Представьте человека, которому понадобилось повесить на стену картину. Гвоздей-то у него было навалом, а вот молотком он так и не обзавёлся, хотя и переехал на эту квартиру где-то пару лет назад.

И тогда наш герой решает одолжить молоток у ближайшего соседа по лестничной клетке, но потом его вдруг начинают одолевать непрошенные сомнения: «А вдруг сосед не захочет одолжить мне свой молоток? Он так нехотя мне ответил, когда я накануне с ним поздоровался. Может, он просто куда-то очень спешил? Или же специально притворился, что очень спешит, а в действительности хотел избежать ритуального обмена любезностями, потому что не считает меня за человека, на которого стоит тратить своё драгоценное время. Что я ему такого сделал, что он так ко мне относится? Ведь я всегда был с ним более чем обходителен.

Если бы ему понадобились мои пассатижи или моя отвёртка, я бы одолжил их ему без лишних слов. Почему же он не хочет уступить мне свой дурацкий молоток всего на пять-десять минут, ведь я не съем его, в конце-то концов! Да и вообще невозможно понять таких прижимистых людишек, которые отказывают ближайшим соседям в такой пустяковой услуге! Такие вот жестокие, коварные недоноски и отравляют нам жизнь, а ведь все мы должны поступать по-христиански, даже если мы и не христиане, ибо нести добро друг другу — это ведь элементарное требование общечеловеческой этики, лежащей в основе любого человеческого сообщества…

А может, он решил, что коль у него есть этот его треклятый молоток, а у меня его нет, значит я неполноценный человек и нахожусь поэтому в полной его власти, и он вправе не считать меня полноправным гражданином своей страны, имеющим право на жизнь, на здоровье, на отдельное жилище, на то, чтобы повесить в этом жилище любую картину, право на гвоздь и на молоток, чтобы им этот гвоздь вогнать наполовину в стену и повесить на него означенную картину…

Может, он решил, раз у него имеется этот его молоток, значит я у него в руках, и он вправе на меня плевать с высокой колокольни?!. Ну хорошо же, сейчас я ему покажу, где раки зимуют!»

И тут наш негодующий герой выбегает на лестничную площадку и звонит в дверь своего соседа, у которого только что намеревался одолжить молоток.

Не ожидающий подвоха сосед, дожёвывая свой ужин, расслабленно открывает свою слегка скрипучую дверь и только, дожевав, собирается поприветствовать стоящего на пороге гостя, как тот набрасывается на него с истошным криком: «Да подавись ты своим проклятым молотком, скотина!»

Некто Майк Мэрин, мелкий служащий из Сан-Франциско, всего за пять лет оказался объектом восьмидесяти трёх (!) уличных нападений (речь идёт о 70-ых годах прошлого века). Бедняга не имел представления о причинах подобной напасти, что придаёт этой странной истории чуть ли не мистическую окраску.

Необходимо учесть, что Майк Мэрин не был ни коммерсантом, ни ювелиром, не банкиром, не брокером и даже не менеджером, иначе вряд ли бы он ходил по улицам на своих двоих, а передвигался бы на личном авто, в крайнем случае, на такси.

Нападения на Мэрина, мирно бредущего по улице по своим повседневным делам, совершались как ночью, так и днём при большом скоплении народа. И что интересно, среди нападавших были не только взрослые мужчины, матёрые бандиты, но даже и совсем ещё дети, мальчишки, а также тинейджеры и даже женщины.

Полиция была всем этим весьма обескуражена, неуклюже пытаясь объяснить такое невероятное стечение обстоятельств тем, что Мэрин-де «каждый раз в самый неподходящий момент оказывался в самом неподходящем месте»…

Американский антрополог Маргарет Мид спрашивает: «В чём разница между русским и американцем?» И тут же отвечает: «Американец, чтобы уклониться от неприятных обязанностей, сделает вид, будто у него и вправду заболела голова. А русский обязательно добьётся того, что она у него и вправду заболит».

Согласитесь, русский вариант решения проблемы куда надёжнее и убедительнее американского. Солгавший американец будет мучиться нечистой совестью и пойдёт, вероятно, к психоаналитику, дабы возлечь на его кушетку и излить подоплёку своей двуличности. А русский, последовавший, по Станиславскому, методу «театра переживания», будет с чистым сердцем рассказывать каждому встречному о своих невыдуманных страданиях, будет искренне бить себя в грудь (вспомним героев Ф.Достоевского!)… Вера русского человека в предлагаемые обстоятельства была и до МХТ, но Станиславский тонко уловил эту архетипическую черту нашего национального характера и пустил её в дело…

Американец будет тяжко страдать от чувства ответственности за лживую причину его отказа, ибо доминантой его существования является рациональное, позитивистское мышление и протестанская этика. Русский же через минуту-другую забудет о том, что в чём-то отказал кому-то, безбожно солгав, ибо он текуч и спонтанен, как сама природа, а у нас, у русских есть, в этом смысле, показательная пословица: «То, что естественно, то не безобразно!» То есть у нас, выражаясь метафорически, правая рука не ведает, что делает левая.

Один лишь мимолётный опрометчивый поступок может стоить нам долгих и нудных лет горестного раскаяния… Достаточно вспомнить о злополучной Еве и крошечном кусочке яблока с Древа познания добра и зла, который она имела неосторожность откусить да и вкусить… С тех пор первородный грех, по мнению христиан-фундаменталистов, лёг заведомо на все поколения человечества, родившиеся от его наивных прародителей Адама и Евы, то есть на всех нас, ни сном ни духом неповинных во вкусах сих первопредков…

Сия концепция фатальной неизбежности, неотвратимого рока, какого никому никогда не избежать, имеет для нас, искателей несчастий, важные, неоспоримые бонусы. Долгие годы о них предпочитали трусливо умалчивать. Но в наш просвещённый век такие вещи должны быть достоянием широкой общественности. Не гоже забывать свои давние детские грешки, например, первую сигарету и первую бутылку пива, первые обжимания с особой противоположного пола и случайную (или не случайную) измену ближнему своему и тому подобное. Нудно проворачивая в уме былые проступки против совести и чести (понятия о коих вам вдолбили в семье и школе), говорите себе примерно следующее:  «Конечно, я сам виноват во всём, что со мной случилось. Если б я знал, к чему это приведёт в будущем, никогда бы не притронулся к этой первой бутылке с пивом. Но теперь, когда я стал заядлым бухариком, поздно пить боржоми, ничего уже не изменишь, ведь без прошлого, когда я совершил свою роковую ошибку, не бывает будущего, и теперь, в печальном настоящем, я не в силах ничего изменить и вынужден нести свой тяжкий крест, расплачиваясь за грехи туманной юности»… Да и каждый учебник по психологии так и трубит о том, что структура личности и её развитие всецело определяются событиями прошлого, а особенно теми, что произошли в раннем детстве…

Этот способ самоистязания. конечно, неидеален, но его можно усовершенствовать, если начать винить во всех своих несчастьях не только самого себя, но и злосчастную судьбину, когда все наши несчастья оказываются результатом рокового стечения обстоятельств.

Надо наконец понять, что во всех наших невзгодах повинны удары, которые, словно сговорившись, обрушивают на наши головы и Бог, и индейка-судьба, и весь мир, и мать-природа, и гормоны, и гены, и семья, и школа, и неудачное окружение, и друзья-товарищи, и органы правопорядка, и врачи-костоломы, и бездарные начальники, и работники сферы обслуживанья, и депутаты, и прочие власть предержащие, и кто угодно ещё, но только не мы с вами, беззащитные жертвы беспощадного Провидения!

Но если, не дай Бог, на ваши головы ниспадёт какое-нибудь позитивное, радостное событие, не стоит тут же идти на попятный, ибо на этот случай каждый профессионал в искусстве делать свою жизнь беспросветно несчастной заранее вооружён спасительной формулой: «Ах, всё пришло уж слишком поздно, мне ничего уже больше не хочется, к тому же вряд ли из этого может выйти что-нибудь надёжное и долговременное…», он ни под каким соусом не покинет своей башни из слоновой кости, где гордо замкнулся в горьком презрении к взлелеянным им несправедливостям судьбы, и ни на мгновение не позволит затянуться ранам давних обид.