразу и навек.

Социальный капитал интернета мог бы стать основой новой общественной парадигмы и партнёрской инфраструктуры, позволяющей идеально координировать природные ресурсы и рабочую силу в случае сокрушительной глобальной катастрофы, а также способствовать созданию новых институций, помогающих нашей трансформации в новое человечество, носителя новой космопланетарной культуры.

Интернет-технологи уже разработали протоколы новой тайной сети, сочетающей в себе ориентированное на пользователя профилирование, операционную совместимость данных и стандарты открытости. Подобная сеть поможет идейно родственным организациям и партнёрам делиться необходимой информацией на более глубоком (высоком) уровне, поощрять прозрачность, стимулировать не мегакорпорации, а отдельных людей, а также поддерживать развитие местных и виртуальных сообществ, основанных на совместном использовании ресурсов и конкретных интересах.

Однако наступающий экологический и космопланетрный кризис вынудит человечество совершить квантовый скачок и вовсе на нематериальный план бытия, где не будет никаких привычных нам материальных технологий, взамен которых в жизнь широко войдут технологии энергоинформационные, экстрасенсорные — своего рода духовно-психологический интернет. Изобилие древних и новых целительских и преображающих модальностей, основанных  на использовании тонких, сверхвысокочастотных энергий (ци, праны, эфирных потоков и т.д.), может подвести нас к иным способам реализации сознания, которые уже очень скоро получат техническое применение. Не исключено, что «эсхатон», или «сингулярность»,  теоретически предсказанный Теренсом Маккеной, и есть тот самый синтез разума, квантовой механики и материальных технологий, который ожидает нас в ближайшем будущем.

Как бы там ни было, самые разные источники свидетельствуют о том, что мы живём в необычное время и что в промежутке между 2012-2014 годами произойдут поистине эпохальные перемены, что приведут нас к новой эре, НОВОЙ ЖИЗНИ. В итоге резкого эволюционного рывка возникнет такой мир, который будет устроен по совсем иным законам, чем прежде.

Атлантида погибла в результате смещения полюсов Земли, что совершается примерно за двадцать часов. Но весь процесс длится три с половиной дня. И, возможно, нам всем предстоит пережить грядущие страшные потрясения, когда целые береговые куски США, Великобритании, Испании, Чили, Швеции, Индии, Японии, России будут откалываться от своих материковых плит и погружаться в океан. Но это будет лишь первым знаком немыслимых глобальных бедствий. Хотя, возможно, ничего такого уж явно катастрофического и не будет. Скорее всего, однажды утром вы проснётесь как обычно, а уже перед заходом солнца окажетесь пустоголовым младенцем в совершенно иных обстоятельствах НОВОЙ ЖИЗНИ.

В «Изумрудных Скрижалях» Гермеса Трисмегиста сказано, что каждый раз, когда мы проходим через прецессию равноденствий и полюса планеты смещаются, мы в течение трёх с половиной дней проходим через пространство пустоты. Майя описывают Пустоту в «Троанском кодексе». В каком-то месте повествования три с половиной камня закрашиваются в чёрный цвет. Это относится к тому времени, когда мы вступаем в то, что теперь называется электромагнитной нулевой зоной. В ходе смещения полюсов возникает феномен, когда на три с половиной дня мы оказываемся в темноте (на самом деле это может быть где-то от двух до четырёх дней). По крайней мере, когда погибала Атлантида, это длилось ровно три с половиной дня… Это не просто темнота — это некое мировое замирание, великое ничто, когда вы и Бог — это будет новое целокупное единство, «пребывающее» вне времени и пространства. Магнитное поле нашей памяти будет стёрто, память наша обнулится. Всё, что мы знали, помнили, умели и любили будет в нас бесследно сожжено, будто могучий удар молнии поразит наш мозг… Выжившим — диким, всё забывшим — представителям человеческого рода придётся начинать всё сначала. Строить НОВУЮ ЖИЗНЬ человечества на измочаленно-одичавшей планете. Однако некоторые из нас, наиболее подготовленные к высшим вибрациям, пройдя через Великую Пустоту, исчезнут своим прежним телом из нашего измерения, чтобы появиться уже в новом, более тонком теле в плане более высокого измерения.

Нет такой вещи, как смерть, а есть  просто разные состояния существования. Это напоминает разные агрегатные состояния воды, которая может пребывать в твёрдом, жидком и газообразном состоянии, не переставая при этом быть водой.

Никакие приготовления на физическом плане не помогут нам на уровне более высоких измерений. Успешное продвижение в высших мирах зависит от нашего духовного осознания и нашего характера.

За пять-шесть часов до великого перехода начнутся странные явления. Прежнее и новое измерения, накладываясь друг на друга, породят странные эффекты. Вы, допустим,  можете сидеть у себя дома и вдруг перед вами возникнет нечто необъяснимое  для вашего сознания, какой-нибудь объект из четвёртого, грядущего измерения, что не вписывается в ваше понимание реальности. Вы вдруг увидите цвета и формы, которых никогда прежде не видели и не могли видеть… Ни в коем случае не прикасайтесь к этим объектам, ибо  ваши вибрации ещё настолько сильно отличаются друг от друга, что, прикоснувшись к ним, вы тут же, слишком для вас резко, без необходимой в таком случае периода постепенной адаптации, будете втянуты в четвёртое измерение, что может вас попросту моментально погубить.

Увидев начало великого перехода, не волнуйтесь, успокойтесь. Если вы будете бдительны и осторожны, верховные силы не бросят вас на произвол неумолимой судьбы. Наслаждайтесь чудесами наблюдаемых вами преобразований, станьте ребёнком, доверяющий царящей вокруг всеобщей мировой любви. Отдайтесь энергии божественного всеприятия.

После парения в пустоте и темноте трёх дней или около того на каком-то уровне вашего существования вам может показаться, что прошла уже тысяча лет. Потом в единый миг и совсем для вас неожиданно весь ваш мир взрывается сияющим белым светом.  Он будет столь ослепительным, что ваши глаза не скоро к нему привыкнут. Вы снова станете маленьким доверчивым ребёнком. Именно тогда для вас начнётся настоящая НОВАЯ ЖИЗНЬ. Потом вы увидите новые цвета и новые формы, материя вашего тела изменится, но вы этого не заметите, так как это можно нагляднее всего увидеть из третьего измерения (хотя в его ракурсе вы будете практически бесплотны). Вы будете ощущать себя тело, но вы будете мощнейшим духом, который будет управлять реальностью посредстовм своих мыслей, своих желаний. Вы должны сконцентрироваться на происходящих переменах своим новым сознанием, ибо от этого будет зависеть ваша будущая жизнь и судьба в новом мире. Тому, кто начинал готовиться к этому переходу ещё раньше, в своей прежней земной жизни, будет не так трудно совершить этот переход, чем всем остальным, тем, кто высокомерно насмехался над теми просвещёнными носителями высших знаний, которые призывали к бдительной готовности к эпохальным переменам и к необходимой для таких перемен духовной работе. Если вы были подготовлены, вы безболезненно преодолеете промежуточный кризис и вас возьмёт в свои блаженные объятия НОВАЯ ЖИЗНЬ, жизнь высшего, четвёртого измерения, где вашим телом станет сияющее тело великого света.

Ноябрь 24

Страдание и свобода — НОВАЯ ЖИЗНЬ

alopuhin

Всё тотально связано со всем, и поэтому наши определения чего бы то ни было волей-неволей искажают и само определяемое, и всё, что его окружает. Когда мы что-то оПРЕДЕЛяем, судим, идентифицируем, сличая с неким условным алгоритмом, некоей матрицей, мы ведь, по сути, вырываем предмет из контекста, из мирового континуума, навешиваем на него свой ярлык, а также заодно и дробим неделимую реальность на бессмысленные куски и как таковые не существующие, мёртвые фрагменты.

С другой стороны, это наше аналитическое разбирание игрушек, доставшихся нам судьбой, на отдельные винтики и шпунтики тоже ведь входит в общемировое единство, как одна из насущных функций бытия (ибо ненасущных функций у него, по определению, нет), ибо всё что есть зачем-нибудь да надобно вселенной и иным, чем оно есть, быть не может. Но мы до сих пор вкушаем запретные плоды с Древа познания добра и зла, спеша судить и карать не окружающую нас реальность, а своё о ней заведомо превратное представление.

Нам не дано предугадать, какую роль в общемировых процессах может сыграть та или иная безделица, что значит то или иное событие в космической тотальности бытия. Но раз оно произошло, нам приходится признать его неизбежность и необходимость в целокупном контексте мирового единства.

Стоит догадаться, что ты есть то, что есть весь этот неделимый мир (раз уж он неделим) и что ты сам, как богоравный мировой пан, выбрал всё, что сейчас с тобой происходит, выбрал не выбирая, ибо то, что случилось — не могло не случиться, и Бог такой же хозяин этой жизни, как и ты, и наше светило, наше солнце светит, в принципе, как хочет, и в этом смысле, когда стирается всякая разница между свободой и несвободой, ты такой же Бог, как и всё остальное бытие, раз вы с ним единое и неделимое целое, и зачем тебе ещё чего-то хотеть и, соответственно, страдать понапрасну, зачем проецировать свои комплексные проекции в какое-то надуманное, уже сдохшее прошлое или в фантастическое, мифическое будущее, бутафорское хранилище нашего призрачного, кукольного счастья.

Конечно, страдания дали тебе ощущение экзистенциальных глубин бытия и научили тебя сопереживать тем человеческим бедам, горестям и страстям, какие мы в огромных количествах видим вокруг на планете Земля. Они учат нас стыдиться своего эгоизма и заставляют думать, как можно помочь этим многочисленным страждущим.

Но почему в самых бедных, в самых нищих странах люди улыбаются и радуются жизни намного больше, чем в относительно благополучных странах? А самый большой уровень самоубийств на планете в процентном отношении наблюдается сегодня в самых, по сути, благополучных странах мира — странах Скандинавии. Дело в том, что иногда, может быть, пострадать и полезно, но лишь до тех самых пор, когда вдруг поймёшь, что страдание не только бессмысленно и не нужно, но и пагубно — тлетворно и зловредно, ибо является ключевой причиной всех несчастий и бед на земле, всех преступлений, убийств, войн и прочих насильственных и бесчеловечных акций.

Миф о несчастной жизни сотворяется реакционными историями о прошлом и будущем, куда проецируются все, по определению, убогие и ограниченные опредения,  утверждения и ярлыки. Эти истории развёртываются во времени, в диахронической плоскости, грубо вырванной из бытийной целокупности, но именно так моделируются все эти выдуманные сказки о горестной судьбе и несчастной жизни. Выбив из-под ног аляповатого мешка с человеческими несчастьями табуретку этих темпоральных проекций, мы избавляемся от обузы надуманных представлений о реальности и лицом к лицу оказываемся перед неопределимой таковостью настоящего.

Убрав болевые — а по сути, искусственно продлевающие боль — проекции, отпустив ситуацию на бессловесный простор мировой целокупности и просто позволяя быть всему, что есть, таким, каково оно есть, мы расширяем «миг между прошлым и будущим», отпускаем пружину настоящего, отчего оно расслабляется и заполняет собою всё, каким оно ведь, по-настоящему, и является.

Нас могут сделать несчастными только наши собственные мысли. Наши интерпретации. Оценки. Рамки. Ярлыки. Именования. Определения. Сам культурно-цивилизаторский, аналитический способ нашего мышления. Поверяющий алгеброй гармонию неопределимого и неделимого целого. По сути наше мышление есть вербальный нарратив, темпоральная знаковая последовательность, довольно искусственная конструкция которой обречена на диахроническое мультиплицирование логического пути из условной точки А в условную точку Б, вторичная, многажды отражённая от самой себя виртуальная история развёртываемой во времени истории наших нескончаемых претерпеваний всего и вся. В таком — мультипроекционном — аспекте взятая история наших действий и поступков обречена на пере-переживание, пере-пересказ, на нескончаемое умножение и пролонгирование тягостных страданий. Как историки и простые люди по многу тысяч раз пересказывают на разные лады ключевые события того или иного государства, так и каждый из нас по многу раз перевоссоздаёт внутри себя легенду собственной жизни, свой персональный идентификационный сюжет, свою персонажную биографию в свете своих общеупотребимых социальных ролевых функций («мальчик», «девочка», «сын», «дочь», «отец», «мать», «специалист», «водитель», «рабочий», «бедный», «богатый», «прилежный», «нерадивый», «хороший», «плохой», «успешный», «неуспешный», «уважаемый», «неуважаемый» и т.д.). Но мы вовсе не то, что мы о себе (в этом плане) думаем.

Мы автоматически, бессознательно отождествляем себя со своим (оказывается, оно не наше) мышлением и как раз поэтому неизбежно становимся несчастными. Чтобы перестать себя с ним отождествлять, достаточно себе периодически напоминать, что мысли, которые сами собой продуцируются в данный момент у нас  в голове, делают нас несчастными, ибо они есть безжизненный продукт нашего мозгового компьютера, нашего рационально-логического эго-ума, а эго-ум — это просто такая словомолотилка, такой словесно-поносный робот у нас в голове, который комментирует и оценивает всё, что мы слышим, всё, что мы видим, всё, что мы чувствуем и т.д. с точки зрения нашего прежнего знания, то есть сравнивая, сличая всё новое со всем старым, что записано на его жёстком диске, в архивах-заначках его памяти, его опыта, его комплексов и фобий.

Взор нашего мышления всегда обращён вспять. Если всю жизнь ему слепо верить и следовать, будешь всю жизнь безнадёжным стариком, неспособным ни к чему новому и живому. Будешь живым мертвецом. Будешь всё время всем недовольным, будешь непрерывно бурчать на те обстоятельства, о которых всегда спешит нам напомнить наше мышление, обожающее носиться с им же вовремя придуманными (надуманными) несчастьями.

Боже, ну что за погода за окном — опять дождь!.. Ну что это за погода такая — опять солнце жарит и палит до невозможности, такая сушь, аж дышать нечем!.. Опять безветрие сплошное, духота и штиль!.. Это надо же — опять задувает ветродуй, продувает аж до печонок!..

Нашему эго-уму для порождения всё время негодующего и изоляционистского мышления до зареза нужны враги — хоть и в виде треклятой погоды. Эго-ум живёт в нас за железным занавесом, лелеет его и всё время наращивает и укрепляет, как делает сегодня Северная Корея или Советский Союз в прошлом. Подобным деспотиям для обозначения своей горделивой отдельности, как хлеб, необходимо изображать из себя перманентную жертву мифической угрозы извне.

Выдуманные истории эго-ума стремятся стать драмами, порождают конфликты, реагируют на окружающие события сугубо антиномически: на «белое» отвечают «чёрное», на «низкое» — «высокое», на «да» — «нет». Эго-ум — это такой как бы обиженный на весь белый свет подросток у нас в голове, что самоутверждается за счёт отталкивания от всего окружающего.

«Ах, опять это дождь!» «Мерзавец, опять он не позвонил!» «Я, как дурак, два часа её ждал, но она опять не пришла!» Если бы в нашей жизни не было этих сюжетов, жизнь была бы проста и прекрасна.

Если ты в Сейчас, ты точно не страдаешь. Если ты несчастен, медитируй, задержись в Здесь и Сейчас, и все беды и злосчастья сгорят в его молчаливом огне. Наблюдай за собой, когда не торопишься судить окружающее, а позволяешь ему просто быть, никак его для себя не определяя, не наделяя его никакими ярлыками, именами и ролями. Не реагируй на него, не рефлексируй по его поводу, отпусти его от себя и себя от него. Вам нечего делить со всей этой действительностью, ибо через вас течёт единая сила универсума, для которой не существует нашей болезненной, злобной раздвоенности. «Любите врагов ваших»: вы и они — одно. Когда ты полностью пребываешь в сознании, ты не страдаешь.

Но мы так привыкли к бесчисленным разновидностям своего повседневного, рутинного раздражения,  нетерпения, гнева, возмущения, страха, крика, своей обиды, жалобы, всего того, что так удовлетворяет наше сладострастно-загребущее, до безобразия разжиревшее «Я», увязшее в собственных отходах эго… Всё чаще ловя себя за фалды этих своих привычных реакций, вы постепенно можете научиться опознавать и останавливать их в самом начале их зарождения, если скажете себе: «Прямо сейчас я создаю страдание на свою голову». Проработав в себе природу этого машинального реагирования, вы со временем сделаете открытие, что за каждой неприятностью кроется некий тайный урок и подарок, за всяким злом — добро. Как в басне итоговая мораль, добрая подсказка, расшифровка образа, драгоценного секрета притчи, следующая за смиренным приятием происходящего, как гостинец для малого ребёнка или заслуженное вознаграждение прилежному ученику.

Привнеси это приятие в своё неприятие. Сдайся своей настырной неуступчивости. С улыбкой прими своё раздражение, неверие, свою зависть и обиду. Прими наконец тот безутешный факт, что ты не в силах ничего принять! Вселенная (и ты внутри неё) неделима и существует всем своим куском! Её-то хоть ты не отвергаешь? А если ты принимаешь вселенную такой, как она есть, то и себя со всем, что есть в тебе, тебе приходится принять, как дружное вселенское единство,  где всё всему равновелико и не делится на своих и чужих…

Лучший учитель — боль. Чем больше ей противишься, тем тебе же хуже. Прими её, и она незаметно от тебя отделится. Хотя бы чуть-чуть, да отделится. Да, ты по-прежнему будешь страдать от этой боли, но ты осознанно приносишь её в жертву неделимой вселенной или, другими словами, Богу, ведь всё, что есть,  — некий урок от Него, а значит какой смысл сопротивляться неизбежному, Богу, вселенной?

«Христос на кресте улыбался и даже смеялся почти«: когда Он сдал себя на поруки Всевышнему, груз тяжкой ответственности, непосильный жертвенный крест упал с Его плеч. И Христос стал настолько лёгким, что вознёсся на небеса. «Да будет не Моя воля, но Твоя».

Так боль и страдание, страх и отчаяние через осознанное приятие, примирение, отпускание и расслабление, через  медитацию и сдачу себя на поруки Всевышнему неожиданно оказываются вратами в сакральное, трансцендентное измерение бытия.

Ноябрь 23

Уважение, надежда и терпение — НОВАЯ ЖИЗНЬ

лучок-с
alopuhin

В эпоху ледникового периода многие животные вымерли от неожиданного холода. А те, что пока ещё жили, старались как-нибудь приспособиться к изменившимся климатическим условиям. В том числе и древние иглокожие свиньи. Днём они бродили по округе в поисках пропитания, а по ночам, когда становилось намного холоднее и жуткий мороз гнал их к своим соплеменникам, они сбивались в небольшие группки и устраивались на ночлег в каких-нибудь более или менее укромных местах. Жизнь заставляла их объединяться друг с другом, «чтоб не пропасть поодиночке«, да только острые иглы, растущие на поверхности тела этих реликтовых свиней, невольно ранили кожу каждой близлежащей свиньи и мешали их взаимному обмену жалкими остатками своего драгоценного тепла. Уколовшись о товарища, каждая из свиней поначалу с визгом отшатывалась в сторону, но при этом быстро снова замерзала так, что вынуждена была снова придвинуться к своему не менее колкому соседу, чем она сама.

Судьба предоставила им парадоксальный, но неизбежный выбор: либо погибнуть, замёрзнув, как уже замёрзли сотни видов животных на обледеневшей планете Земля, либо, с болью, но и надеждой претерпевая тернии ближних своих, всё-таки попробовать как-нибудь выжить. Им пришлось выбрать второе и научиться молча выносить боль от никогда не заживающих ран, чтобы не дать в себе угаснуть драгоценному дару жизни, какой свиньи-собратья передавали друг другу слабым теплом собственных тел, покрытых острейшими иголками, какими Господь наградил их для защиты от коварных врагов, по иронии судьбы, уже исчезнувших с лица Земли.  И случилось чудо — иглокожие свиньи выжили.

Мораль сей басни такова: выживают лишь те взаимоотношения, при которых каждый снисходит к природным недостаткам ближнего своего и  в ответ ожидает того же, когда у каждого в приоритете взаимное друг к другу уважение, надежда и терпение. Бог терпел — и нам велел.

Ноябрь 12

Встреча с Богом — НОВАЯ ЖИЗНЬ

alopuhin

Встреча с Богом

Человек обладает возможностью стать песней любви, танцем любви, однако лишь немногие люди, редкие люди реализуют эту возможность. Всё остальные рождаются как зёрна и умирают как зёрна, их жизнь так и остаётся бесплодной попыткой.

Я считаю, что люди приходят в церкви, в синагоги, в храмы из страха, а не из любви. Да, старики ходят туда чаще, чем молодые, потому что они больше боятся смерти. Старики ходят в церкви и храмы не потому, что они узнали нечто необычайно важное в жизни. Они видят, как жизнь ускользает у них из рук и великий мрак смерти надвигается всё ближе и ближе. Они боятся, они ищут защиты.

Они знают, что там у них не будет ни их денег, ни их друзей, ни их родных. От отчаяния они хватаются за идею Бога. Но это не любовь, это не благодарность. Их Бог является порождением страха, это лжебог.

Я всеми силами пытаюсь прорубить для вас окно в бытие. Я не хочу, чтобы вы устремлялись к Богу из страха. Я хочу, чтобы вы приходили к нему через опыт красоты, через опыт созидания, через опыт любви. Когда человек приходит к Богу через такой опыт, возникает контакт необычайной силы — преображающий контакт. Одно-единственное живое соприкосновение с бытием — этого достаточно. Ты больше никогда не будешь таким, каким был прежде.

 

(с) Ошо, «Утренние и вечерние медитации», изд-во «София», 2010, с.11

Ноябрь 9

Смертью смерть поправ — НОВАЯ ЖИЗНЬ

зелёный
alopuhin

Дикий, непроходимый лес. Рядом с юной порослью — сухостой и гниль. Где жизнь, там и смерть. Где смерть, там и жизнь. Однако не одна лишь юная поросль полна новой жизни, но и трухлявые пни, и гниющая листва под ногами, и поваленные, отжившие своё стволы дерев — в них тоже буйствует разнообразная жизнь: молекулы, микробы, бактерии, лишайники, мхи, насекомые неустанно порождают пищевые цепочки, продуцируют и всячески провоцируют продуцирование всё новых и новых видов и форм жизни и всего, что с нею связано. Выходит, смерти уже как бы и нет, а есть лишь преобразования, метаморфозы различных форм существования.  Смерть — это то, что обеспечивает насущное питание новых жизней, то, без чего они, эти жизни, не могут появиться на свет.

Пока не встретишь смерть лицом к лицу, она кажется чем-то туманным и призрачным. Но с возрастом кто-то из наших близких, знакомых и незнакомых нам людей начинают уходить из жизни всё чаще и чаще, мы всё чаще участвуем в похоронах, видим горе родных, гроб, в котором лежит покойник, закусываем на поминках за упокой его души… И это всё больше заставляет нас задумываться о собственном уходе в небытие, которое, как мы теперь всё лучше и отчётливее понимаем, неизбежно и уже не за горами.

Впрочем, в повседневной жизни мы, как и большинство наших современников, стараемся об этом не думать, в страхе отворачиваемся от той жуткой мысли, что день придёт — и все мы сдохнем, как собаки, и нас зароют в шар земной… Но если не бояться думать и медитировать о своей смерти, если делать это регулярно, делать мужественно и с открытым забралом, не пряча, как говорится, голову в песок, рано или поздно мы начинаем понимать пустяковое значение своего умственного эго, а потом и своей телесной оболочки, в которой, оказывается, наше высшее сознание никак не локализовано, а стало быть умирает не оно, а только лишь бренное эго и бренная плоть. Стоит только понять и принять этот незыблемый порядок вещей, этот великий закон бытия, и наступает заметное облегчение, освобождение от комплексов и страхов, мешающих жить и дышать.

Восток (и Мезоамерика) не боится смерти, тогда как трусливый Запад продолжает культивировать стыдливое отрицание естественного процесса психосоматического развоплощения, то есть смерти. Западные люди стараются лишний раз о ней не думать, не помнить и не упоминать, кладбища, трупы и урны с прахом прячут подальше — с глаз долой, из сердца вон. Такая, бегущая от реальности, цивилизация обречена прозябать на обманчивой и зыбкой поверхности вещей и явлений, не рискуя проникать в их сокровенную, глубинную суть.

Покидая привычную «зону комфорта», мы претерпеваем, можно сказать, маленькую смерть. Ложась каждый вечер спать, мы испытываем маленькую смерть. Мы постоянно что-то теряем, с чем-то расстаёмся, куда-то уезжаем, что-то и кого-то покидаем — и всё это тоже наши маленькие смерти, которые чреваты новыми встречами, ситуациями, обретениями и открытиями: чтобы куда-то войти, надо откуда-то выйти. Покинуть прежнюю форму, с которой ты привык себя отождествлять, и начать облекаться новой, неведомой до поры формой, что поначалу пугает неведомой свой новизной, но потом мы обживём и её, чтобы снова когда-то покинуть… Покидая привычное и родное, испытываешь поневоле сожаление, боль и печаль. Главное при этом — не становится бедной жертвой, к чему нас подвигает вся наша привычная культура, не накручивать себя сочинением дурацких фантазий, призванных заткнуть в душе образовавшуюся от утраты пустоту: так трусливый умишко пытается восполнить былую целостность придуманной им, иллюзорной эго-личности, которая для него дороже всего на свете и ради сохранения которой он готов на всё. Ярость, обида, негодование, страх, жалость к себе — трусливый умишко побуждает нас испытывать при утрате именно эти чувства, назначение которых — затмить от нас открытое пространство блаженной пустоты и свободы, где его придумки без надобности. Но отбрось его судорожные нашёптывания и обратись всем сердцем к этой немотной путоте, к этому вольготному духовному простору, и ты обретёшь в нём мир и покой, обретёшь в нём лучшего друга и учителя.

Что бы из твоей жизни ни ушло, сияние высшего смысла (или, если угодно, Бога) просачивается через просвет, оставленный исчезнувшей формой. Поэтому смерть — это самое святое, что есть в жизни, ибо она через уничтожение преходящего открывает нам свет непреходящего. На основе этого — непреходящего — света и существует как раз всё преходящее, и может утверждать свою самобытную определённость, свою эго-монаду, своё личностное «я». Это «я» — преходящий венец творения, крыша с её чердаком, а неубиваемая трансцендентальная наша суть — это непреходящий, незыблемый фундамент, уходящий в беспредельную глубину материи и духа.

Сдать себя целиком на поруки Богу, Жизни, Смерти, Вечности, Небу — это одно и то же, и это делают мудрецы и глубокие старики, которым нечего больше терять. После такой сдачи и наступает внутреннее успокоение, отпускание, а в конце концов — просветление. Стоит лишь «умереть прежде смерти», и обретаешь внутреннюю тишину, исполненную духом свободы и бессмертия.

Приятие и сдача — они всегда и везде несут освобождение и мир. Если у тебя умирает кто-то близкий, прими свою печаль, своё горе, своё негодование и свою абсолютную в данной ситуации беспомощность. А приняв всё это, сдайся каждому обстоятельству этого своего горестного и безнадёжного положения. В результате такого приятия и такой сдачи в тебе зародится расслабленная, тихая осознанность, которая облегчит умирающему его переход в мир иной. Ты можешь что-то сказать, а можешь просто молчать, это неважно… Важно, что на вас снизойдёт нездешняя тишина, умиротворение и высшее благословение…

Ноябрь 6

Культура как смерть [14.08.1999 (488-499)] — НОВАЯ ЖИЗНЬ

alopuhin

Культура как смерть

Бога нет и не будет — да здравствует Бог!

Бога, может быть (а может и не быть), и нет, но есть неподвластные нам ноуменальные структуры, безжалостно бросающие нас в объятия вечно молодого И.Канта… Главная трудность здесь в том, что на этом уровне наука намертво сплетается с культурой и искусством, и наоборот…

Богословие пытается прикидываться наукой, хотя является чистой мифологией — культурой. Именно поэтому ортодоксальные богословы так ощерились на П.Флоренского, который контрабандой протаскивал в богословие чисто научные и наукообразные спекуляции. А философия (как онтология и метафизика) стоит в такой же оппозиции к богословию, какая проявляется в отношениях между искусством и культурой вообще.

Искусство — как сублимация Эроса — есть влечение к жизни (на костях влечения к смерти).

Культура — как сублимация вечного возвращения, повторения, консервации и ретроспекции — есть влечение к смерти (на ветвях влечения к жизни).

Искусство всегда только начинает, культура всегда только кончает, но искусство начинает там и тогда, где и когда кончает культура.

Философия же, в строгом смысле, хотела бы стоять между, — но не между прошлым и будущим, не в синхроническом «здесь и теперь», а в некоем идеальном междувременьи, каковое практически невозможно: но именно этой невозможностью философия как раз и зачарована, неизлечимо зачарована — поэтому и устремляется к ней с безнадёжно-бесполезным рвением «тяни-толкая», распинающего себя меж центробежными силами искусства и центростремительными силами культуры…

Оказывается, если мы честно признаем, что Бога нет, для нас (и для Бога), в общем-то, ничего не меняется — так же светит солнце, та же земля лежит под ногами, та же травка выпрастывается из земли… и Бог уже тогда не надумывается, не пришпиливается нами культурно-хитроловко к той же земле и той же травке, а внебытийно непребывает Себе на законном Своём неместе

Верить в муху-дроззофилу — это грех, а верить в Бога-Всесодержанта (Сержанта) — это (мол) не грех…

Многие состоявшиеся художники незаметно начинают репродуцировать самих себя-прежних, в результате чего выпадают из искусства в его осадок — культуру. Этому способствуют обнародование, публикация, вступление, вхождение (о-пошление) произведения в народ, обиход, быт, школьную программу…

Дикий порыв, стихия, спонтанный процесс художественного производства, культивируясь, рихтуясь, ограняясь всеусредняющими дамбами социально-исторической злободневности, становясь в глазах массового потребителя законченными по форме произведениями, — умирают. Отсюда — частые самоубийства (или способствующие им самодеструкции) среди вошедших в культуру творцов: нарушается естественное равновесие между влечением к жизни и влечением к смерти в пользу последнего (в пользу культуры).

Признание и слава — это смерть художника, но к ней-то он как раз (отчасти сознательно, отчасти бессознательно) и стремится, к смерти в культуре.

Обычные люди (не художники) репродуцируют, сублимируют себя в социуме, быте, детях и неврозах, а художники — в своих творениях. Если бы все люди на земле стали художниками в полном (спонтанно-демиургическом) смысле этого слова, психотерапевты были бы не нужны.

Религия как «технэ» — величайшее творение человечества, органично сочетающее в себе и культуру как структуру догматического формообразования, и искусство как живое смыслопорождающее творчество.

Культура — игра, ритуал — осуществляет стремление повторить былые приятные возбуждения.

Искусство, живое творчество — «по ту сторону принципа удовольствия», осуществляет стремление создать новую игру, новый ритуал.

Культура творит добро и зло.

Искусство творит «по ту сторону добра и зла».

Когда поэт Ф.Ницше, борясь против культурной мертвечины, сказал, что «Бог умер», культуртрегер Ф.Ницше начал бороться с поэтом в самом себе, втихаря протаскивая Бога под другими именами. В конце концов культура («вечное возвращение») победила поэта, и — поэт умер.

Реальная церковная практика поневоле (по культурной инерции) культивирует патернализм идеального сверх-Я. А Ф.Ницше, тщась изъять Бога из одряхлевшей культуры (Каковой там, впрочем, и не ночевал), тщился, по сути, «убить» своего отца — протестантского священника («Эдипов комплекс»).

«Бог», намертво замурованный в тесных объятиях застывшей железобетонной культуры, не стоил столь героически рьяных нападок Ф.Ницше, ибо Бога в культуре нет и быть не может (под личиной Бога в ней выступает идеальное сверх-Я).

Бог не только акультурен и алогичен, но и абытиен, поэтому никаким суждениям неподвластен. А культура лишь объективирует проекции нуминозных (божественных) и идеалистических переживаний человека.

А Бога быть не может, Он не есть — Он вне бытия. Вне культуры. Вне искусства. Вне всего. Бога представить, придумать нельзя. Говорить о Нём — категорически (и категориально) нельзя. И какой-то намёк на это просвечивает в говорливо-отчаянных метаниях Ф.Ницше — этими своими антропологическими метаниями он и интересен.

Мир есть единство, которое со-держит метаморфозы пространственно-временных структур: структура субстанции переходит в структуру функции, структура функции переходит в структуру субстанции. Но все эти метаморфозы запрограммированы внепространственно-вневременным и внецелым началом (оно же и конец).

Явление жизни сильно осложняет природу мирового устройства: неорганический мир — равновесен, органический — неравновесен. Всё химическое (из коего и появляется известная нам жизнь) выглядит некоей довольно странной надстройкой над физическим. Но коль на атомарном уровне химическое всё-таки как-то выплетается из физического (хотя опять же странно, неким структурным скачком, причина которого «приходит» неизвестно откуда), значит органический и неорганический миры есть необходимые (хотя и не абсолютно) части друг друга…

Как ни крути, а некое внепространственно-вневременное пра- и сверхсознание (которое проявляет себя как великое Ничто или как пневматическое Молчание) так или иначе всё равно оказывается главнее и первичнее всякой материи, всякой структуры, всякой причины, всякой динамики, всякой диалектики, всякого языка, всякого сознания… Но: для нас нет ничего более близкого, чем бытие, и ничего более далёкого, чем Бог. В точке пересечения бытия и Бога, экзистенции и эссенции, Падения и Творения происходит алогичный скачок, дающий нам возможность («просвет«) эк-зистировать, то есть парадоксально (аб-сурдно) от-носить себя к бытию и к Богу одновременно и внепространственно-вневременно.

О Боге говорить нельзя (если уж даже о бытии ничего нельзя сказать). Но когда мы мысленно отходим от Него, думая и рассуждая по прихоти своей о чём угодно, мы всё равно поневоле однажды к Нему возвращаемся, когда доходим («доходягами«) в своих рассуждениях до конца — до конца своей экзистенции в бытии.

Ценностно-культурный подход (включающий в себя в том числе и ниспровержение, и переоценку всех ценностей) всегда сводится к насильственной субъект-объективации, порождающей всё новые и новые культурные надстройки над суровыми, скупыми и молчаливыми основами неприрученной жизни и метаприродного бытия. Чтобы хоть что-нибудь сказать себе в удовольствие, мы придумываем (навязываем) себе удобные ценностные иерархии и иерархийки. Назначив придуманному богу (или/и кому/чему бы то ни было ещё) придуманное место в придуманной нами иерархии, мы делаем то же, что делают моралисты, зовущие нас делать то, что, по их разумению, должны делать все те придуманные ими люди, что делают (если делают) придуманное ими добро во имя придуманного ими гуманизма (или/и чего бы то ни было ещё).

Культура тщится взгромоздить на свои мраморно-дубовые пьедесталы отлитые ею в бронзе опредмечивания проекции экзистенциально нами несхватываемых, потаённых и не явленных въяве, то есть субъект-объектно не представленных нам онтичных целостностей… Наука (как последняя отрыжка метафизики) тоже должна знать своё место: нынче это чистая логика, инженерия, технология — та же культура.

Оценивая какой-нибудь отвлечённый от мирового целого камешек, мы поневоле обрываем его сущностные, корневые бытийные связи и ставим в субъект-объектные отношения.

Подлинная ценность могла бы, говоря условно, пребывать до всех и всяких оценок и субъект-объектных полаганий, — то есть её в нашем полагании нет, как нет её и в пред-стоящей нам тотальной реальности, которая, по определению, не обусловлена ничем. Всякая оценка, всякая иерархизация создаёт шум чрезмерного волюнтаризма, цепную реакцию суетливых означиваний, что убивает надежду на тишину неосмысляющего вслушиванья и вольготный покой нерасчленяющего созерцания, — только через тотальную немоту спонтанного вслушиванья, через внепространственно-вневременную пустоту непреднамеренного наблюдения можем мы хоть немного приблизиться к целостной сути, каковая намного ближе к нам, чем мы можем её помыслить, находясь в расхлябанном разгуле субъект-объектных додумок самодовольной культуры.

Ноябрь 5

Богоборчество как благо [13.08.1999 (479-487)] — НОВАЯ ЖИЗНЬ

трезубец
alopuhin

Богоборчество как благо

На примере Н.В.Гоголя и Л.Н.Толстого мы отчётливо видим, насколько вредны художнику голое умозрение и трезво размеренное благоразумие, освобождённые от творческого, бессознательно-интуитивного произвола, который есть не что иное, как богоборчество.

Богоборчество — это вовсе не атеизм и не борьба с Богом, а тем более с верой как таковой: это есть культурная, аксиологическая работа в контексте божественной иерархии по омоложению-освежению составляющих её ценностей, по их очищению от одряхлелых и омертвелых культурных тканей и напластований. Окружая божественные, а значит метакультурные, ценности своими железобетонными дамбами, культура поначалу помогает эти ценности воспринимать и обживать, но в итоге окончательно их собой замуровывает — погребает… И тогда приходят богоборцы… Иисус Христос был таким богоборцем. И «антихристианин» Фридрих Ницше. И неистовый Джироламо Савонарола. И антиклерикал Мартин Лютер. И антиклерикал Лев Толстой. И въедливо-язвительный Серён Киркегор. И громокипяще-апокалиптичный Лев Шестов.

Религия есть не какое бы то ни было учение, не философия, не этика, не право. Церковь есть не клуб, не школа, не социальный, не государственный институт, не учреждение по регистрации рождений, браков, смертей, излечению больных и отпущению грехов… Религия и Церковь как невеста Христова в первую голову озабочены движением и взрастанием духа в человеке — в стороне от всех мирских и социальных процессов. Поэтому в убийце, например, религию и церковь заботит (должно заботить) не то, что заботит в нём органы государства и права…

А Божья Благодать не за благие деяния может снизойти на того или иного человека, а за то духовное преображение в нём, что способствовало свершению сих деяний. В божественном измерении и слово, и мысль (даже самые будто бы случайные и мимолётные) — уже, а то и прежде всего — дело, деяние души или духа.

Благие, в эссенциально-божественном смысле, намерения иногда поневоле приводят и к недобрым, в экзистенциально-житейском смысле, деяниям. «Пути Господни неисповедимы…»

В каждом существе бесчисленное множество лазеек есть, через которые оно может, в принципе, улететь куда угодно в любое время дня и ночи, ежели только захочет. Другое дело, что существо сие не ведает как ему — откуда и куда — захотеть: взять вот так и внепространственно-вневременно захотеть… Впрочем, человеку как субстанциальному сверхпространственно-сверхвременному деятелю это, в общем-то, вполне по силам…

Время твоё — в твоих руках, ты можешь сделать с ним всё, что захочешь. Ты можешь секунду свою раздвинуть до размеров вечности (где время и пространство тождественны и взаимозаменяемы). Другое дело, что ты не ведаешь, где и как сия секунда дрожит, с чем и с кем она дружит, где-как и чем-кем со-держится это твоё-не твоё внепространственно-вневременное могу-щество и хочу-щество…

Человек, в принципе, совершенно свободен (благодаря тому, что, в отличие от всех прочих животных, обладает чрезвычайно центрированной самостью, то есть богатейшим арсеналом обратных связей культурно репродуцирующего себя самосознания), но он (чем дальше, тем больше) вольно или невольно, сознательно или бессознательно эту свою свободу ограничивает — в соответствии с той иерархией ценностей, которую опять же он сам и выстроил в себе собственной культурно-духовной или культурно-бездуховной работой (вся беда в том, что чаще всего он скор на выстраиванье надуманных, скоропортящихся «ценностей» и бессилен или попросту ленив для приоткрытия подлинных — алетейных — ценностей, которых на самом деле очень и очень немного).

Бог слишком непосредственно и слишком детально не помогает человеку отделять его зёрна от плевел: человек должен делать это сам, но если он, наделённый «образом и подобием Божиим» (центрированной самостью), делает это в виду Бога, культурно-опосредованно определяющего надличную вертикаль человеческого духа, ему будет легче (яснее) делать своё дело, если оно не служит абсолютному злу (Сатане), и труднее (смутнее), если оно не служит абсолютному добру (Провидению).

Бог — не участник наших дел, Он как бы наш внепространственно-вневременной Соглядатай, не видящий вдобавок всех наших конкретностей так, как видим их мы. Потому зачастую и кажется, что Его как будто бы и нет. Вот так Он и есть, что как бы Его и нет (и даже более того): в этом и проблема. От этого и вопрошания, и недоумения, и сомнения… Однако Он, Творец и Соглядатай, вынуждает-таки человека себя культурно раздвигать и поднимать, себя корректно объективировать, дабы видеть, познавать себя с Его стороны и подвергать себя Его надличному суду.

С психоаналитической точки зрения, сей верховный Соглядатай — это, конечно, не Бог, а проекция нашего внутреннего бессознательного стремления иметь над собой, до себя и вокруг себя некий сверхбиологический культурный сверхсмысл, сверхсимвол папы-патриарха, через который мы могли бы рефлексивно-объективированно сублимировать свои невротически вытесняемые в тёмные подвалы бессознательного основные животные влечения (а других — в этом, психоаналитическом, ракурсе — и не бывает).

Ноябрь 4

Реальность в свете идеала [12.08.1999 (470-478)] — НОВАЯ ЖИЗНЬ

alopuhin

Реальность в свете идеала

Сегодня уже невозможно рассматривать проблему человека и всего человеческого без учёта открывшихся к нынешнему времени психологических знаний: существует, по меньшей мере, 16 (4х4) устойчивых психологических типов (открытых К.Г.Юнгом), которые практически окончательно складываются уже к пяти годам жизни человека, — после этого куда его ни тяни, как к нему ни взывай, главные решения в своей жизни он будет принимать в согласии с ведущими доминантами своего психологического типа, которые могут поддаваться лишь поверхностной, но не глубинной, коррекции.

Чисто умозрительно совершенно ясно, что мир порождён сверхмировым и сверхличным началом. Религиозный же и мистический опыт, говорящий о существовании личностного и, вдобавок, тройственного сверхмирового начала, есть опыт адаптационно-психологический, который может утверждать лишь истины психологические, архетипические, мифологические, каковые служат фактором адаптации человека как сверхпространственно-сверхвременного субстанциального деятеля к пространственно-временным условиям земной (а возможно, и не только земной) жизни.

За последние столетия, десятилетия и даже годы мы узнали о себе и о мире нечто такое, что не позволяет нам быть в своём реальном самосознании непререкаемо однозначными и безапелляционно целокупными, — слишком разносторонним, многообразным, многослойным, многоочитым стал наш опыт: к тому же, мы видим, что добровольно расстаться хоть с незначительной частью этого богатства было бы сегодня неоправданным расточительством.

Одним глазом мы видим лишь два измерения, двумя — уже три, а тремя — целых четыре и т.д… А человек — тварь многоочитая.

Люди разного склада, воспитания, опыта, разной наследственности воспринимают мир по-разному: эта разность «снизу» и «сверху» структурно объединена в сознательно-бессознательную системную общность.

Степеней свободы у нас на самом деле практически нет. А если есть, то — кажущиеся, мнимые. Однако мнимые реальности играют в человеческой жизни не менее, если не более значимую роль, чем реальности немнимые. Доступная нашему восприятию реальность и доступная нашему восприятию мнимая реальность воспринимаются нами одинаково реально: например, два половинных изображения чайной ложки в нашем сознании, когда она находится одной своей частью в стеклянном стакане с чаем и другой своей частью вне этого стакана, есть два различных реальных изображения одной и той же реальной ложки, которая и в стакане с чаем, и вне его — одна и та же, но мы воспринимаем её не как одну и ту же, хотя по опыту (только по опыту) и знаем, что это одна и та же ложка.

Или, например, мы придумали животное — парнокопытного слонорога, — которого не существует и, скорее всего, никогда не существовало в реальной действительности. Но если мы его придумали, оно уже существует — в идеальной действительности. А идеальная действительность принимает участие в реальной действительности и может даже при случае получить своё самое что ни на есть конкретное и реальное, физическое воплощение (хотя, как нынче уже известно, сама мысль наша вполне материальна и имеет полевой характер).

Поэтому наши будто бы случайные и безобидные мысли и фантазии неслучайны и далеко не безобидны: их существование для нас в итоге так же реально и значимо, как и существование более явной и зримой реальности.

«В начале был Логос», то есть Слово, идея, замысел, мысль, смысл, символ, модель, план, схема, фантазия, задумка… Бог — это абстрактная идея, а мысль в том, что не мешало бы сейчас испить чайку, — конкретная, но абстрагирующая нас от Бога, а точнее, от конкретности абстрактной идеи Бога…

Константы ритуалов и догматов представляются вольным, анархическим и художественным натурам особенно вредоносной структурой, будто бы угнетающей стихийные порывы их творческого духа, однако эта несущая конструкция земного социума и земной церкви подобна комплексу фундаментальных физических констант, конкретные величины и взаимные соотношения которых позволили актуализировать на земле реальную физику человеческой жизни.

Ритуалы и догматы есть даже у животных — они исцеляют и освобождают, как исцеляют и освобождают мануальные пассы психотерапевта, качание матерью колыбели с младенцем, «плацебо«, монотонно-магический ритм стихов и иные формообразующие элементы культуры (в том числе и стихийно-разудалые порывы неуправляемых, казалось бы, натур, которые на самом деле строят их хоть и на своих и особенных, но всё тех же ритуально-догматических основаниях).

Живое духовное творчество если что и стесняет, то не догматы, каноны и таинства как таковые, а косность, застой, бессодержательный автоматизм, голый формализм и мервящий бюрократизм участвующих в них людей: церковь тогда уподобляется обезличивающей и порабощающей человека государственной машине…

Беспросветные тупики индивидуализма и релятивизма на какое-то время могут быть даже и очень полезными, когда они становятся однажды плацдармом для обнадёживающего прорыва из глубины богооставленного «Я» к всеохватывающему свету божественного «Ты» и к творческому выстраиванию незасиженной мухами поп-культуры ценностной иерархии, без которой невозможно жить не становясь «скотинкой о двух ногах» (слова М.Мамардашвили о человеке)…

Релятивизм хорош и полезен на эпохальных поворотах развития культуры и искусства, когда он выступает модернистским орудием справедливой борьбы против утилитарно-застойной психологии самодовольной толпы.

Релятивизм разбрасывает камни общечеловеческих ценностей. Но рано или поздно приходится их снова собирать.

Интуитивные прозрения, мистические озарения, переживания трансперсональных состояний, корректно удостоверенные пси-явления свидетельствуют в пользу интуитивизма и иерархического персонализма, каковые по сравнению с другими учениями наиболее плавно и дружелюбно сопрягаются с религиозным опытом христианства (кажется, толстовский Левин однажды задремал и ему приснился многозначительный зов: «Сопрягать надо, сопрягать!», а проснулся, заслышав кучера, повторявшего: «Запрягать надо, запрягать!»)…

Реальные общечеловеческие ценности, неназойливо предъявлявшие себя реальными трудами таких редких оригинальных человекотворцев, как Неру, Ганди, Вивекананда, Кришнамурти, чета Рерихов, Швейцер, мать Тереза, не имеют ничего общего с тем лицемерным и фальшивым «гуманизмом», что буквально не сходит с уст всех без исключения политиканов и политиканчиков, журналистов и журналистиков, классных дам и мускулистых блюстителей общественного порядка…

Нет такой великой идеи, которая после своего зарождения миновала бы закалку в беспощадном горниле опошления и дискредитации егозливой толпой. Что ж, благими намерениями вымощена дорога, ведущая известно куда…