Quid est ego

Чтобы подняться, надо упасть. Чтобы обрести себя, надо себя потерять. Но обрести — значит познать и понять, а как это можно сделать не имея, т.е. уже потеряв, себя? И есть ли нам на самом деле что терять? Вот в том-то и дело, что мы себя изначально не имеем в собственном владении, а только лишь даны и даже заданы себе на подержание. Внешнее, другое и даже чужое и чуждое понятнее нам и виднее по всей своей контурной, организованной и о-граниченной наружной проявленности, чем наша собственная ничем не ограниченная и никакому, в том числе и нашему, «Я» неподвластная, и всякий раз непредсказуемая самость, — она ничья! Но если наша самость не наша, а ничья, то и самость Другого тоже ничья, хотя и выказывает нам со стороны свою, выходит, иллюзорную принадлежность: она, эта самость Другого, нами себя опосредует и в таком обновлённом этим опосредованием виде возвращается к своему носителю, своему ядру — «Я», которое только после этого, то есть после энного числа подобных «возвращений», обнаруживает, что оно, оказывается, «не единственный хозяин в доме» (по выражению К.Г.Юнга). Через такие «выходы», «уходы», отражения обнаруживает и делает себя всякая самость — делает совершенно спонтанно и свободно, всегда и везде. Удел самости — свобода, удел «Я» — необходимость.

Самость и существует лишь этими своими развёртываниями, со-отнесениями и улётами. Наше «Я» всегда с нами, а самости не до него — она себя трансгрессирует, раз-носит, хотя и вбирает, обнимает собой щедро это жалкое, крохотное «Я», подобно тому как электронная «шуба» обнимает, окутывает собой атомное ядро, нуклон.

Если бы у «Я» не было его самости, из которой оно, изловчившись, может зачерпнуть всё что угодно, цена бы ему была — копейка. Индивидуальность не есть заслуга сознания, духа — ею обладают и животные, и растения, и даже бездушные машины. Она ставится порой кому-то в заслугу, но лишь постольку, поскольку посредством самости заступает за собственные пределы и становится служебной частью Другого, его предикатом.

Самобытный поэт пишет неповторимые стихи, которые, пройдя стадию экспозиции, презентации, приватизируются потом их слушателями и читателями. Отсюда — эффект остранения, объективации, испытываемый автором после выхода своей книги, которую он снова и снова перелистывает и когда вдруг обнаруживает, что смотрит на конкретный предметный продукт своей хоть и самобытной, но конкретно не локализованной, живой, безразмерной личности уже не её, этой личности, глазами, а глазами своих читателей; и автор тогда спрашивает себя: а я ли это написал?! — и понимает, что это его (трансгрессированное им и его издателями) произведение ему уже не принадлежит, ибо претерпело трансмутацию, то есть опыт переоформления правообладания: оно приобрело форму Другого.

Ещё более наглядно этот эффект проявляется на театре или в любом публичном представлении (перформансе): произнося любой текст в пустом зале, отчётливо чувствуешь, что главную роль в этом процессе играет твоё собственное «Я» (в пустоте оно вообще более заметно, идентифицируемо и свободно), но стоит появиться зрителям, «Я» отступает на задний план, забивается куда-то в уголок сознания, а в дело вступает уже твоя-не твоя самость, когда этот текст произносишь уже не столько ты сам, один, индивид, сколько вся твоя аудитория заглатывает, заправляет, изменяет, коннотирует его невольно (непроизвольно, спонтанно) своим полиморфным контекстом — метатекстом.

© Copyright 2012 Андрей Лопухин, All rights Reserved. Written For: НОВАЯ ЖИЗНЬ