Прививка Востоком

Впрочем, изначальный синкретизм свойствен всем древним и «диким» народам, а в восточном, дальневосточном и юго-восточном мышлении (шаманизм, даосизм, индуизм, буддизм и т.д.) этот пралогосный синкретизм преобразовался в методологически полноценный синтетизм. Так что «восточное» снятие деяния есть результат того же, хоть и противоположного по знаку, духовного усилия, которое вырабатывает «западный» антропоморфизм и христианствующий гуманизм. Оба подхода выигрывают от взаимного учёта друг друга по принципу дополнительности.

«Западный» подход так или иначе превозносит человека (отчего и озабочен его гордыней), «восточный» же — «занижает» (отчего и страдает его «затюканностью»): среднее арифметическое двух этих крайних подходов ставит человека на более-менее подходящее для него место — в некую условную оптимальную середину-сердцевину, где человек, пройдя исторические круги крайних, положительных и отрицательных, амплитудных всплесков и культурно переработав их осадочно-архетипические итоги, может уже более адеватно заглянуть бытию в глаза. А может, и не может… Среднестатистический подход подобен всем прочим условным спекуляциям. Отдельные мыслители смотрят на мир по-своему и по-своему же его артикулируют — в соответствии со своим темпераментом и своими склонностями. «Кафедральные» профессора самобытно сочных мыслителей осушают и выправляют, выравнивают — систематизируют. Но в общем и целом мы всё равно не получаем искомого прорыва к чаемой цели. Потом появляются новые мыслители, новые ракурсы и концепции. И всё начинается сначала…

«Восточный» подход поначалу завоевал некоторые позиции на уставшем от плоской логистики Западе, но так и остался там в виде дешёвой, поверхностной моды, оставив какие-то следы в культуре и, как ни странно, в науке — в частности, в физике (см., например, книгу Ф.Капры «Дао физики»).

Однако нынче Восток совершает своё новое нашествие на пресыщенный своими технологическими достижениями Запад — просачивается в него изнутри, из сумеречных своих глубин, берёт его тихонько за кадык и всасывает в себя ненароком…

Ближе и точнее всего к постижению (переживанию) мира и Бога подходят, пожалуй, конкретные медитационные практики, интуитивистско-феноменологические изыскания (что по сути лежат в основании любой науки) и инсайты (озарения, прозрения, откровения). Отдельные медитационные опыты культивировали своим образом жизни даже целые народы, придавая им структурно-архетипический и религиозный характер.

Русская срединность помогла многим русским мыслителям органично примирить перспективные интуиции Запада с перспективными интуициями Востока (в древности они естественным — архетипически-синкретичным — образом были друг к другу «ближе»).

Всё-таки ХХ век дал духовно-историческому опыту предыдущих веков определённую закруглённую законченность — многое из того, что было гадательным и неопределённым, более-менее окончательно для нас прояснилось, Промысел Божий явил нам себя ещё нагляднее. Мы теперь иначе смотрим на человека, иначе смотрим на природу, иначе смотрим на жизнь и смерть.

Человечество как никогда вплотную подошло к решающему перевороту своей (обозримой нами) истории.

Оторвавшись от своих природных корней, мы разучились жить в согласии с космосом, то есть разучились понимать мир через себя, через свои ощущения и интуиции, синкретически сокрушающие биполярно-упрощённые положения классической логики: о чём невозможно говорить, о том-то как раз и следует, и можно, и нужно говорить!* Другое дело, требование ясности — оно, конечно, вполне справедливо, ибо всякое мышление лишь тогда имеет хоть какой-нибудь смысл, если является мышлением проясняющим — что бы то ни было и как бы то ни было.

Ф.Ницше сделал ведь по сути трагический прорыв от «западного» утилитаризма и прагматической заземлённости к смыслу наивысшей полноты и законченности, а в итоге пришёл к мандале индуизма, располагающейся по ту сторону противоборства аполлонийского и дионисийского начал, к кругу Сансары, т.е.         к старой идее вечного возвращения, идее реинкарнации (метемпсихоза)… «Если нет воскресения мёртвых, то и Хритос не воскрес; а если Христос не воскрес, то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера ваша» (1Кор., 15:13-14).

Некоторые свидетели, испытавшие мистический опыт потустороннего существования, утверждают, что Бог принимает всех умерших одинаково — независимо от их прижизненных грехов и заслуг, что там нет ни ада, ни рая, ни отдельного суда, ни специальных наказаний и наград: правда, сам умерший, став другим, критически просматривает всю свою жизнь и делает соответствующие выводы — сам для себя…

Это представляется нам достаточно убедительным, — ведь Бог не руководствуется нашими ограниченными земными понятиями о справедливости и морали (как и всеми прочими понятиями), и любовь Его, в отличие от нашей, не избирательна и маломощна, а всеобъемлюща и всесильна.

Религии, верованию в реальность миросозидающего Первоначала необходимы некоторые элементы мистического постижения, но тот, кто всецело захвачен соблазном мистического про-видения, в религии, в Боге уже совершенно не нуждается, ибо попадает в сети пьянящего оккультизма, производящего, в противовес божественному восхождению ввысь, к свету, нисхождение вниз, во тьму дьявольского оборотничества и деструктивного трюкачества: опасно играть в мистицизм — можно и заиграться…

Только очень условно и символически мы могли бы представить Христа эдаким мстительным Гамлетом или графом Монте-Кристо… Но нет — если уж обычная земная мать прощает родному сыну все его грехи и преступления и защищает его до последней своей возможности, то Господь — он ведь нам ещё роднее, ибо если любовь Его не беспредельна и не всеохватна, то Он не Господь. Есть только один нюанс: любовь сия — не земная, не здешняя любовь, а посему и принимает, и прощает она иначе. А как — это нам знать пока не дано, пока мы живы. Хотя если верить показаниям свидетелей, побывавших там, за совершённые здесь злодеяния Господь никого не судит и не карает — сам злодей свершит над собой надлежащие суд и кару, а скорее всего, тот, кто нарушает гармонию мира, поплатится за это обратным самовосстановлением той же гармонии, ибо всякое деяние подобно бумерангу, то есть, не исчезая бесследно, имеет вечную отдачу, так или иначе изменяет весь мировой порядок, являющийся предметом веры и христианина, и физика…

Утверждение (приписываемое Гермесу Трисмегисту) о том, что там (наверху) всё так же как здесь (внизу), нельзя понимать слишком прямолинейно.

Очевидные реалии на иерархически разных уровнях бытия — разные. Другое дело, внутренние структурные закономерности: и здесь и там есть свои правила поведения, свои возможности и запреты, свои желания и страсти, свои радости и печали, свои будни и праздники, свои начала и концы…

Мы, конечно, погрязли в болтовне и ментальном мусоре: даже когда молчим или спим, мы не расстаёмся с тяжеленной культурной болванкою мёртвых понятий и слов, очень хороших, великих и правильных слов, но — мёртвых.

Эта грандиозная культурная мощь, потрясающая нас великолепной своей безмерностью, не была бы столь двойственной и отягощающей, если сегодня рождалась бы сегодняшняя грандиозная мысль, сегодняшнее грандиозное духовное движение, делающее нашу жизнь полноценной и полнокровной жизнью, а не пустой дребезжащей тележкой, пристёгнутой к могучему маневровому составу, со свистом летящему в давно прошедшее прошлое, в котором мы погрязли навсегда… Неужто навсегда?!.

Однако скрытые от глаз просвещённой публики творят сегодня в своих тьмутараканях и медвежьих углах безвестные и бескорыстные искатели истины, не окончившие столичных аспирантур диковатые самородки-самобытники масштаба Г.Сковороды, Н.Фёдорова и К.Циолковского… Уж, знамо дело, штатные профессора не пущают их на свой порог…

У нас нет философии — а есть история философии; у нас нет богословия — а есть история богословия…

Наша западно-средиземноморская пирамидальная культура, уставшая и застывшая в своей каменной самоуверенности, твердолобом псевдозазнайстве и всё и вся овнешняющем, неадекватно объективирующем самодовольстве, самодовольстве верхоглядно-поверхностного, музейно-экспозиционного знания, эта наша зубрильно-школьная культура нуждается в кардинальной прививке глубинным, а не внешним, орнаментально-экзотическим (каким мы прельщались прежде), Востоком и Юго-Востоком…

————————————————————

* «Логико-философский трактат» Л.Витгенштейна заканчивается словами: «О чём невозможно говорить, о том следует молчать» (4.116).

© Copyright 2012 Андрей Лопухин, All rights Reserved. Written For: НОВАЯ ЖИЗНЬ