Ночь. Я — в липкой обильной грязи и общенародных плевках — падаю и встаю, падаю и встаю, падаю и встаю… Но, слегка обмывшись в близлежащей лужице, должен бежать в лабиринты и этажи гигантского круглого, без углов, здания, где ждёт меня некое суровое долженствование — работа в бригаде, напоминающая нечто столярно-слесарно-портняжное… Но я страшно, страшно опаздываю — и несусь что есть силы (иначе получу разнос), несусь сверху вниз… И всё-таки я опоздал: прибежал вниз, когда бригада, закончив работу, дружно спала за своими столами (уронивши головы на руки).

— А! Гори оно!.. — махнув рукой, ухожу всё в те же лабиринты и этажи (вверх).

Встретив делегацию неких официальных женщин, иду с ними на какую-то торжественную презентацию в качестве поэта… А потом, после презентации, оказываюсь завлечён одной из продолговатых женщин в её уютную каморку, что находилась в том же круглом здании. Но прежде за спиной — за одним из лабиринтовых поворотов (налево) здания — услышал удивлённо-восхищённые возгласы женщин из той делегации (которые не знали, что я их слышу) о странном и загадочном мускусе поэта (то есть источаемую мной заурядную вонь общенародных плевков и грязи они приняли за нечто особенное)… В каморке продолговатой женщины замечаю, что она пьяна…

В распахнутое окно настойчиво пялится кошачье личико в крови: продолговатая с трудом (пьяная!) наклоняется к окну и носовым платком бережно отирает сие личико от крови…

Три агента потустороннего мира преследуют меня там и сям: это человекоподобные существа с головами трёх различных цветов (у каждой головы свой цвет) — буро-красного, фиолетового и, кажется, зелёного, или нет, какого-то другого…

В конце концов мы с этими существами оказываемся в замке их предводителя — Сатаны (он — высокий субъект в золотистом халате), — где высоко над потухшим мраморным камином висит маленькая картинка, символически и динамически выражающая главную задачу дьявольских сил: чудовищная пропасть в горах обозначает разрыв между здешним и нездешним мирами, но вот из нездешней стороны мясисто выпрастываются кривые, извивающиеся корни и жадно устремляются к противостоящей стороне, а достигнув её, образуют над пропастью некое подобие висячих мостов…

Иду к кремлёвской стене (внутри московского Кремля): у всхолмия — маленькое озерцо, у которого белый медведь с особым ошейником разделывает только что выловленную им рыбину. Оглядываюсь — за мной идёт президент России Борис Ельцин…

Смортрю на холм — там второй такой же белый медведь. И тут я понимаю — это медведи президента. опасаюсь, как бы «нижний» медведь меня не задрал…

Служу в военизированной команде по перепрыгиванью ям. В предутреннем сумраке поднимают нас по тревоге и гонят на перепрыгиванье свежевырытых экскаватором ям. Ямы слишком широки, длинны и глубоки: перепрыгиваем по цепочке, один за другим — это опасно и страшно. Один из нас, не допрыгнув до другой стороны, полетел, бедняга, в пропасть с криком — «а-а-а!»

И вот я уже устал рисковать и бояться и говорю своему начальнику (он похож на моего бывшего сослуживца Борьку Макушева): «Всё, я больше прыгать не буду, надоело, хватит!» «Почему? — удивляется «Борька». — Ты же вроде не боялся»… «Я боялся, — говорю, — но скрывал».

Но потом я всё же оказываюсь на дне той самой ямы и, пытаясь её покинуть, бегу что есть мочи меж её отвесными глинисто-рыжими сторонами, да всё без толку…

Начальником теоретической базы (т.е. главным теоретиком) назначен некий мой знакомый — товарищ, но не то, чтобы друг (наяву я вроде его и не знаю). Всей командой (а может, и не всей) садимся в автобус и едем на базу, где этот мой сновиденческий товарищ-начальник, завидя пыль, грязь и запустение, потихоньку начинает прибираться на вверенном ему объекте — сам: нам становится неловко и мы тоже принимаемся за дело. Я наполняю пылью пустой спичечный коробок и выношу его на улицу — вытряхиваю, возвращаюсь, снова наполняю и снова выношу и вытряхиваю, и так много раз («ходок»): этот метод я, кажется, перенял у этого своего товарища-начальника (его возвышение как-то сразу нас отдалило от былого товарищеского равенства)…

Потом я этим же коробком счищаю солидные шматы слежавшейся пыли и грязи с чёрного телефонного аппарата эпохи сталинского ампира… Потом в другую комнату, где я тоже навожу порядок, эдак скромно с небольшой свитой в 2-3 человечка входит разукрашенная (губы — пурпур) Алла Борисовна Пугачёва, по обыкновению слегка косолапя на высоченных каблуках, — завидев меня, кривовато (по обыкновению же) улыбается и говорит: «А, это вы, Андрей? Здравствуйте»… Я поражён! Оказывается, она меня помнит: мы с ней когда-то давно эпизодически пересекались по вопросу каких-то стихов… Невероятно…

А она меж тем вместе со свитой уже занялась уборкой, несколько натянуто демонстрируя относительную доступность и демократичность эстрадной звезды №1.

Вдруг в самом центре комнаты неизвестно откуда объявилась постель, которую она тут же начала заправлять, попутно рассказывая мне, что ко дню рождения Филиппа придумала-де оригинальный сюрприз, который скоро продемонстрирует на сцене… Я польщён, смущён и т.д.

Есть некая база-ангар, откуда я каждый раз улетаю в очередные воплощения и куда возвращаюсь… В этих многочисленных воплощениях происходит множество событий и приключений, напоминающих как будто некие предварительные, может быть, испытания, экзамены на способность удержаться всякий раз на каком-то своём последнем, предельном краю… И вот в очередной раз я прибываю на эту базу (она визуально пуста, но иногда какая-то полу-условная обстановка-драпировка разноцветная то появляется, то вдруг исчезает), незримые инструкторы торопливо проводят меня через разные условные коридоры и как бы шлюзовые камеры, в каждой из которых что-то специально этапно меняется, и тогда мы спешим дальше… В одной из таких камер на полу — кучка разбросанных бусинок разных цветов, связанных в структурные цепочки по несколько (2-3-4-5) штук одного цвета (одного цвета в каждой отдельной цепочке)…

Нежный женский голос сзади над правым ухом торопит: давай, мол, быстрее собирай-структурируй эти цепочки в единое целое, ты же это умел (имеется в виду, умел в другой, прежней жизни). Да я, говорю, почти и не помню, как их собирать-то…

Оказывается, я должен собрать из этих цепочек такую конструкцию, чтобы заслужить право на встречу с Ответственным Лицом, путь к Которому лежит по левую руку от меня…

Хоть я и не помню, как надо собирать бусинки (в какую конфигурацию), но чую вдруг некое смутное наитие, и не голова, а руки автоматически начинают как будто что-то припоминать: я собираю вместе 5 цепочек (они, кстати, напоминают цветные модели молекулярных цепочек) по 4 бусинки в каждой — получается всего 20 бусинок — ах, думаю, наверно, переполнение, вот досада…

Но надо спешить — быстрее, быстрее!.. Хотя почему же, думаю, переполнение, если у меня получилось «20», а вовсе не «21» («очко»)?..

Тут звенит будильник — на работу вставать…