Ещё не умер ты, но ты совсем один   (ни друга, ни подруги, ни среды)   и наслаждаешься безумием равнин   вне суеты, природы посреди.     В терпимой бедности, в уютной нищете,   с народом-нищебродом заодно,   ты воспеваешь дни и ночи те,   когда рождается то самое, оно,     исполненное воли и чудес,   неустрашимых красок и причуд,   искусство сочетания словес   и соль его — то самое «чуть-чуть«…

Трактор в поле «Беларусь»   что-то в землю сеет…   Отчего наводит грусть   матушка Расея?     От колхозной пахоты   только стыд позора —   плодородность не ахти   здешнего подзола.     Фрукты, овощи везут   к нам из забугорья,   ну а мы им нефть, мазут —   старая история…     «Беларусь» ревёт, пыля,   а грачи и рады —   налетели на поля   дармовщинки ради:     злы, бодры, коварны, как   наши чинодралы,   коим, сколько их, чертяк,   ни корми, всё мало!..     Тракторишко «Беларусь»   что-нибудь посеет   в нашу землю, но боюсь —   при смерти Расея!..     Изнасиловали, эх,   сирую старушку,   сняли стружку, как на грех,   сделав побирушкой…     Богатейшие края —   ни конца, ни края!   Только бесы у руля   губят их, играя!     Соки нежные сосут,   плоть её корёжат,   на развилке пут и смут   нагло корчат рожи!     Но посеяно зерно,   значит дело прочно,   и дай Бог, падёт оно   на благую почву…

Вчера Бобу Дилану грянуло 70 лет,   а Йосифу Бродскому стукнуло больше на год:   но разница в том, что Боб Дилан покуда живёт,   а Йосифа Бродского с нами, увы, больше нет.     Сегодня исполнилось 70 Далю — Олег   был тонким артистом, который, однако, усоп…   Георгию Гречко сегодня 80 лет,   который, однако, пока не готовится в гроб.     Меняется русло реки, именуемой «жизнь«,   однажды со временем пересыхает она:   всему, что течёт, не избегнуть язвительных тризн,   когда и вина, и обида всплывают со дна,     когда понимаешь любых притязаний тщету   и видишь, что подлинных ценностей — наперечёт,   что их без труда разбивает Юпитер в щепу   и всем нам клыкастою пастию метит в живот;     когда понимаешь обманчивость и новизны,   и тех погремушек, какими иной трудодень   спешит приукрасить рутинную дребедень   и правильность нудную глупой общинной узды.     Гряда юбилеев подобна подводной гряде   во впадине страшной, какую с Уолшем Пикар   в своём батискафе, как истину, преодолел   и выпал в осадок сует и забвению в дар.     Мы выпустим пепельный пар, испускаючи дух,   и встретит нас там, за чертою, уж если не друг,   то глухонемой покровитель небес — эгрегор:   он нам нашу жизнь, зуб даю, не поставит в укор.     Он просто нас весело всех окунёт с головой   в забвенья песчаную зыбь, где не видно ни зги,   чтоб всё, чем мы жили, скорей зарастало травой   в полях безымянных, не знающих нашей тоски…     Когда мы застигнуты будем коростою льда,   нам дверца откроется в мир Персефоновых снов,   и смутный вожатый тихонько поманит: «Сюда!» —   и мы покоримся, и станем изнанкою слов…

 Тополиный заметался пух —   лезет он мне в нос, глаза и уши,   то напоминая белых мух,   то неупокоенные души.     Жёлтых одуванчиков поля   перед пухом стелятся коврами,   дабы он, взметаясь и паря,   был как дервиш трепетный в Иране…     Лето, встрепенувшись, началось   чуть ли не на месяц раньше срока:   сдвинулась, видать, земная ось,   и пришло спасение с востока…

Зимний хлад возвернулся навроде,   выпал новый снежонок — свежак!   И сверкают поля на восходе —   искромётней, чем Ника Стрижак!     Но под нежной, пуховой порошей   вырос, будто заботясь о нас,   здешних лыжниках, очень хороший,   чуть ли не победитовый, наст!     Победителя манит раздолье —   завирухою вьётся у ног…   Побеждённому, жертве дреколья,   белый грезится единорог.

На куриный шажок, на сорочий скок   день за днём слегонца прибавляется света…   Я в дорогу заплечный собрал

тормозок   и в поля припустил незаконной кометой.     Я был первым, кто в новорождённом году   (чьи последние цифры на две лыжи похожи)   до рассвета на лыжах торил целину,   утопая слегка в прошлогодней пороше.     Незаметно светало, и свой размахай   предо мною распахивал мехом наружу   золотого безмолвия дремлющий рай,   погружённый в дыханье серебряной стужи…