Впрочем, изначальный синкретизм свойствен всем древним и «диким» народам, а в восточном, дальневосточном и юго-восточном мышлении (шаманизм, даосизм, индуизм, буддизм и т.д.) этот пралогосный синкретизм преобразовался в методологически полноценный синтетизм. Так что «восточное» снятие деяния есть результат того же, хоть и противоположного по знаку, духовного усилия, которое вырабатывает «западный» антропоморфизм и христианствующий гуманизм. Оба подхода выигрывают от взаимного учёта друг друга по принципу дополнительности.
«Западный» подход так или иначе превозносит человека (отчего и озабочен его гордыней), «восточный» же — «занижает» (отчего и страдает его «затюканностью»): среднее арифметическое двух этих крайних подходов ставит человека на более-менее подходящее для него место — в некую условную оптимальную середину-сердцевину, где человек, пройдя исторические круги крайних, положительных и отрицательных, амплитудных всплесков и культурно переработав их осадочно-архетипические итоги, может уже более адеватно заглянуть бытию в глаза. А может, и не может… Среднестатистический подход подобен всем прочим условным спекуляциям. Отдельные мыслители смотрят на мир по-своему и по-своему же его артикулируют — в соответствии со своим темпераментом и своими склонностями. «Кафедральные» профессора самобытно сочных мыслителей осушают и выправляют, выравнивают — систематизируют. Но в общем и целом мы всё равно не получаем искомого прорыва к чаемой цели. Потом появляются новые мыслители, новые ракурсы и концепции. И всё начинается сначала…
«Восточный» подход поначалу завоевал некоторые позиции на уставшем от плоской логистики Западе, но так и остался там в виде дешёвой, поверхностной моды, оставив какие-то следы в культуре и, как ни странно, в науке — в частности, в физике (см., например, книгу Ф.Капры «Дао физики»).
Однако нынче Восток совершает своё новое нашествие на пресыщенный своими технологическими достижениями Запад — просачивается в него изнутри, из сумеречных своих глубин, берёт его тихонько за кадык и всасывает в себя ненароком…
Ближе и точнее всего к постижению (переживанию) мира и Бога подходят, пожалуй, конкретные медитационные практики, интуитивистско-феноменологические изыскания (что по сути лежат в основании любой науки) и инсайты (озарения, прозрения, откровения). Отдельные медитационные опыты культивировали своим образом жизни даже целые народы, придавая им структурно-архетипический и религиозный характер.
Русская срединность помогла многим русским мыслителям органично примирить перспективные интуиции Запада с перспективными интуициями Востока (в древности они естественным — архетипически-синкретичным — образом были друг к другу «ближе»).
Всё-таки ХХ век дал духовно-историческому опыту предыдущих веков определённую закруглённую законченность — многое из того, что было гадательным и неопределённым, более-менее окончательно для нас прояснилось, Промысел Божий явил нам себя ещё нагляднее. Мы теперь иначе смотрим на человека, иначе смотрим на природу, иначе смотрим на жизнь и смерть.
Человечество как никогда вплотную подошло к решающему перевороту своей (обозримой нами) истории.
Оторвавшись от своих природных корней, мы разучились жить в согласии с космосом, то есть разучились понимать мир через себя, через свои ощущения и интуиции, синкретически сокрушающие биполярно-упрощённые положения классической логики: о чём невозможно говорить, о том-то как раз и следует, и можно, и нужно говорить!* Другое дело, требование ясности — оно, конечно, вполне справедливо, ибо всякое мышление лишь тогда имеет хоть какой-нибудь смысл, если является мышлением проясняющим — что бы то ни было и как бы то ни было.
Ф.Ницше сделал ведь по сути трагический прорыв от «западного» утилитаризма и прагматической заземлённости к смыслу наивысшей полноты и законченности, а в итоге пришёл к мандале индуизма, располагающейся по ту сторону противоборства аполлонийского и дионисийского начал, к кругу Сансары, т.е. к старой идее вечного возвращения, идее реинкарнации (метемпсихоза)… «Если нет воскресения мёртвых, то и Хритос не воскрес; а если Христос не воскрес, то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера ваша» (1Кор., 15:13-14).
Некоторые свидетели, испытавшие мистический опыт потустороннего существования, утверждают, что Бог принимает всех умерших одинаково — независимо от их прижизненных грехов и заслуг, что там нет ни ада, ни рая, ни отдельного суда, ни специальных наказаний и наград: правда, сам умерший, став другим, критически просматривает всю свою жизнь и делает соответствующие выводы — сам для себя…
Это представляется нам достаточно убедительным, — ведь Бог не руководствуется нашими ограниченными земными понятиями о справедливости и морали (как и всеми прочими понятиями), и любовь Его, в отличие от нашей, не избирательна и маломощна, а всеобъемлюща и всесильна.
Религии, верованию в реальность миросозидающего Первоначала необходимы некоторые элементы мистического постижения, но тот, кто всецело захвачен соблазном мистического про-видения, в религии, в Боге уже совершенно не нуждается, ибо попадает в сети пьянящего оккультизма, производящего, в противовес божественному восхождению ввысь, к свету, нисхождение вниз, во тьму дьявольского оборотничества и деструктивного трюкачества: опасно играть в мистицизм — можно и заиграться…
Только очень условно и символически мы могли бы представить Христа эдаким мстительным Гамлетом или графом Монте-Кристо… Но нет — если уж обычная земная мать прощает родному сыну все его грехи и преступления и защищает его до последней своей возможности, то Господь — он ведь нам ещё роднее, ибо если любовь Его не беспредельна и не всеохватна, то Он не Господь. Есть только один нюанс: любовь сия — не земная, не здешняя любовь, а посему и принимает, и прощает она иначе. А как — это нам знать пока не дано, пока мы живы. Хотя если верить показаниям свидетелей, побывавших там, за совершённые здесь злодеяния Господь никого не судит и не карает — сам злодей свершит над собой надлежащие суд и кару, а скорее всего, тот, кто нарушает гармонию мира, поплатится за это обратным самовосстановлением той же гармонии, ибо всякое деяние подобно бумерангу, то есть, не исчезая бесследно, имеет вечную отдачу, так или иначе изменяет весь мировой порядок, являющийся предметом веры и христианина, и физика…
Утверждение (приписываемое Гермесу Трисмегисту) о том, что там (наверху) всё так же как здесь (внизу), нельзя понимать слишком прямолинейно.
Очевидные реалии на иерархически разных уровнях бытия — разные. Другое дело, внутренние структурные закономерности: и здесь и там есть свои правила поведения, свои возможности и запреты, свои желания и страсти, свои радости и печали, свои будни и праздники, свои начала и концы…
Мы, конечно, погрязли в болтовне и ментальном мусоре: даже когда молчим или спим, мы не расстаёмся с тяжеленной культурной болванкою мёртвых понятий и слов, очень хороших, великих и правильных слов, но — мёртвых.
Эта грандиозная культурная мощь, потрясающая нас великолепной своей безмерностью, не была бы столь двойственной и отягощающей, если сегодня рождалась бы сегодняшняя грандиозная мысль, сегодняшнее грандиозное духовное движение, делающее нашу жизнь полноценной и полнокровной жизнью, а не пустой дребезжащей тележкой, пристёгнутой к могучему маневровому составу, со свистом летящему в давно прошедшее прошлое, в котором мы погрязли навсегда… Неужто навсегда?!.
Однако скрытые от глаз просвещённой публики творят сегодня в своих тьмутараканях и медвежьих углах безвестные и бескорыстные искатели истины, не окончившие столичных аспирантур диковатые самородки-самобытники масштаба Г.Сковороды, Н.Фёдорова и К.Циолковского… Уж, знамо дело, штатные профессора не пущают их на свой порог…
У нас нет философии — а есть история философии; у нас нет богословия — а есть история богословия…
Наша западно-средиземноморская пирамидальная культура, уставшая и застывшая в своей каменной самоуверенности, твердолобом псевдозазнайстве и всё и вся овнешняющем, неадекватно объективирующем самодовольстве, самодовольстве верхоглядно-поверхностного, музейно-экспозиционного знания, эта наша зубрильно-школьная культура нуждается в кардинальной прививке глубинным, а не внешним, орнаментально-экзотическим (каким мы прельщались прежде), Востоком и Юго-Востоком…
————————————————————
* «Логико-философский трактат» Л.Витгенштейна заканчивается словами: «О чём невозможно говорить, о том следует молчать» (4.116).
Сузукар выводил жеребца под узцы из конюшни. Резеда повисла на мужнином плече, панически предвосхищая долгое, и не дай Бог, если вечное, расставание.Сузукар же нехотя вздрыгивал этим, отягощённым тягомотными женскими слезами, плечом, осторожно и как бы промежду прочим стряхивая с него горевавшую и причитающую прежде времени Резеду, а сам уже стремительно и остро всматривался в ещё совершенно пустую даль чистейшего горизонта.
Но надобно было ещё скакать два солнца и две луны, надобно отыскать в развалинах древнего монастыря верного своего лозоходца Бирундию с остатками провианта, и только потом… Но это если удастся упредить давно уже движущийся с востока караван коварного Эоганахта — он, если верить вчерашнему донесению Курослепа, предусмотрительно запасся всем необходимым для проведения капитальных раскопок и решил преодолеть на этот раз все препятствия, чтобы завладеть наконец магической статуей Белого Зогара, — с ним отряд верных рабов и авторитетные на Востоке старцы-прорицатели — Мункяр и Накир…
Нельзя было ждать ни минуты — Сузукар сбросил с себя содрогаемую в рыданиях Резеду (та повалилась боком в тёплую мягкую пыль, но и оттуда продолжала слезливые свои причитания), вскочил на нетерпеливо переступающего жеребца и — заработал нагайкой…
14.08.93 (01-40)
Электричка уже не прошивает лейтмотивом эти мои беспечные, расхристанные заметки: во-первых, глаз притерпелся-притёрся или, как ещё говорят, пообмылился к прежде для меня новой и своеобразной внутривагонной жизни, а во-вторых, я бросил свою каждодневную работу в Москве, почти уже неделю сижу дома, наслаждаюсь полнейшим пофигизмом, и мотив электрички отошёл у меня теперь на задний план…
Теперь и не знаю что придумать, чтобы эти ни к чему не обязывающие и изрядно саморазоблачительные записи слепились в общую кучу, аки слепляется железная стружка под действием сильного магнита, али ласточкино гнездо под действием обыкновенной птичьей слюны…
Вот сижу в ночи неторопливой, читаю славного Кортасара Хулио и чую, как он поджимает Борхеса ХорхеЛуиса откуда-то сзади, со спины — заходит, что называется, с тыла, т.е. идёт от органики жизни и только потом, исходя из этого, строит иногда в качестве естественного вывода свои культурологические конструкции, которые (если только он их строит) не бросаются в глаза своей рельефной очевидностью, а, как правило, прячутся в закоулках многомерного подтекста, и это, я считаю, правильно: узелки задумки и швы ремесла не должны мозолить читателю глаза, всё должно выглядеть естественно и просто, как, например, у того же самого Бунина, Ивана Алексеича… Хотя…
Тополиный заметался пух — лезет он мне в нос, глаза и уши, то напоминая белых мух, то неупокоенные души. Жёлтых одуванчиков поля перед пухом стелятся коврами, дабы он, взметаясь и паря, был как дервиш трепетный в Иране… Лето, встрепенувшись, началось чуть ли не на месяц раньше срока: сдвинулась, видать, земная ось, и пришло спасение с востока…
Многие потянулись нынче к философиям Востока, в границах которых полнота обретения обусловлена полнотой потери и отречения, где высшая независимость достигается через пассивное созерцание, неделанье, а высший смысл заключён не в осмысленном подвижничестве, а в бессмыслице тотальной Пустоты…
Эпохи сменяются по синусоидальной траектории — падение, подъём, падение, подъём… А нынче падение — рушится империя, уютная система ценностных ориентиров… Дезорганизация плоти и духа, нищета (в сравнении с прошлыми временами), голод (в том же сравнении), сиротливая неприкаянность, ощущение краха, паника…
Восточное мышление в таких условиях становится особенно притягательным прибежищем. Хочется ведь голову преклонить — хоть куда… А человек слаб — без преклонения не может.
Разграбленную столицу захиревшей империи заполонили пританцовывающие караваны юных стриженых кришнаитов в розовых распашонках, распевающих под бубны пустотелую, экзотически отвлечённую мантру, пришедшую на смену комсомольским песням героических покорителей целины и строителей БАМ’а: «Харе Кришна, Харе Кришна, Кришна, Кришна, Харе, Харе; Харе Рама, Харе Рама, Рама, Рама, Харе, Харе»…
Греческий катарсис — это ведь тоже очищение, отстранение, высвобождение их экзистенциальных тисков необходимости и самодеструкции. Также на Востоке были выработаны различные техники отрешения человека от мирских проблем…
Но христианство (если не включать в него маргинальные, деструктивные и фанатические секты) категорически не требует от верующих самозабвения: ведь в том-то и состоит его ультимативная новизна и трезвая правда, что оно приносит нам через Христа окончательное и универсальное Откровение всех времён и народов, приглашающее к ненатужному и вольному приятию бытия во всей его целостности и всех его проявлениях и к приятию (понятию) незаменимого места каждого из нас в этом бытии.
Несчастные случаи — забавные штуки. Они никогда не происходят с тобой, пока ты в них не попадёшь.
Ослик Иа из «Винни-Пуха» Алана Миллна
Хочешь быть счастливым — будь им!
Козьма Прутков
Доказательство существования Солнца — само Солнце. Если ты требуешь доказательств, не отворачивайся от Него.
Руми
В жизни возможны всего лишь две трагедии: первая — не осуществить своей страстной мечты, вторая — добиться её осуществления.
Оскар Уайльд
Счастье есть явление биохимического гомеостаза, баланса между основными ипостасями человеческой жизни — телесной, душевной (эмоциональной) и духовной: если же одна (или несколько) из них в полной мере не удовлетворяется, механизмы компенсаторного замещения автоматически латают прореху из оставшихся.
Имеющий уши — да слышит он, слышит и мало озабочен тем, как они это делают, но только до той поры, пока у него не начнутся проблемы со слухом. Здоровые не озабочены здоровьем. «Счастливые часов не наблюдают», они даже и не задаются таким вопросом — счастливы ли они, и насколько счастливы. Так же и тот, кто порхает на крыльях собственной молодости, не думает, как бы ему омолодиться… Это только в семье повешенного не говорят о верёвке — зато непрестанно о ней вспоминают украдкой…
Вообще-то, никакого счастья в природе нет, а есть лишь наше целиком и полностью субъективное представление об этом, социально обусловленном, факторе.
По всему миру проводятся опросы, считают ли люди себя счастливыми и насколько. В рейтинге граждан, считающих себя в той или иной степени счастливыми, граждане России занимают место, что ближе к концу (к несчастью), чем к началу (к счастью). Однако богатые (по сравнению с нами) норвежцы, в этом плане, ушли от нас недалеко. Эти данные напрямую коррелируют с международным рейтингом суицидов.
Как так случилось, что в молодые годы я ощущал себя намного более несчастным человеком, чем теперь, хотя достаток мой с той поры не очень-то и вырос, а скорее, даже и поубавился, я по-прежнему холост и одинок, мои произведения издатели по-прежнему не хотят печатать: вот-вот я стану стариком, и смерть моя не за горами, а я счастлив и радостен — почему? Ведь внешние, довольно скудные, параметры моей жизни никак на такую метаморфозу моего умонастроения повлиять не могут.
Видимо, мой организм понял — и понял сам, без руководящих указаний со стороны головы! — что никто и ничто, кроме нас самих, не может сделать нас тотально позитивными, радостными и окрылёнными, ибо над нашей глубинной сердцевиной, где спрятан переключатель нашего тонуса, власти у них, бедолаг, нет и никогда не было.
Мы усматриваем в мире лишь те плюсы и минусы, что присущи нам самим.
Пока мы играем с внешним миром (Матрицей) в навязанную им (ей) игру «тяни-толкай», мы, в морально-психологическом плане, обречены служить ему (ей) пресмыкающимся придверным ковриком, о который он (она) и его (её) приближённые вытирают ноги.
И поэтому наши самые нелицеприятные суждения о других и есть то, что мы, скорее, должны принять на свой собственный счёт. К тому же, и без того всеми вашими «добрыми» советами по-настоящему воспользоваться не сможет никто, кроме вас самих, ибо вы единственный, кого вы можете реально изменить…
И только изменив себя и став self-made-man’ом (человеком, сделавшим себя сам), вы с удивлением обнаруживаете, что мир устроен настолько гармонично и безошибочно, образцово и справедливо, что ваши былые вяканья пред его величием и никнут, и блекнут, и сходят на нет.
Что отдаёшь, то и получаешь: и ответ мира не всегда симметрично зеркален. Отдаёшь слюнобрызгающие негодования и осуждения — получаешь одну лишь бяку!
Тогда как всего лишь изменяя свои сначала отношения, а потом и действия, мы можем изменять то, что с нами происходит (то есть получаем доступ к настройкам администратора). И при этом обретаем осознанность и ответственность за всё, что с нами происходит, и за тот совершенный органон, что выдан нам миром во временное пользование ради устранения текущих системных ошибок, неизбежно появляющихся ввиду его непрестанного роста и усложнения.
В нашей с вами власти — быть несчастными или счастливыми. Мы способствуем и позволяем случиться с нами как хорошему, так и плохому.
Если вас беспокоит что-то или кто-то конкретный, добавьте слова «свет, высшее благо» к словам вашей заботы (молитвы, просьбы, мольбы) и отпустите это. Вы можете заняться улучшением ситуации, если считаете нужным. Если вы не хотите ввязываться в это физически, пошлите свет («Свет, высшее благо») и успокойтесь. Вы сделали всё, что могли, и этого вполне достаточно.
Нашему счастью препятствуют саморазрушающие, деструктивные чувства, привычные реакции на ту зеркальную (как мы уже выяснили)реальность, какую мы сами же себе придумали (хотя и считаем объективной).
У гнева, обращаемого нами на внешний мир и его обстоятельства, существуют две стороны — чувство вины и чувство «праведного» негодования. Чувство вины — это гнев, обращённый на самого себя за то, что мы сделали или не сделали. А чувство «праведного» негодования — это гнев, обращённый на других людей за то, что они сделали или не сделали. Этот, последний, гнев, как бы он ни был взвешен и продуман (он до тех ведь пор гнев, пока мы не растеряли свою горячность, свой пыл по поводу его мотивов), по самой своей природе остаётся скороспелым и эмоционально окрашенным заключением, и поэтому такие заключения всегда — всегда, без исключения — превратны и несправедливы. И именно отсюда исходит требование Христа: «Не суди, да не судим будешь», — ибо всякое суждение превратно.
Хотя мы вынуждены мириться с тем, что всякая коммуникация, всякий диалог, в строгом смысле, невозможен (о чём писал ещё Л.Витгенштейн в «ЛФТ»), мы вряд ли должны мириться с коммуникацией, несущей нам сплошной неконструктивный негативизм, умножающей зло на земле. В споре не рождается ничего, кроме смуты и раздражения. Лучше быть счастливым, чем правым, чем с гневом наказывать себя и других за природное несоответствие нашим пристрастным (а иных и не бывает) представлениям.
Для исцеления от вины и «праведного» негодования необходимо прощение (и себя, и других), для профилактики — приятие (и себя, и других), а лучшая причина, чтобы делать добро, это — да, она — любовь (и к себе, и к другим, и ко всему, что только ни есть во вселенной)!
«Обрежьте душу свою для Господа», — сказал Христос (вот квинтэссенция понятия «обрезание»).
Феномен самоумаления, довольства малым, тем, что имеешь «здесь и сейчас», достаточно полно разъясняет апостол Павел и дзен-буддизм (и даосизм, и тьма тьмущая учений, докопавшихся до дна последних смыслов на зесле).
Болтологическая молотилка у нас в голове, отнимающая силы (и возможности) у нашего сознания, базируется на стереотипно-иллюзорных представлениях о прошлом и о будущем, в которых мы непрерывно (в том числе и во сне) копаемся, строим из них различные конструкции, продолжая бесполезные разборки с уже несуществующими отношениями, пронизанными сожалениями и желаниями, мечтами и разочарованиями.
Так вот. Всю эту мутную мешанину, это ковыряние в прошлом и томление о желанном будущем необходимо обрезать — чик! — и тогда мы останемся без привычных слов и надёжных (казалось бы) опор в океане незнаемого «здесь и сейчас», по поводу коего у этой нашей словомешалки нет ещё устойчивых мнений и суждений, ибо это единственная реальность, какая существует, где мы, однако, всегда были, но забыли об этом (мудрецы и поэты живут в ней больше других)…
Эта — внепространственно-вневременная — реальность и есть единственно возможное ( и невозможное) счастье, что на самом деле не может быть поименовано вербально, ибо это есть состояние внепонятийное.
Хотя на Востоке (теперь, впрочем, и на Западе тоже) его именуют медитацией: а точнее, то, что может наступить в результате медитативной практики, а может и не наступить (медитация — это одна из форм транса, когда тело спит, а опустошённое сознание бодрствует).
Освобождаясь от тела, телесно самоумаляясь, мы обретаем живую душу, плавно переходящую в дух, сознание: как ни странно, для того, чтобы это происходило не в качестве случайного и редкого чуда, а как сознательная, доступная любому человеку практика, желательно иметь здоровое, натренированное тело, то есть это тот случай, когда «в здоровом теле — здоровый дух».
Весь свой негатив, все свои фобии и, в конце концов, своё эго мы волоком тащим из мёртвого прошлого и тут же с упорством, достойным лучшего применения, проецируем всё это многопудье в пустые папки выдуманного будущего (снабжённого, как мы выяснили, внушительной вывеской-бляхой линейно-прогрессивного мультиплицирования, или, иначе говоря, морковкой целеполагания).
Но страх, тот негативный опыт, очаг эмоционального воспаления в нашем мозгу, спроецированный и сохранённый из нашего прошлого, — он нам, ежели копнуть, вовсе и не враг, а друг: надо только научиться использовать его себе во благо.
Если укоренившееся болезненное прошлое не удаётся обрезать, отсечь, его надо излечить, растворить парадоксом, разоблачающим его дутую значительность.
Чтобы раскусить этот свой импортированный из прошлого страх, убедиться в том, что это всего лишь смешная пустышка, наивный воздушный шарик, необходимо понять, что это только чрезмерно раздутая нами эмоция, а не какая-то монументальная стена, какую нельзя преодолеть, такой высокой и мощной она нам кажется.
Но как только мы шаг за шагом будем, преодолевая сей страх (и даже подружившись с ним), делать то, чего мы боимся, энергия, идущая прежде на непрерывное поддержание эмоционального очага этого страха, пойдёт теперь на подкрепление противодействующего ему действия.
Если мы поступим так с каждой нашей фобией, в возведённой из её материала виртуальной стене мы со временем можем научиться создавать столь же виртуальные — но освобождающие нас! — ворота. И тогда страх станет вашим другом, ибо чем он больше, тем большую энергию вы сможете у него позаимствовать, когда в своём воображении будете снова и снова проходить сквозь эти ворота в стене (а ведь и эта стена, и эти ворота — это только ваши выдумки, хотя первая выдумка деструктивна, а вторая созидательна!).
Истины нет, а всякое наше представление — это одна только выдумка, и весь вопрос в том, какую выдумку выбрать, чтобы быть здоровым и счастливым.
Взглянем правде в глаза — «нет правды на земле, но правды нет и выше!» И само это последнее утверждение — такая же неправда, как и всё остальное. Однако зная, а значит и владея сей неправдивой истиной, мы всё-таки можем с этим работать, а точнее даже — играть. «Попробуй то, попробуй это», ибо ты игрок, ты пешка, чающая выйти в ферзи. Все самоубийцы (как, впрочем, и убийцы) — до ужаса серьёзные люди, смертельно зацикленные рогом на своей idea fixe.
Пробуйте, всегда пробуйте что-то менять в своей жизни, ибо есть в ней лишь один неизменный закон — закон о том, что нет в этом мире ничего неизменного (или, как сказал Гераклит, «всё течёт, всё меняется» и «нельзя дважды войти в одну и ту же воду»), играйте, весело играйте, идите танцуя по жизни, меняйте одежды, причёски, привязанности и даже (о, Боже!) друзей и знакомых, своё поднадоевшее эго (ведь эго — это всего лишь пустотелая личина, взращенная на цепких привязанностях)!
Выкидывайте фортели, которых от вас никто не ожидает, и обессмертите своё имя — если не в планетарном масштабе, то хотя бы в среде своего окружения.
Удивляйте других, удивляйте себя! — и скоро поймёте, что вам всё по силам, но всё вам не нужно и поэтому вы добровольно выбираете себе либо то, либо это, либо это, либо то, и вовсе не под давлением жестоких превратностей саблезубой судьбы. Это и есть та реальная любовь к себе, как и к божественному храму, любовь не риторически-умозрительная, а любовь в действии.
Сначала вы принимаете все явления и факты, как равноправные фигурки бытия, на игровом поле Господа Бога, а потом начинаете наивно и радостно, аки ребёнок, во всё это играть, ни на чём не зацикливаясь, легко находя и теряя то одно, то другое, быстро замещая, восполняя потери и восторженно принимая столь же преходящие обретения (с которыми потом без сожалений расстанетесь), ибо жизнь всегда полна, меняются только конфигурации: только теряя, осбождая место, можно что-то обрести, чем-то заполнить лакуну, и, соответственно, обретая, что-то неизбежно теряешь, и незачем охать и ахать над тем, благодаря чему мы только и можем в этой жизни хоть что-нибудь получить.
Невозможно нахапать больше того, чем мы уже имели — сразу и навек! — в тот благословенный момент, как родились и увидели белый свет, включающий в себя — сразу и навек! — весь цветовой спектр, возможный во вселенной.
Но вернёмся к нашим баранам, опустимся на землю.
Когда нас настигает практическая боль и конкретная болезнь, одной силой мысли (как в случае со страхом) их не одолеть. Боль, оказывается, как и страх (страх есть ментальная боль) — это тоже, если задуматься, наш большой друг и воспитатель.
Всякая боль — эмоциональная, физическая, ментальная — заключает в себе послание, информирующее нас, как правило, о том, что мы либо чего-то слишком не доделываем и не используем имеющиеся у нас энергетические возможности, либо рвение наше в делах чрезмерно и разрушительно, и чтобы вконец не надорваться, нам надлежит его ослабить и ввести в более разумные пределы. Как только мы сумели это послание распознать и последовать содержащемуся в нём совету, боль незамедлительно (или чуть помедлив) уходит (по крайней мере, утишается).
Боль ( и не только боль, а вообще, что угодно) можно визуализировать в виде, например, мультяшного персонажа, чтобы поточнее расспросить его о послании, которое она нам несёт, о том, что вам стоит делать почаще, что пореже, как вы должны заботиться о себе (о душе, уме, теле)…
После разговора персонифицированную боль следует поблагодарить за информацию, окружить мысленно белым светом и наблюдать, как она в нём исчезает.
Затем необходимо заполнить в своём теле (уме, эмоциях) то место, где была боль, чистым белым светом.
Советы вашей боли чрезвычайно важны. Чем боль или болезнь сильнее, тем более необходимы изменения, которые должны произойти в вашей жизни.
Боль и её разновидности подобны запрещающим и предупреждающим знакам на дороге: если их игнорировать, жди беды…
Последний звоночек к пробуждению (и здесь боль и болезнь напоминают своеобразный будильник) сигналит в виде болезни, угрожающей самой жизни: если он вас и на этот раз не разбудит, то вас не разбудит уже ничто.
Мы пришли в этот мир, чтобы учиться и чтобы что-то этому миру подарить, что-то в него привнести, чем-то его обновить, освежить, апгрейдить, чтобы обогатить эту планету своим созидательным, творческим деянием.
Если мы не развиваемся, если ничего творческого от мира не получаем и ничего существенного ему не даём, мы чахнем и умираем (иногда очень медленно и нудно)…
Все гении, новаторы, творцы, нонконформисты и бунтари взламывают стереотипы и тормошат застойные болота косности, где погрязают цепляющиеся за мертвечину ретрограды.
Однако нонконформизм нонконформизму рознь.
Например, нонконформизм подростка — это естественный и даже необходимый компонент взросления и становления полноценной личности. Но если потом это входит в привычку, противостояние всему и вся приобретает болезненные, деструктивные черты. И чтобы от этого избавиться, надо поступить, как в рассмотренном нами случае переформатирования страха из негатива в позитив, то есть попросту поменять «не хочу» на «хочу», «не буду» на «буду». К примеру, вместо того, чтобы говорить: «Я не хочу толстеть», скажите: «Я хочу быть здоровым и подтянутым». Или, например, слова «я не желаю быть с чуждыми мне людьми, что меня не понимают» замените на «я хочу быть с людьми, которые любят меня таким, какой я есть».
Вместо «я презираю войну» лучше сказать «я люблю мир».
То есть надо отталкиванье (ставшее условным рефлексом) сменить на приятие.
«Бунтари», привыкнув всему противоречить и всё отрицать, по инерции делают это с запасом, то есть невольно, «до кучи» отталкивают от себя уже не только вредное и враждебное, но и полезное — со временем они уже становятся чересчур размашистыми и неразборчивыми. Тогда как приятие требует степенной бдительности и разборчивости, дабы ненароком не проглотить чего-нибудь ядовитого. Ведь очевидно, что подлинное спасение не в том, чтоб быть разгневанным слоном в посудной лавке, а в жизнерадостной открытости, в приятии окружающей действительности, в любви наконец (любви в самом что ни на есть широком смысле слова).
Иначе говоря, необходимо переместить акцент с ослиного в себе упрямства на творчески созидательное упорство. Вместо того, чтобы строить вкруг себя привычные баррикады и крепостные стены, надо пробивать в них бреши и выходы на свет Божий — к тому новому и неизведанному, что хоть поначалу и страшит, но и, как мы выяснили выше, наделяет нас новыми силами и возможностями.
В 2003 году я бросил курить. Мне наконец это удалось! Эта победа меня окрылила и явилась одним из первых шагов к моему духовному и физическому выздоровлению.
Пагубные наклонности, от которых было бы полезно избавиться, известны каждому — страсть к наркотикам, алкоголю, курению, азартным играм, интернет-сёрфингу.
Однако есть и менее очевидные привязанности, могущие иметь тоже вполне деструктивные последствия: еда, секс, романтика, семья, школа, работа, религия, духовность. Да-да, почти всё хорошее может обернуться однажды дурным и зловредным — в случае фанатичной зацикленности на оном и отсутствия разумной умеренности. Многие из тех, кто считает, что у него нет никаких пагубных страстей, имеют чрезмерное пристрастие к нормальности.
Пристрастие — это то, что имеет над вами большую власть, чем вы сами имеете над собой. Если это вами управляет, если это вами помыкает, значит это и есть пристрастие (прежде говорили «искушение», как в молитве «Отче наш»: «и не введи нас во искушение»)…
Найдите где-нибудь (например, в интернете) программу общества анонимных алкоголиков «12 шагов», содержащую 12 аффирмаций, способствующих эффективному избавлению, по сути, от любых деструктивных наклонностей, расчитанную на тех, кто осознал всю пагубность своей привычки и готов начать от неё избавляться.
Поверьте, преодолев свою пагубную наклонность, вы снова почувствуете себя человеком с большой буквы «Ч» и даже, глядишь, сможете обнаружить, что способны совершить в своей жизни что-то ещё более грандиозное, ибо тот, кто владеет собой, владеет миром.
Преодолевая пагубную привычку, вы неизбежно проявляете свою дисциплинированность, уверенность в себе, крепость духа, силу воли, смирение, уважение к окружающим, уважение к себе (как храму Божьей души, как Божьему замыслу о себе), терпение, терпимость и умение прощать. Это очень важные уроки, о которых в теории знают все, а вот на практике демонстрируют нечасто.
«По делам их узнаете их», — сказал Учитель. Вот почему раскаявшийся грешник, ступивший на путь освобождения от грехов для Христа ценнее, чем раскаявшийся апостол, или законопослушный пастырь, грехи которых смешны и не страшны…
Чем большую пагубу мы из себя изгнали, тем большему научились, что само по себе есть уже вознаграждение, доступное не всякому на этой земле.
Невозможное становится возможным, невыполнимое — выполнимым, неподвластное — подвластным.
В своё время это даже поможет вам избавиться от самой нашей последней привычки — привычки жить и дышать, ибо вы уже к тому времени будете точно знать, что смерть — это такой же ваш лучший друг и помощник в деле духовного преображения и освобождения, как вредная привычка, как тот же страх, ведь над нами, сирыми, довлеет не смерть как таковая, а СТРАХ смерти, а в научно-психологическом смысле, все страхи меж собой равновелики и все они суть те же вредные привычки, технология избавления от которых всюду одна и та же.
Но вот вы избавились от вредных привычек и фобий, стали бдительным живчиком-игроком, пропускающим через себя всю энергию вселенной, и что же — счастье сплошным неусыпным потоком, как никогда не заходящее солнце, зальёт и затопит вас по самую макушку? Да нет, конечно. Все мы подвластны космопланетарным пульсациям-ритмам, когда за подъёмом логически и физически следует закономерный спад, и наоборот.
Как бы мы собой ни владели, тонус наш поневоле растёт и падает вместе с тонусом, по меньшей мере, планеты Земля, но даже если моря и океаны своими приливами и отливами обязаны Луне, то и нам от подобных влияний никак не ускользнуть. Бывают лунные дни по природе своей более духоподъёмные, и более депрессивные, а от депрессии (от неклинических её вариантов) избавиться очень просто: поднимайте пятую точку из своего пригретого гнезда и начинайте двигаться, хоть как-нибудь двигайтесь, разгоняйте застоявшуюся в осовелых жилах кровь, совершайте планомерные физические действия, например, приборку на палубе, в трюме, на камбузе, в гальюне, пропылесосьте в конце-то концов свои роскошные аппартаменты!
Растормошив энергетические залежи внутри себя, вы начнёте разблокировку своих каналов, через которые свободная энергия космоса сможет вернуть вас к жизни, пробегая по ним всё более беспрепятственно и живо.
Итак. Подведём итоги. Что же такое счастье — или несчастье (разницы нет)?
Отвечаю. Это субъективное ощущение, превратное чувство, которое прежде всего зависит не от внешних обстоятельств окружающей нас среды, а от наших субъективных реакций на них: то есть это субъективность в квадрате (а ежели покопаться, то и в десятой степени)! То есть — это то, что мы думаем по поводу того, что нам показалось, случайно помстилось, но мы эту кажимость из потока комплексных наслоений неотформатированных реакций принудительно вычленяем и маркируем тем ярлыком, тем вектором, какой нам показался в данный момент наиболее подходящим, — «счастье», «несчастье», «хорошо», «плохо», «хочу», «не хочу», «вредно», «полезно», «истинно», «ложно»… А потом под этим вектором-ярлыком, под этим симулякром в совсем уж автоматическом режиме растёт-разрастается, как снежный ком, соответствующая ему программа.
Можно ли научиться счастью? Можно — и очень просто, намного проще, чем научиться несчастью! Надо только перевести свои реакции на внешние раздражители из бессознательной области в сознательную. Вот и всё. А это — этот переход — произойдёт, если мы в своём воображении отойдём на шаг в сторону от той ситуации, в которую мы вовлечены, и взглянем на неё — и на себя в ней — со стороны: мы, наряду с прочими персонажами нашей жизни, должны стать шахматными фигурками в её — а теперь уже и нашей — игре.
Представьте, что в вашей груди приютился забавный такой тумблер на три положения:
— несчастье,
— нейтраль,
— счастье.
Так вот, вы сможете переключить его из «несчастья» или «нейтрали» в положение «счастье», но — и это самое забавное! — вам будет очень непросто сделать наоборот, то есть переключиться из положения «счастье» в положение «несчастье»…В нейтральное положение, положение относительного равновесия, перейти, конечно, будет несколько проще.
Ф.М.Достоевский устами Кириллова в романе «Бесы» сказал: «Человек несчастлив потому, что не знает, что он счастлив; только потому. Это всё, всё! Кто узнает, тотчас станет счастлив, сию минуту».
Однако «суха теория», а жизнь горазда на сюрпризы. Легко, скажете вы, советы раздавать, а как на практике всё это использовать? И будете правы.
Буквально час назад попал я в переделку — с точки зрения вселенной, ерундовую, а с частной колокольни ея участника, вашего покорного слуги, очень даже нешуточную: захлопнулась входная дверь в мою хибару, а я ключи забыл внутри ея. Хорошо хоть, в отличие от легендарного инженера Щукина, успел одежду на себя надеть, соответствующую суровому зимнему сезону, царящему ныне в отчизне.
Неважно, как я потом злился, ругался на весь белый свет и как в конце концов, взмокнув от всех этих переживаний, сумел-таки забраться в собственную берлогу, а важно то, что до сих пор у меня руки трясутся от нервного перевозбуждения, хотя главное то, что я всё-таки успел исхитриться в самом начале сего происшествия, когда подоткнул под его основание лонжу своего остранения, благодаря чему за всё время, пока длилась эта кутерьма с открыванием запертой входной двери без ключа, я уже ни разу не впадал самозабвенно в пучину собственного эго, а был над схваткой, хотя совсем уж безучастным быть не получилось. Ну и ладно! Если уж не получается быть безучастным, переходим к варианту «Б», то есть воспринимаем происходящее как игру, и себя как игрока, который имеет полное право на любые эмоции…
И как бы потом ни раскручивалась тугая событийная пружина, принуждая нас к эмоциональной вовлечённости, нам уже не удастся быть тотальной жертвой мировой Матрицы: главное, успеть в самом начале нервотрёпного события обозначить свой новый (в данной игре) статус либо стороннего наблюдателя (это высший пилотаж методики, доступный лишь особо одарённым игрокам), либо полноправного игрока (для большинства адептов, большую часть времени забывающих о том, что они всего лишь игроки).
И тогда ракурс космоса совместится с ракурсом хаоса, и мы вместо прежнего прозябания в формате 2D увидим окружающее в формате 3D…
И ещё. Счастливые люди, заслужившие своё счастье мудростью сердца, сумевшего распознать самодостаточность и полноту присутствия в «здесь и сейчас», не были бы счастливы, если бы не излучали это своё счастье, свой не зависящий от обстоятельств позитив вовне, если бы не передавали эстафету добра и света, эстафету высшего знания (знания о том, что всё не так уж плохо на этой Земле) другим людям: и так это знание кругами разносится по свету. Салют!
Свет — да будет с вами! Пусть он сорвёт пелену с ваших глаз — эту замшелую, в паутине, траурную завесу вульгарных стереотипов, взрастившую в вас только чувства вины и стыда, чувства ущербности и страха перед лицом жизни и смерти, движения и неподвижности, прошлого и будущего, бедности и богатства, любви и ненависти, жадности и щедрости, глупости и мудрости, наивности и лицемерия, безыскусности и артистизма…
Мудрость из чужих, вторых рук — только слова, пусть даже они и подтолкнут вас к каким-то собственным открытиям: только эти ваши открытия, полностью соответствующие вашей индивидуальности, имеют значение для вас!
«Не верь, не бойся, не проси! — сие законы зоны:
у этой заповеди есть разумные резоны.» (А.Л.)
Прежде чем слиться в радостных объятиях со всем миром, надлежит размежеваться, осознать свой оригинальный путь, свою великолепную уникальность, которая всем чужда, никому не нужна — именно потому, что все остальные на этой планете — не такие, как вы, а вы не такие, как они. Это этап вашего самобытного взрастания и укрепления в собственных, ни на что не похожих корнях и началах.
Потом уже ваших усилий для того, чтобы их сохранить и не дать загнуться под давлением суровых обстоятельств, будет уже не нужно, потом, когда вы будете достаточно крепко стоять, хоть и на кривенькой, но на своей дорожке, с которой никто и ничто не сможет вас уже столкнуть, тогда наступит следующий — решающий — этап вашего взросления, когда вы соедините перешейком отчуждённый островок вашего уникального уютного мирка (райка) с материком остального — большого — мира, где в броуновском движении конкурируют между собой мирриады внешне таких же монад, предлагающих на всеобщий рынок свои нутряные идеи-проекты, и для этой мировой биржи у всех у вас одни права и возможности — быть счастливыми и богатыми, быть молодыми и здоровыми!..
Но полный пакет привилегий, пожалуй, не получает никто. А побеждает то меньшинство, что из говна конфетку может сделать, а из воздуха — миллион…