1. Публично пою в ресторане: покорённая сим пением, официантка приглашает меня в подсобку, где предлагает себя…
2. Еду в поезде.
3. В некоем стеклянном помещении навроде почты некий человек хвалится своей чёрной икрой стоимостью-де 2 тыщи долларов… Но я скептически вопрошаю: сколько она лежала? Он отвечает: 3 года. Я резюмирую: ну-у, тогда она уже испорчена…
4. Бутерброд с копчёной колбасой.
1. Чьи-то чужие наручные часы — интересные, экзотические, старые — надеваю на свою руку.
2. Экзотический узкоглазый начальник читает мне свои нравоучения.
3. В неожиданную командировку улетаем с сослуживцами — всё выше и выше над землёй поднимаемся на странном самолёте.
4. С успехом выпеваю со сцены сложную рок-н-ролльную песню.
Провидение — меж судьбой и свободой: оно есть органически ими определяемое и подготовленное качество, влекущее их к своему совокупному созидательному завершению.
Наши глубинные и сокровенные, настоятельные и неистребимые чаяния и молитвы, отчасти корректируя, подправляя стечения судьбы и свободы, отчасти же влиют на условия, в каких сие качество взрастает, отчего корректируется, меняется, у-добряется, уточняется, возвышается качество наших отношений с жизнью и Богом.
Что ж, у всякого из нас своя маска, защитная оболочка, чем сберегаем самости своей суверенность; нынче в моде такое ещё словечко — имидж: сие, по меньшей мере, двоится — двояко в линзах дистанции проблескивает: упреждая взбрыки внешних, инородных сил и непредсказуемое булькотение сигналов собственного, сугубо, казалось бы, приватного «я»…
У меня часто — неприступно суровая морда: окружающие шарахаются…
27.02.93 (03-48)
Человек ещё человек, пока он способен из себя «выходить» (не в смысле только экстазирования, но и в плане рационального абстрагирования), видеть себя со стороны, критиковать, оценивать, судить себя, разоблачать… «Человек выше смертного смотрит» (И.В.Гёте) — человек больше и выше, чем человек. В неразрывном единстве во всяком человеке сплетены человек эссенциальный (корневой, изначальный, чистый, гармоничный и цельный, не от мира сего, Богом замысленный, заданный) и человек экзистенциальный (житейский, актуальный, грешный, суетливый, мирской, падший, данный): первый судит второго.
Н.М.Амосов: «Человек по своей биологической природе весьма сволочное существо»…
М.К.Мамардашвили: «Скотинке о двух ногах особенно гордиться нечем»…
Божественное Спасение ни от чего спасти не может — ни от одной из наших всегдашних, земных и конкретных реалий и проблем (без них человек не был бы вполне человеком). Оно лишь почти незаметно может изменить наше сокровенное внутреннее зрение — углубить, прояснить, уточнить и упрочить его покуда неуверенный и невыверенный относительно вечности фокус.
Боязнь тишины, темноты, одиночества, скуки, тоски, смерти связана не только с психосоматикой, но и с социально мотивированным страхом обнаружить в себе своё сокровенное, эссенциальное, изначально божественное начало: многие привычные устои и достижения современной цивилизации направлены как раз на то, чтобы отвлечь, излечить нас от всех этих фобий, но по сути только загоняют их ещё глубже, отчего они и трансформируются потом в уродливые поведенческие реакции, которые настигают человеческое общество всё новыми и новыми ужасами, — ужасами цивилизации.
Нет на Земле ни одного человека, не имеющего своих отношений с Богом, ибо Он принимает, обнимает Собою всех: но люди в этом смысле отличаются друг от друга мерой мирного приятия Его приятия. Поэтому Богу от нас надобна не рабская, безвольная, плебейская покорность, а чистая, духовно зрячая открытость, некая духовная tabula rasa, на которой, если мы окажемся достаточно готовы, то есть несуетливы, чисты и восприимчивы, сами собой проступят вдруг однажды Его письмена.
