Бытиё не есть. Бытиё имеет место.

Время не есть. Время имеет место. (М.Хайдеггер)

Время это (свойственное человеку) восприятие бытия как про-странства (странствия, протяжённости). Время есть трансцендентальное (со-)знание, тройственное (через прошлое-настоящее-будущее) рас-познавание жизни-смерти, невольно противящееся абсолютной (а значит и беспричинной) спонтанности существования. Поэтому наше сознание искусно (искусственно) выискивает в окружающем вехи-закономерности, через которые непрерывно соотносит это окружающее с собственным существованием и сплетает (вы-думывает), ткёт из этих непрерывно подтасовываемых соотношений его (существования) ущербно закономерный образ (легенду, прозу, ткань).

Пытаясь преодолеть старую метафизику, субъективную односторонность человеческого мышления, мы пробуем взглядывать на мир не-человеческим, за-человеческим оком, оком некоего камня, т.е. более (по возможности) объективно, что, собственно, тоже не исчерпывает (не вы-черпывает) всей множественности заключённых в бытии смыслов (всей полноты).

Человек — трагичен. Но его (и его мышления) спасение (выход из трагизма разорванного бытия) — только в непрерывном (снова и снова) перевоссоздании, переобновлении, только в творчестве, что примиряет постоянство и текучесть, объединяет всё со всем, что прозревает непротиворечивость в противоречивых проявлениях бытия, закруглённое единство сиюминутного в вечном и вечного в сиюминутном, т.е. (другими словами) единство Мира в Боге и Бога в Мире (Универсум).

Выходит, без метафизики (без объединяющего порыва «поэтического» прозрения) не обойтись, — но дело в том, что, отбрасывая, преодолевая прежнюю, устаревшую, закосневшую метафизику, мы всякий раз создаём новую метафизику, т.е. мы всякий раз заново (в новых условиях) переосмысляем существующее (мир, человека, Бога) как целое по отношению к бытию.

А ведь некоторые поэты давно уже обогнали в этом прозревании самых великих философов…

                                                                                                                                                5.11.93 (01-45)

Интересен сырой, разлаписто-раздрызганный текст, пребывающий в состоянии текучего становления, интересно — откуда что выплетается; а наждачно отредактированный, обструганный и привычно прилизанный текст блюдёт правила приличия, не имеющие ничего общего с собственно творчеством как процессом непосредственного сообщения с запредельным (такой текст подобен человеку, не имеющему привычки носить галстук, которого пригласили в старый добрый советский ресторан, — сей человек всё-таки вынужден затягивать шею ненавистной удавкой, т.к. швейцар ни за что не пропустит его внутрь приличного заведения без того атрибутивного аксессуара, каким в числе иных является и галстук).

А художество как ремесло заключается не в умении редактировать, а в умении вызывать и поддерживать в своём сознании (и во всём организме) такие — психологически промежуточные — состояния (родственные состояниям релаксации, медитации, суггестии, сомнамбулизма), при которых произведения выползают на свет органично, естественно, непреднамеренно, без чрезмерной натуги, способной в зародыше убить нарождающееся из мрака существо, нередко неведомое и самому демиургу…

                                                                                                                                                  5.11.93 (23-59)

Наденька-7

Провёл-таки сёдня утром самостийную операцию — кое-как выдрал спичками осколок шестого верхнего слева, а выдрав, с облегчением вздохнул: всё, теперь уже можно искать работу и вершить с лёгкой душой прочие дела…

Сегодня (сообщают по приёмнику) в Тарту состоялись похороны Ю.М.Лотмана. Министр Евгений Юрьич Сидоров по телефону из своего кабинета произносит поминальное слово…

Полощу свою страдальческую, изрядно обеззубевшую, пасть содой. Зачитался замечательным лавринским гроссбухом о славной штуковине, что существует в нашей (и не нашей) жизни и именуется смертью… А из приёмника звучат ритмичные спиричуэлзы, весёлые христианские штуковины, непереносимые для наших насупленных блюстителей ортодоксального православия… Энтомологи различают около миллиона современных насекомых, входящих в 26 отрядов. Роберт Дей Аллен в книге «Наука о жизни»* пишет: «Из-за отсутствия лучшего термина поведение насекомого обозначается как инстинктивное. Следует со всей отчётливостью констатировать, что в настоящее время не существует ни одного точного объяснения нервных процессов, лежащих в основе данного типа поведения. <…> Многократно утверждалось, что обучение и полученный прежде опыт не требуются для данного типа поведения, однако и то и другое всё-таки играет определённую роль в ряде инстинктивных поведенческих актов» (с.170).

В жизни всё так интересно — даже смерть… Смерть — это личная история человека перед его концом (будь он, этот конец, последним или нет)… И есть ли у нашей жизни смысл, нет ли его, что бы там ни было, всё равно — деваться некуда, остаётся одно: жить, радоваться, страдать, любить, не-любить, преодолевать морок и мрак, творить, созидать, тянуться ввысь, органично вплетаться в гармонию, структуру мира, бытия, — остаётся — позитив (то бишь — переоценивать ценности, переосмысливать смыслы, новую творить метафизику).

«Впечатляющий пример инстинктивного поведения касается размножения богомола. Самец богомола, находящийся рядом с самкой, не вступает в копуляцию до тех пор, пока самка в начальной фазе размножения не откусит ему голову. Очевидно в мозге самца имеются тормозящие центры, которые не позволяют копуляторным нервам активизировать другие части тела к размножению» (ibidem).

Роль приобретаемого опыта и обучения в жизни человека, сочетаясь с биологическими инстинктами, видимо, не столь беспредельна, как это представлялось прежде. Человек есть в равной степени и разум, и душа, и животное (триединство). А Владимир Семёныч Маканин, усомнившись в прогрессе исторического развития на пороге XXI века, разочарованно пишет**: «Человек не есть Гомо сапиенс. Возможно, никогда им и не был, если без самообмана. А мысль его только тогда и была мыслью, когда она была производственно-технологической. То есть мыслью о труде и мыслью о природе, но не мыслью о человеке. Так что человек может жить только шаг за шагом, потихоньку, не дёргаясь и не пытаясь самого себя опередить. Человек может (и должен) двигаться только так, как оно само движется: перемещаясь во времени в некую назначенную ему эволюционную нишу, как вид растений или отряд животных. То есть так, как его и ведёт его биология: процесс естественных изменений».

                                                                                                                                                           3.11.93 (16-10)

5 октября, выходя из московского бюро библиотеки Конгресса США, где сбагрил по дешёвке пару своих книжонок, я закурил, потом свернул на Знаменку и направился было в сторону магазина «Гилея» в череде редких здесь по обыкновению прохожих, как вдруг откуда-то сверху и справа (со стороны церковки) по нам с бешеным грохотом ударила длинная автоматная очередь: в десяти шагах передо мной мужику в коричневой кожаной куртке мгновенно снесло пол-черепа — его разлетевшимися мозгами заляпало проезжую часть… Тело моё метнулось вправо, под защиту домов, перекрывающих директрису обстрела…

                                                                                                                                                             3.11.93 (17-24)

Владимир Семёныч советует не дрыгаться, плыть по течению, и правильно делает, но… Но рас-суждение, суждение, суд над человеком — это ведь тоже дрыганье, взбрык, сверх-, через-природное действие, каковое, как и творческое начало, искусство, всё это тоже есть, есть в человеке; эту чрезмерность природа, выходит, тоже заложила в человека, заложила без всяких «почему» и «зачем», заложила просто… Какой человек есть, таков он есть, каковы природа, мир, бытиё, таковы они есть, то бишь — всё просто есть, и всё. Alles. Dixi. Amen.

А суждение (язык) — это свойство чисто человеческое. Феномен. Человек — это м.б. аппендикс, полнокровное качество которого либо забыто, либо утрачено, либо никогда и не существовало. Alles. Dixi. Amen.

А общественная история, насаженная на фикцию человеческой диалектики, — это, Владимир Семёныч, тоже язык, текст, сочинение. Посему, говоря о конце истории, вы с Фукуямой говорите по сути о конце только одного жанра, периода (за которым завсегда придёт другой).

А мой даосизм — он опять же мой, м.б. изрядно русифицированный, где неделанье есть — неделанье зла, пацифизм, эпикурейство, тихушное поскрипыванье пёрышком в малом своём уголочке… Смотреть — углядывать рёбра (природной) структуры…

                                                                                                                                                                 3.11.93 (19-30)

———————————————

*М., Просвещение, 1981

**»Квази»//Новый мир, №7, 1993

Джидду Кришнамурти: «Творческий, счастливый мир без идеологий может возникнуть только через творческое осмысление себя».

Непредвзятое, чистое осмысление.

Наши мозги настолько приноровились к осознанному, а чаще неосознанному построению всевозможных систем и структур, что кроме придуманных нами символов и красивых проповедей мы ничего уже не можем воспринимать непосредственно (бессловесно) — ни свой собственный мир, ни уж тем более внешний.

Учения, школы, религии, идеологии (и прочие внешние — навязчивые — структуры) отнимают у человека возможность самостоятельного (чистого) мышления, с раннего детства всучивают ему (здоровому) костыли, с которыми он со временем свыкается, духовные мышцы его атрофируются; в нём утверждаются идеализм, догматизм, идолопоклонство — самые страшные человеческие пороки, от которых всё зло на земле…

                                                                                                                                                           28.10.93 (02-19)

Случайность и закономерность. Причины и следствия. Это ключевые проблемы бытия (пространства-времени). Сейчас, я вроде бы окончательно разделался со своим тёплым — человеческим — Богом, — совпадения-знаки Судьбы, что уже многие годы периодически случаются в моей жизни, в последнее время стали являться мне почему-то особенно часто. Совпадения на уровне отдельного слова. По каналам «человек — текст — человек», «человек — текст — радиоприёмник» (последний часто включён и служит как бы некой фонограммой бытия). Я читаю некий текст, и прочитанные мной слова одномоментно совпадают (буквально) с услышанным (от человека или приёмника).

                                                                                                                                                             28.10.93 (20-58)

Приторный метафоризм раннего Пастернака, Олеши, Бабеля — слишком, пожалуй, нарочит, он обманывает и льстит нам своими цветистыми одеждами, он запудривает мозги, не приближая, а отдаляя нас от загадочной и простой, хоть и не ведомой нам реальности. Слащавый антропоморфизм многих поэтов объясняется, впрочем, тем тотальным антропоморфизмом, что на столетия сковал всю эту нашу изжёванную испепеляющими изощреньями человеческую жизнь…

                                                                                                                                                               28.10.93 (21-13)

Вот и Юрий Михалыч Лотман скончался вчера (на 72 году): преодолел метафизику и съединился-таки с бессловесным бытиём, с запредельной реальностью, в которую, как в последнюю преграду, упирается измочаленный язык…

XXI век требует преодоления застойной метафизики, субъективизма, а значит требует — новой (смыкающейся обратной связью с античной) философии, такой философии, при которой вертикальная иерархия формализованных, изжёванных ценностей переходит в деиерархическую горизонталь, когда искусство становится если и не наукой в строгом смысле, то постоянным усилием впадения в органику, онтологию, становится философией (в хайдеггеровском смысле), «нулевой степенью письма», что в своё время гениально почуяли (пред-чуяли) славные наши обериуты.

(Это что же, смерти требует XXI век?.. Да, смерти, завершения измучившего нас опыта, самосожжения, дабы из пепла потом возродиться нам новыми и чистыми…)

                                                                                                                                                                  29.10.93 (17-32)

Чёрные тараканы уже живут в моём приёмнике: раньше я думал, что они забредают туда случайно, как бы между делом, но потом убедился — нет, они обустроились там жить. Можно ли соотнести сей факт с их обострённым слухом? с тем, что приёмник почти постоянно работает? Ведь — с эдаким своим слухом — они могли бы прекрасно слушать музыку (и российские новости) на значительном от приёмника расстоянии… Может, они жрут пластмассу? Последнее вполне возможно. А к звукам приёмника (поначалу их пугающим) они давно адаптировались (как, впрочем, и к дихлофосу, которым матушка пыталась их травить, когда я уехал на сессию). Вот такие они — синантропные (с человеком т.е. сосуществующие) животные...

                                                                                                                                                                   29.10.93 (19-12)

Сузукар-3

Большая Белая Книга — груда отсыревших шёлковых свитков, один за другим распадавшихся в руках Дергабула: не понять — то ли это руки Дергабула дрожат от понятного волнения, за которым полгода изнурительных поисков и смертельных отчаяний, то ли мечется от сквозняка пламя десятка смоляных факелов в руках измождённых соратников… Буквы пляшут и рассыпаются в руках Дергабула, едва он успевает пробежать по ним напряжёнными глазами… И вдруг — вот она — молитва Белого Зогара, те самые заветные двенадцать слов, но и они — о, Боже! — рассыпались в прах, но он успел, он всё-таки успел их прочитать! Бормоча слова молитвы, Дергабул отстраняет от себя сгрудившихся над ним с факелами товарищей и поднимается с колен, закрывает лицо руками, отрешённо отходит в тёмную часть галереи, чтобы снова и снова повторить, чтобы застолбить в памяти магический текст, чтобы навсегда запечатлеть в себе эти ещё смутные для него, ещё странные и жуткие слова священной молитвы Белого Зогара…

                                                                                                                                                                  20.08.93 (03-05)

В Москве отмечается вторая годовщина государственного переворота, или вторая годовщина неудавшейся попытки путча, или вторая годовщина победы молодого ельцинского правительства, или победы всех приверженцев ельцинского курса, или приверженцев естественных прав и свобод над партийно-гэбистской диктатурой, над приверженцами прежнего, просоветского курса…

В общем, и я там был, мёд-пиво пил… Демонстрировал солидарность, дежурил у Белого Дома, митинговал, беседовал с Кронидом Любарским, был, что называется, в гуще событий, глотал слёзы протеста и восторга: собственной шкурой явственно ощущал космический проворот исторического динамо.

Погода была пасмурной, моросил занудный дождь… А 21-го, около середины дня, лишь прозвучало первое известие о победе, небо вдруг просветлело и на нём, впервые за все эти дни, уверенно воцарилось яркое нежное солнце, — трудно было тогда не поверить в существование высших, божественных сил.

                                                                                                                                                                     20.08.93 (13-07)