Декабрь 20

Что означает нынешний Конец Света — НОВАЯ ЖИЗНЬ

буддизмЧто означает нынешний Конец Света

Современный мир являет нам не Бога, а нашу собственную гордыню, алчность и ложное стремление к власти. В своей гибельной одержимости материальным благополучием и накопительством вещей мы беспощадно изуродовали и разграбили всю Землю, мать нашу. Мы лишили мир его священного начала и живём, будто жизнь — это нечто отдельное от нас, будто это не часть нашего собственного существования, а нечто такое, чем можно владеть как бездушной вещью. У нас уже нет представления о настоящей природе жизни, её великой цели и о нашей глубинной связи с ней. И жизнь этим нашим делам и представлениям до поры до времени никак не противилась.

Однако сегодня в жизненной подоплёке начинает наконец что-то меняться. Заканчивается очередная эпоха, и в сокровенном сердце творения начинает вроде бы пробуждаться некая НОВАЯ ЖИЗНЬ. Тайно сияющий где-то в центре мира Свет разгорается снова, чтобы сообщить нам о наступлении совершенно НОВОЙ ЖИЗНИ, когда мы вспомним о нашей подлинной природе и высшей, божественной цели. С каждым днём он становится для нас всё явственней и ярче, на глазах меняя облик нашего мира.

Пробуждение великого Света в центре мира обещает нам Новое Откровение, когда мы увидим Новую Землю и Новое Небо, когда мы просто сами не сможем уже жить так, как жили, когда мы начнём иначе мыслить, иначе себя ощущать, иначе относиться к себе и к друг другу, когда нам приоткроются конкретные проявления божественного единства всего сотворённого свяше мира. Мы с вами стоим на пороге великой эпохи в эволюции жизни и сознания, на пороге НОВОЙ ЖИЗНИ, новой парадигмы мира.

Завеса между материей и сознанием становится всё более тонкой и проницаемой. Мы находимся сейчас в фазе перехода между четвёртой и пятой мировыми эпохами, который несёт с собой не только преобразование физического тела Земли, но и грандиозное преображение всего человеческого сознания через армагеддон и последующее перевозрождение на более высоком уровне эволюции сущего.

Четырёхсотлетней парадигме нынешней цивилизации, похоже, пришёл конец. Без радикальной перестройки и оперативной корректировки мировых практик вероятность того, что человеческий вид в  нынешнем своём виде скоро прикажет долго жить, как это не раз уже случалось со многими другими видами живых существ, весьма велика. По авторитетному мнению учёного-юнгианца Эдварда Эдингера, мы переживапем сейчас «архетип Апокалипсиса«.

Формула «самсара равна нирване» подразумевает общий когнитивный сдвиг, вследствие которого явленный мир становится проницаемым благодаря высшей мудрости. Явления и предметы больше не рассматриваются по отдельности, как некие замкнутые реальности, — а вместо этого всё видится высшим целокупным единством. Реальность — это следствие нашего личного восприятия, пусть даже всё вроде бы выглядит внешне совсем не так и даже совсем наоборот. Уж если самсара — это нирвана, то значит, всё всегда происходит так, как и должно происходить, ибо было заведомо закольцовано бесконечном числом обратных связей вне времён и пространств, то есть во всех измерениях сразу и навек.

Социальный капитал интернета мог бы стать основой новой общественной парадигмы и партнёрской инфраструктуры, позволяющей идеально координировать природные ресурсы и рабочую силу в случае сокрушительной глобальной катастрофы, а также способствовать созданию новых институций, помогающих нашей трансформации в новое человечество, носителя новой космопланетарной культуры.

Интернет-технологи уже разработали протоколы новой тайной сети, сочетающей в себе ориентированное на пользователя профилирование, операционную совместимость данных и стандарты открытости. Подобная сеть поможет идейно родственным организациям и партнёрам делиться необходимой информацией на более глубоком (высоком) уровне, поощрять прозрачность, стимулировать не мегакорпорации, а отдельных людей, а также поддерживать развитие местных и виртуальных сообществ, основанных на совместном использовании ресурсов и конкретных интересах.

Однако наступающий экологический и космопланетрный кризис вынудит человечество совершить квантовый скачок и вовсе на нематериальный план бытия, где не будет никаких привычных нам материальных технологий, взамен которых в жизнь широко войдут технологии энергоинформационные, экстрасенсорные — своего рода духовно-психологический интернет. Изобилие древних и новых целительских и преображающих модальностей, основанных  на использовании тонких, сверхвысокочастотных энергий (ци, праны, эфирных потоков и т.д.), может подвести нас к иным способам реализации сознания, которые уже очень скоро получат техническое применение. Не исключено, что «эсхатон», или «сингулярность»,  теоретически предсказанный Теренсом Маккеной, и есть тот самый синтез разума, квантовой механики и материальных технологий, который ожидает нас в ближайшем будущем.

Как бы там ни было, самые разные источники свидетельствуют о том, что мы живём в необычное время и что в промежутке между 2012-2014 годами произойдут поистине эпохальные перемены, что приведут нас к новой эре, НОВОЙ ЖИЗНИ. В итоге резкого эволюционного рывка возникнет такой мир, который будет устроен по совсем иным законам, чем прежде.

Атлантида погибла в результате смещения полюсов Земли, что совершается примерно за двадцать часов. Но весь процесс длится три с половиной дня. И, возможно, нам всем предстоит пережить грядущие страшные потрясения, когда целые береговые куски США, Великобритании, Испании, Чили, Швеции, Индии, Японии, России будут откалываться от своих материковых плит и погружаться в океан. Но это будет лишь первым знаком немыслимых глобальных бедствий. Хотя, возможно, ничего такого уж явно катастрофического и не будет. Скорее всего, однажды утром вы проснётесь как обычно, а уже перед заходом солнца окажетесь пустоголовым младенцем в совершенно иных обстоятельствах НОВОЙ ЖИЗНИ.

В «Изумрудных Скрижалях» Гермеса Трисмегиста сказано, что каждый раз, когда мы проходим через прецессию равноденствий и полюса планеты смещаются, мы в течение трёх с половиной дней проходим через пространство пустоты. Майя описывают Пустоту в «Троанском кодексе». В каком-то месте повествования три с половиной камня закрашиваются в чёрный цвет. Это относится к тому времени, когда мы вступаем в то, что теперь называется электромагнитной нулевой зоной. В ходе смещения полюсов возникает феномен, когда на три с половиной дня мы оказываемся в темноте (на самом деле это может быть где-то от двух до четырёх дней). По крайней мере, когда погибала Атлантида, это длилось ровно три с половиной дня… Это не просто темнота — это некое мировое замирание, великое ничто, когда вы и Бог — это будет новое целокупное единство, «пребывающее» вне времени и пространства. Магнитное поле нашей памяти будет стёрто, память наша обнулится. Всё, что мы знали, помнили, умели и любили будет в нас бесследно сожжено, будто могучий удар молнии поразит наш мозг… Выжившим — диким, всё забывшим — представителям человеческого рода придётся начинать всё сначала. Строить НОВУЮ ЖИЗНЬ человечества на измочаленно-одичавшей планете. Однако некоторые из нас, наиболее подготовленные к высшим вибрациям, пройдя через Великую Пустоту, исчезнут своим прежним телом из нашего измерения, чтобы появиться уже в новом, более тонком теле в плане более высокого измерения.

Нет такой вещи, как смерть, а есть  просто разные состояния существования. Это напоминает разные агрегатные состояния воды, которая может пребывать в твёрдом, жидком и газообразном состоянии, не переставая при этом быть водой.

Никакие приготовления на физическом плане не помогут нам на уровне более высоких измерений. Успешное продвижение в высших мирах зависит от нашего духовного осознания и нашего характера.

За пять-шесть часов до великого перехода начнутся странные явления. Прежнее и новое измерения, накладываясь друг на друга, породят странные эффекты. Вы, допустим,  можете сидеть у себя дома и вдруг перед вами возникнет нечто необъяснимое  для вашего сознания, какой-нибудь объект из четвёртого, грядущего измерения, что не вписывается в ваше понимание реальности. Вы вдруг увидите цвета и формы, которых никогда прежде не видели и не могли видеть… Ни в коем случае не прикасайтесь к этим объектам, ибо  ваши вибрации ещё настолько сильно отличаются друг от друга, что, прикоснувшись к ним, вы тут же, слишком для вас резко, без необходимой в таком случае периода постепенной адаптации, будете втянуты в четвёртое измерение, что может вас попросту моментально погубить.

Увидев начало великого перехода, не волнуйтесь, успокойтесь. Если вы будете бдительны и осторожны, верховные силы не бросят вас на произвол неумолимой судьбы. Наслаждайтесь чудесами наблюдаемых вами преобразований, станьте ребёнком, доверяющий царящей вокруг всеобщей мировой любви. Отдайтесь энергии божественного всеприятия.

После парения в пустоте и темноте трёх дней или около того на каком-то уровне вашего существования вам может показаться, что прошла уже тысяча лет. Потом в единый миг и совсем для вас неожиданно весь ваш мир взрывается сияющим белым светом.  Он будет столь ослепительным, что ваши глаза не скоро к нему привыкнут. Вы снова станете маленьким доверчивым ребёнком. Именно тогда для вас начнётся настоящая НОВАЯ ЖИЗНЬ. Потом вы увидите новые цвета и новые формы, материя вашего тела изменится, но вы этого не заметите, так как это можно нагляднее всего увидеть из третьего измерения (хотя в его ракурсе вы будете практически бесплотны). Вы будете ощущать себя тело, но вы будете мощнейшим духом, который будет управлять реальностью посредстовм своих мыслей, своих желаний. Вы должны сконцентрироваться на происходящих переменах своим новым сознанием, ибо от этого будет зависеть ваша будущая жизнь и судьба в новом мире. Тому, кто начинал готовиться к этому переходу ещё раньше, в своей прежней земной жизни, будет не так трудно совершить этот переход, чем всем остальным, тем, кто высокомерно насмехался над теми просвещёнными носителями высших знаний, которые призывали к бдительной готовности к эпохальным переменам и к необходимой для таких перемен духовной работе. Если вы были подготовлены, вы безболезненно преодолеете промежуточный кризис и вас возьмёт в свои блаженные объятия НОВАЯ ЖИЗНЬ, жизнь высшего, четвёртого измерения, где вашим телом станет сияющее тело великого света.

Рубрика: родиться заново, стать революционером | ОСТАВИТЬ КОММЕНТАРИЙ
Октябрь 27

Свобода и вера [4.08.1999 (403-416)] — НОВАЯ ЖИЗНЬ

alopuhin

Свобода и вера

Вот что пишет Пётр Алексеевич Кропоткин в 1909 году: «Через всю историю нашей цивилизации проходят два течения, две враждебные традиции: римская и народная, императорская и федералистская, традиция власти и традиция свободы. <…>

Мы присоединяемся к тому течению, которое ещё в двенадцатом веке приводило людей к организации, построенной на свободном соглашении, на свободном почине личности, на вольной федерации тех, кто нуждается в ней. <…>

В Египте цивилизация началась в среде первобытного племени, достигла ступени сельской общины; потом пережила период вольных городов и позднее приняла форму государства, которое, после временного процветания, привело к смерти страны.

Развитие снова началось в Ассирии, в Персии, в Палестине. Снова оно прошло через те же ступени — первобытного племени, сельской общины, вольного города, всесильного государства, и затем опять наступила — смерть!

Новая цивилизация возникла в Греции. Опять начавшись с первобытного племени, медленно пережив сельскую общину, она вступила в период республиканских городов. В этой форме греческая цивилизация достигла своего полного расцвета. Но вот с Востока на неё повеяло ядовитым дыханием восточных деспотических традиций. Войны и победы создали Македонскую империю Александра. Водворилось государство и начало сосать жизненные соки из цивилизации, пока не настал тот же конец — смерть!

Образованность перенеслась тогда в Рим. Здесь мы опять видим зарождение её из первобытного племени; потом сельскую общину, и затем вольный город. Опять в этой форме Римская цивилизация достигла своей высшей точки. Но затем явилось государство, империя и с нею конец — смерть!

На развалинах Римской империи цивилизация возродилась среди кельтских, германских, славянских и скандинавских племён. Медленно вырабатывало первобытное племя свои учреждения, пока они не приняли формы сельской общины. На этой ступени они дожили до двенадцатого столетия. Тогда возникли республиканские вольные города, породившие тот славный расцвет человеческого ума, о котором свидетельствуют нам памятники архитектуры, широкое развитие искусств и открытия, положившие основания нашему естествознанию. Но затем, в 16-м веке, явилось на сцену государство и… неужели опять смерть? <…>

Одно из двух. Или государство раздавит личность и местную жизнь; завладеет всеми областями человеческой деятельности, принесёт с собою войны и внутреннюю борьбу из-за обладания властью, поверхностные революции, лишь сменяющие тиранов, и как неизбежный конец — смерть!

Или государство должно быть разрушено, и в таком случае новая жизнь возникнет в тысяче и тысяче центров, на почве энергической, личной и групповой инициативы, на почве вольного соглашения. Выбирайте сами!»

Это всё, конечно, несколько наивно, в действительности развитие общества проходит намного сложнее и запутаннее: но вольно так говорить нам, вооружённым опытом ХХ века, вместившего в себя небывалые доселе преобразования и прозрения. Однако и посегодня мысли П.Кропоткина не потеряли ещё своего злободневного звучания — особенно для России, которая из-за своей многовековой привычки к рабству и централизованной власти всё ещё не может никак выбраться из-под развалин Советского Союза и терпит немалые тяготы и лишения, спеша заменить одну деспотию на другую…

Сегодня в России уже прорезаются некоторые анархические тенденции, о которых столь заразительно (хотя и подозрительно простовато) писал П.Кропоткин:

— делегирование областным центрам многих властных полномочий Кремля, ввиду чересчур явной неспособности последнего разрешить насущные проблемы многомиллионной армии своих обедневших по его вине граждан;

— развитие органов местного самоуправления на всех региональных уровнях вплоть до самой крохотной деревеньки;

— развитие разного рода коопераций;

— развитие сопутствующих городам садово-огородных товариществ;

— создание свободных экномических зон;

— появление независимых от государства научных, культурных и образовательно-просветительских  организаций, институтов, университетов;

— создание общественных организаций по защите граждан от государственного произвола (комитеты солдатских матерей, общества по защите прав потребителей, заключённых, детей и т.д.);

— рост пацифистских настроений и числа отказов молодых людей от принудительной службы в армии;

— зарождение и развитие свободных провессиональных союзов, гильдий и иных независимых общественных образований «по интересам»;

— развитие мелкого предпринимательства;

— теневое противодействие налоговому экстремизму государства.

Поддерживая развитие в стране дикого монопольно-олигархического капитализма. при котором небольшая кучка олигархов, мафиозных (а также лишь отчасти мафиозных) деятелей и коррумпированных чиновников богатеет за счёт ещё большего обнищания основной массы населения, государственная власть вынуждает собственных граждан создавать не только легальные, но и теневые, неофициальные институты самоспасения и защиты от наглого разгула её бесчеловечных институтов…

П.А.Кропоткин не прав в том же, в чём не правы социальные утописты, революционеры и реформаторы-политиканы всех мастей, которые наивно полагают, что общество можно легко привести в состояние, соответствующее их идеалам, если избирательно и волюнтаристски что-то в нём разрушить, а потом столь же избирательно и волюнтаристски что-нибудь построить.

Но общество — более сложный живой организм («субстанциальный деятель», по терминологии Н.О.Лосского), чем любой отдельный человек, поэтому рационально и в деталях расчислить все ключевые факторы его действительного развития не представляется возможным, — и мы в этом прекрасно убеждаемся на собственном историческом опыте.

Всякая конечная система проходит стадии детства, юности, зрелости, надлома, старения и смерти — эти стадии тем очевидней, чем проще сама система, в более же сложных системах всё соответственно сложнее и запутанней (например, стареющая и, казалось бы, окончательно изжившая себя система вдруг снова оказывается в стадии розового детства или скачком обретает давно утерянную зрелость: всё это происходит по той причине, что сложные системы потому и сложные, что обладают богатым комплексом многоуровневых обратных связей. позволяющим ей, в частности, управлять и фактором собственного времени).

Душа томится в теле

от головы до пят…

Никто на самом деле

ни в чём не виноват.

Предопределение — свобода — предопределение — Промысел Божий — тьма — свет — тьма — зелень — тьма — синь — и т.д.

Ежели изъять из этой цепочки Промысел Божий, ничего не изменится… Промысел сей — вне всяких цепочек.

Первичность, конечность, каузальность — категории временные и пространственные. А Бог — вне времени и вне пространства, а значит Он — не причина ни чего… В Его власти может быть только то, что находится вне власти пространства и времени. Благодатным личностным началом и тремя ипостасными персонификациями Его наделили по слабости и боязни знать, всё время знать, насколько Он на самом деле безнадёжно бесчувствен, бесчеловечен и оторван от нас навсегда. Иногда нам кажется, будто Он согревает наши сердца, но это только потому, что нам очень бы хотелось, чтобы Бог был именно таким — нашим тёплым, пушистым и ласковым родственником, которого можно приручить и водить за собой на верёвочке… Нам приятно и уютно сознавать, будто мы в этом мире не одиноки, будто во всём есть наш смысл, будто мир лишь по-нашему целен, целестремителен и целесообразен, будто мы рождаемся не просто так, а для вечности и счастья (нашей вечности и нашего счастья) и будто умираем понарошку.

Всё это, однако, и так и не так. Все по-своему правы и в то же время неправы — ни для утверждений, ни для их опровержений в этой сокрытой от нас (от наших рационально-ординарных взоров) сфере не хватает оснований, слишком не хватает. Отсюда и все наши заскоки и перегибы — и в политике, и в религии, и в культуре, и в науке.

Спасает Откровение, которому не нужны никакие специально обусловленные основания, а тем более обусловленные нами…

Живое, здесь и сейчас творящееся искусство всякий раз заново обладает той неудержимо-спонтанной свободой и силой, каких всегда не достаёт лежащей в её основании культуре, ибо культура — это то, что силится обуздать, обездвижить и залить своей смолой, своим цементом буйную стихию природы: искусство же и есть сама природа, но — лишь пока творится. Обретая законченную форму и цепенея, оседая в диахронии культуры, искусство умирает.

Мы знаем по опыту, что слишком многие наши побуждения и соблазны на поверку оказываются мотивированными одними ложными иллюзиями, хотя из того же опыта нам доподлинно известно, что иногда мы всё-таки можем ускользать из-под бдительного надзора пространства и времени, — знать бы только когда и как. Человек по природе своей лжив и любит видеть то, что очень хочет видеть, и в результате зачастую видит то, чего в действительности нет (а есть только в его субъективной реальности): 99% показаний свидетелей явления НЛО оказывается либо самой обыкновенной сознательной ложью, либо ложью непроизвольной, основанной на болезненной одержимости, продуцирующей визионерские слухи…

Главный принцип всякой веры в том и состоит, что она зиждется на принципиально бездоказательных, произвольных допущениях. Но на таковых основано и всякое мышление вообще — так или иначе.

Единства, цельности и постоянства в природе нет, единства, цельности и постоянства хочет человек, хочет так же, как кошка или собака, слон или таракан, ибо всякое единичное природное существо осуществляет себя в сложном противоборстве со всем природным сонмом: сие противоборство порождается генетической программой осуществления данного организма, в котором нет никакого смысла, кроме генетической потребности осуществиться в соответствии со своей генетической программой…

Молодые теологи зачастую начинают с разработки собственной теодицеи (как, например, П.Флоренский).

Физики, офтальмологи и художники знают, что даже цвет предмета есть оптическая иллюзия, психосоматический мираж, а в итоге — предмет веры. Но в этом своём иллюзорном качестве он всё ж таки — тоже — есть. И на том спасибо.

Бог потому и Бог, что не может лишь одного: не быть Богом, даже если Его и нет.

Веры в Божью Благодать жаждет тот, кто хочет затеряться в ней, забыться, заблудиться, убежать от ужаса неведомого, от ужаса бессмысленности, от страха непредсказуемой жизни и предсказуемой смерти, — и чем сильнее он всего этого боится, тем скорее он поверит…

Кто очень сильно хочет увидеть НЛО, тот его увидит — будьте покойны. Кто жаждет и ждёт Откровения свыше — дожаждется, дождётся.

«Стучите, и откроется вам»… Сильнее стучите… ещё сильнее… ещё… ещё… головой стучите, головой…

Рубрика: стать богом | ОСТАВИТЬ КОММЕНТАРИЙ
Октябрь 24

Мощь языка и участь дискурса [31.07-1.08.1999 (375-379)] — НОВАЯ ЖИЗНЬ

alopuhin

Мощь языка и участь дискурса

Смысл жизни заключается в том, чтобы вовремя окончательно расстаться со всякой надеждой на его обретение, умереть для всякой надежды и возродиться к новой — безнадёжной и, благодаря сему, прояснившейся — жизни: прежде чем умереть, надобно успеть стать совершенно неуязвимым и для жизни, и для смерти, потому что это только слова и психические проекции.

 Есть разные вещи и тела. Есть разные формы и слова. Есть разные настроения и хотения. Есть кресло и табуретка. Есть стакан и яблоко. Есть холод и тепло. Есть дерево и бурундук. Возьмём две головы — на одной, допустим, 500 волосинок, а на другой — 102: ну и что? Возьмём сороковую симфонию Моцарта — изымем из неё произвольно несколько нот или, наоборот, добавим несколько нот: ну и что? Возьмём яблоко — съедим его наполовину или целиком: ну и что?

                             Вчера мы хотели яблока, а сегодня не хотим.
Вчера мы не жили, а сегодня живём.
Вчера была жара, а сегодня мороз.
Вчера мы хотели мороза, а сегодня жары.
Вчера мы были умны, а сегодня  глупы.

Мы можем рассуждать о чём угодно, можем делать разные выводы, можем прозреть и ослепнуть, можем увидеть одну табуретку или две табуретки, но, задумавшись, можем сделать вывод, что мы видели три табуретки, и на этой основе мы даже можем построить целое новое величайшее учение о трёх табуретках, у одной из которых была тайно подпилена одна ножка, но об этом до поры до времени никто не знал, однако через семь с половиной лет об этом узнал архангел Гавриил, когда попытался воссесть на эту мифическую третью табуретку, что, возникнув из небытия, в небытиё и вернулась, хотя никто об этом ничего не знал, да и знать не хотел, но спустя годы какой-то безумец оказался настолько безумным, что заговорил о том, что ничего случайного на свете нет, а значит третья табуретка была! — одни поверили безумцу, а другие нет, а третьи не обратили на это никакого внимания, а четвёртые сидели на четырёх (!) табуретках, но не знали об этом, потому что сошли с ума, — впрочем, об этом они тоже ничего не знали и жили как придётся…

Чтобы разум по вине собственной твердолобости не впал в безнадёжное тупое безумие, полезно его иногда вовремя отвлечь чем-нибудь очень и очень детским, чем-то очень натурально и естественно, а не вымученно и выморочно, глупым, чем-то беспримесно чистым и честным, беспечным и в меру заразительным и азартным, в меру простым и жизнеутверждающим. Отвлечься полезно бесполезным процессом, позволяющим пафос высоколобия, разум, впавший в гордыню и хюбрис, нейтрализовать и раз-умить: подмогой сему и служат как раз — игра, ритуал, художество, искусство — культура. Всё-таки, как ни крути, а культура — это универсальное средство временного спасения (или спасительного самообмана?) и отдельного человека и всего человечества от любых неутыков и ужасов наличного бытия (хотя на самом-то деле подлинное Спасение, Откровение — это вовсе не средство, а всегда уникальный, акультурный, всегда неожиданный и спонтанный опыт воскрешающей смерти).

Аксиоматика, изначальные условия игры есть договор, конвенция тех, кто в неё играет: если ты не принимаешь правил игры в шахматы, ты не будешь, не можешь, не должен играть в шахматы.

Язык есть игра. В каждом языке есть, в свою очередь, множество отдельных, частных, специальных ответвлений, субъязыков-игр — дискурсов (дискурс физиков, дискурс лириков, дискурс дворников, дискурс грузчиков, дискурс носильщиков с Казанского вокзала, дискурс газонокосильщиков, дискурс тюрьмы, дискурс воли, дискурс метафизики, дискурс теологии, дискурс прокурора, дискурс бреда, дискурс подростка первой четверти XIX века и т.д.).

Каждая игра в пределах непререкаемой и общей для всех игроков конвенции предполагает большую или меньшую степень творческой свободы для каждого из игроков. Конвенциональность дискурса — предмет веры дискурсантов, носителей и участников, со-участников дискурса. Но если среди дискурсантов появляется шулер, тайно подсовывающий в свой (но в то же время и общий для всех дискурсантов) дискурс нарушающие конвенцию элементы, он есть уже не дискурсант, а вирус, шпион, враг и преступник, разрушающий, по определению, незыблемые основы всего дискурса в целом. В этом дискурсе, который он разрушает, ему уже не место — из этого дискурса он должен быть изгнан, после чего в стороне от этого дискурса он вправе создать уже свой собственный — другой — дискурс, который будет иметь другую конвенцию, для коммуникативной реализации каковой он может набрать себе новых — других — соучастников-дискурсантов.

Медам, мсье! Делайте вашу игру!..

О чём невозможно говорить в данном дискурсе, о том следует молчать в данном дискурсе.

О чём невозможно говорить в данном дискурсе, о том возможно говорить в ином дискурсе.

О чём невозможно говорить ни в каком из существующих дискурсов, о том возможно говорить в новом, специально созданном для этого говорения дискурсе.

Самые пограничные, промежуточные и смешанные дискурсы есть, по преимуществу, дискурсы художества, искусства. Однако — очень многие другие дискурсы столь же смешаны и размыты (в отличие, скажем, от дискурсов классической математики, шахмат или футбола).

Многие науки имеют так или иначе взаимно пересекающиеся дискурсы, ввиду чего между ними оказываются возможными плодотворные междисциплинарные связи.

Общехудожественный дискурс развивается в сторону роста многообразия частных дискурсов. Но и общенаучный дискурс требует время от времени периодического обновления дискурсивных ракурсов (но уже реже, значительно реже). А как же сакральный, религиозный дискурс? Он когда-то тоже потребует обновления, но не ранее, чем через несколько тысяч лет (если речь идёт о религии, глубоко укоренённой в культуре многих народов).

Лишь щенки и карапузы играют по тем же правилам, что и сто, и двести тысяч лет назад…

Религия как традиционная ритуально-сакральная практика есть культура.

Грубо говоря, культура — как культивирование — есть принудительное оживление и перевоспроизводство всего того или чего-нибудь из того, что существовало, происходило и было создано в тот или иной период человеческой истории (персональной, групповой и/или всеобщей). То бишь заботясь о сохранении всего того, что уже навсегда прошло, культура волей-неволей принуждает живущих в ней (в её охранной зоне) имитационно-миметически перенимать, умножать и вживлять в живое тело своей текущей жизни мёртвое содержимое её музея, мемориала, склада, склепа, архива, библиотеки, аудиовидеотеки, дискотеки и т.д.

Если религия как ординарная практика есть культура, то и наука как последовательность культурно-исторически обусловленных действий мало чем отличается от религии — в том смысле, что и она культура. Однако если ординарная религиозная практика — на 100% культура, то наука, по меньшей мере, на 90%: наука предполагает ещё и дикое, акультурное творчество, как и искусство, где такое творчество либо превалирует над культивированием, либо пытается превалировать. Интересно, что богословие тоже предполагает в себе (в своём научно-онтологическом аспекте) элемент креативности, хотя и меньший, чем религиозная философия (всякая философия как метафизика так или иначе оказывается отчасти религиозной, но не в системно-догматическом, а в онтологически-категориальном смысле).

Борьба Ницше с христианством (как, впрочем, и всякая борьба вообще) есть борьба не философская, а культурно-историческая.

Смешивая культуру с живой («здесь и сейчас«) философией (и искусством), мы смешиваем зайца с геометрией.

Чистое творчество осуществляется через спонтанный выход креатора из мейнстримовой истории ради герметической игры его — уже «ушедшего» — сознания с самим собой, в результате которой история (и уж, конечно, культура) вдруг оказывается другой — новой. Следовательно, всякий мыслитель, каковой, по определению, движется к мысли от немысли, — художник и стихийный игрок, играющий ценою целой жизни, ва-банк на ничем не гарантированный выигрыш, каким является «как бы сквозь тусклое стекло» чаемое им Откровение, прозрение, напрочь сметающее всякие правила предустановленной игры и закладывающее основы небывалого доселе зрения и языка (не дискурса).

Рубрика: стать богом | ОСТАВИТЬ КОММЕНТАРИЙ
Октябрь 20

Бог не фраер [27.07.1999 (337-351)] — НОВАЯ ЖИЗНЬ

alopuhin

Бог не фраер

…Узнал бы Ф.Ницше Православие, иначе бы заговорил…

Слюнтяйство декаданса
                                               возненавидел он,
                                               упадочность романса,
                                               бесформенный меон…

Будучи совершенно свободным от мира, Бог Благодатью Света Своего нездешнего с ним, с нами связан: но связан не так уж просто и явно — а связан лишь тогда, когда мы своим духом способны эту связь воспринять, усилить, овременить и распространить. Это есть принципиально двусторонняя связь. Хотя без нашего участия она всё равно существует, но существует неузнанной, неопознанной, неактуализированной, то есть так, будто её и нет вовсе… Поэтому в бытии это целиком наша связь, ибо способы, инструменты, языки для этой связи у нас и у Бога — разные (у нас бытийные, у Бога внебытийные).

В Откровении человек открывается, разоблачается, распахивается и перерождается пред Светом Благодати Божией, отбрасывает от себя мусорные завалы века сего, обнажает горе своё сердце, которое вдруг обновлённо вспыхивает в этом благодатном Свете, — вот тогда-то человек и обнаруживает, распознаёт в себе и вне себя золотую нить этой своей связи с Творцом Небесным, Которого логически и онтологически нет здесь, в этом мире, и именно поэтому, вопреки бытию и небытию и помимо них, Он в сердце нашем изнутри — горит!

Откровение — это реальное чудо, которого по земным меркам не может быть, поэтому оно, по тем же меркам, есть иллюзия.

Изначально Бог творит из абсолютного Ничто относительное, ещё бесформенное и неопределённое, Нечто (из укона — меон), из которого дополнительным «да будет!» творит уже (но не буквально Сам, а посредством спонтанного развёртывания порождённых Им потенциальных идей-волевых актов) новые — наши — формосущностные конкретности, каковые, в свою очередь, тоже не стоят на месте, не застывают раз и навсегда, а на своём иерархическом уровне продолжают творение Божье согласно Свету и Промыслу.

…П.Флоренский пишет, что католичество — вера, по преимуществу, зрительная, а протестантство — слуховая и что, мол, Православная Церковь оба эти восприятия в себе органично объединяет…

Католичество, боясь еретического инакомыслия и потери церковного единства, требует от своих подданных беспрекословного повиновения. Протестантство же, боясь потерять интеллектуальную свободу, предоставляет своим приверженцам одну только Библию и ничего кроме Библии как голого текста с набором умных фраз, которые каждый волен трактовать как хочет и на основе которых каждый волен верить как сможет.

Католичество даёт церковное единство, но — лишает интеллектуальной свободы. Протестантство даёт интеллектуальную свободу, но — лишает церковного единства.

Православная же Церковь предполагает соборность как органическое сочетание церковного единства и интеллектуальной свободы на основе духовно-мистической любви к Богу, к Его истине и всем Его созданиям.

Живой, реальный и полнокровный синтез всех антиномий, земли и небес, пути горе и пути долу — вот что в единстве любви и свободы даёт (в идеале) Православная Церковь.

Всё, чем мы живём, содеяно по воле Божьей, но Богу нет до нас никакого дела, а если и есть, то вовсе не в нашем, человеческом, смысле, совсем не в нашем…

Элементы славянского и русского язычества, органично подстилавшие развитие национального характера, нашли своё своеобразное Софийное проявление в русском Православии…

Бога здесь нет, но есть Его преображающий фаворский Свет, Свет Святого Духа, Который невидим и неведом, пока мы, высшие творенья Божьи, немы, слепы и глухи, пока мы завалены мусором греховных страстей и устремлений, пока не готовы встретить Его во всеоружии безоружного, обнажённого сердца, омытого вышней Любовью, и — прозреть…

Встреча может и не состояться, но от нас требуется одно — готовность к ней…

Мысль, чтобы двигаться, жить, требует аналитического разделения, элементирования и поляризационного расчленения объекта — дедуцировать ей, скальпелем заострившись, органичнее, то есть посредством лишь одного разума она, собственно, ни на что иное и не способна: чтобы индуцировать, обобщать, ей, по меньшей мере, не обойтись без подключения интуиции, а интуиция волей-неволей выводит её на религиозные рельсы… Поэтому учёный-позитивист чувствует себя в своей тарелке только тогда, когда раздирает алгеброй гармонию нераздираемого единства…

Бог ведь, по сути, раскрыл Себя нам, сотворив нас со всею природою нашей: невероятно чудесное совершенство, явная (прозрительными временами явная) телеологичность и целесообразность всего нашего мира будто подсказывают нам, что ведь это всё неспроста, что Богу это всё было, есть и будет очень нужно. Мы — Божья нужда, надежда и Божье Откровение. Бог содеял нас сверхвременными и сверхпространственными деятелями, способными творить собственную разумную реальность… А когда мы стали забывать о Нём и о своих божественных возможностях и долгах, Он послал к нам на распятие Сына Своего Единородного, именем Которого мы созидаем уже здесь, на земле модель Царства Божия — Церковь Иисуса Христа…

Нужда Создателя в творении — спонтанна, бескорыстна, безначальна, непринуждённа и вольготна, как всякое творчество. Но всякий настоящий художник знает, что подлинное творение, созидаясь, само уже себя творит — София, мировая душа (Логос) водит рукою художника, развёртывая отпущенную на волю пружину идейно-безумного потенциала. И вот картина написана — присутствует в ней художник или нет? И да, и нет: материально, реально — нет; духовно, мистически — да. Степень этого присутствия зависит от слагаемых, производных сего творения (произведения) — от силы замысла и вдохновения, от инструментов и материалов (кистей, красок, холста и т.д.) и прочих сопроводительных условий, но также и от зрителя и оценщика (критика, галерейщика), каковые суть сотворцы творения сего… Художник прощается со своей картиной, — и она начинает свою самостоятельную жизнь. В Лувре повесили Леонардову «Джоконду», и она преобразила и продолжает преображать и Лувр, и его посетителей — она живёт и творит, будучи однажды сама сотворённой… Вот так и мы… Возможности наши суть божественные, а точнее богоподобные, возможности, подаренные нам свыше просто так, но чаще всего мы наплевательски, без должного уважения к ним относимся: мы заданы себе на подержание для неустанного, неусыпного воплощения собственного творчества, собственного света — в этом наше богоподобие…

Не надо человека сужать — он потому и человек, что нечеловечески (богоподобно) широк. Вот только он и без того сам себя то и дело сужает. И падшесть его здешняя, скрижалями удостоверенная, стреноживает его и корёжит жестоко… А в искорёженном сознании человека божественное то и дело мешается с дьявольским — и образуется дичайшая каша, месиво, производящее тьму ценою Света. Смирение смиренью рознь. Тупорылый фатум Провидению и Промыслу Божьему рознь.

Греховная падшесть — это безвольное подчинение всякой контингентной внешней и внутренней силе, морок творческого бессилия, жалкое смирение пред плоским детерминизмом века сего, душное духовное рабство, «обморок свободы» (по выражению С.Киркегора).

Православие по самой своей природе требует интуитивного творчества (реализуемого на пересечении интуиции интеллектуальной, чувственной и мистической), основанного на неразрывном качественном двуединстве трансцендентного и имманентного.

Мы потому и можем переживать свою богооставленность столь остро и мучительно, что мы и вправду оставлены Богом здесь, в этом мире на собственное — богоподобное — попечение. Однако лишь только мы начинаем это своё дремлющее до поры богоподобное творчески воплощать, осуществлять, тяжкое чувство богооставленности нас покидает. Вот и всё.

…Впрочем, одинаковое Спасение достойных и недостойных, верных и неверных, святых и грешников в Царстве Божием вовсе не абсурдно: милость Божья больше, всеохватней, сильнее и непостижимей милости всякого земного суда… А чтобы гневаться и карать, жечь и пытать, для этого не надо быть Богом, для этого достаточно быть только человеком, до к тому же ещё мстительным, злобным садистом…

Рубрика: стать богом | ОСТАВИТЬ КОММЕНТАРИЙ
Октябрь 3

Предпосылки Откровения [6.07.1999 (222-233)] — НОВАЯ ЖИЗНЬ

alopuhin

Предпосылки Откровения

Культура в примитивном виде имеет своё место и у животных (если её понимать совсем уж широко, то у всех практически животных), поэтому она не в нашей власти — до тех пор, пока мы остаёмся животными, коими мы в значительной своей основе и являемся. Культура есть структурный инструмент природы (биогенеза).

Гнездо, нора, жилище, палка-ковырялка, камень — чтобы разбить яйцо, табуретка, штаны, топор, колесо, нож, хлеб, чашка, ложка, кружка, навык, знак, символ, язык, речь, танец, песня, миф, логика, повадка, обряд, ритуал, культ, тотем, табу, социум, семья и школа, стая, община, город, государство, законодательство, кнут, пряник, религия, тюрьма, война, политика, книга, Дон-Кихот, джинсы, авторучка, унитаз, самолёт, coca-cola, героин, героизм, дзен-буддизм, кино, философия, поэзия, беллетристика, живопись, туалетная бумага, обои в цветочек, библия, очки, диалектика, компьютер, колбаса и т.д.

Всё это есть продукты и явления культуры — эволюционного механизма выживания вида: только и всего.

Границы, которая бы отделяла «насущное» и «обязательное» от «ненасущного» и «необязательного», — её на самом деле нет и быть не может. Обсуждать эту границу столь же — здесь — бесполезно («безвыходно»), как рассуждать, судить-рядить о степени необходимости и свободы, предельной нужды и «лишнего» творчества, преисполнившись которыми, природа-де с дивным разнообразием и художественным остроумием «разукрасила» крылья бабочки или «выстроила» звёзды на нашем небосклоне именно в такой, известной нам, конфигурации…

И в этом смысле, конец европейской классической философии (онтологии) «застолбил» вовсе не Г.Гегель, а уже И.Кант: Гегель лишь окончательно обсосал и рассортировал (объективировал) уже до него обглоданные кости (к коим Маркс потом пришпандюрил уже совсем инородное — мистериально-социологическое — мясо)…

Человеческая культура, таким образом, есть всё, что человек придумал и сделал за всю историю своего существования, а также весь комплекс его априорных аксиологических представлений, позволяющих всё это не только придумать и сделать, но и в этом, среди всего этого — жить: здесь и теперь.

Культура принципиально исторична. Каждый её продукт и предмет исторически «отсылочен» (род — племя — община — государство; чернильная гусино-перьевая ручка — чернильная ручка с т.н. «вечным», стальным пером — чернильная авторучка — пастовая шариковая авторучка — гелевая шариковая авторучка и т.п.). хотя и само — какое бы то ни было — представление об истории есть продукт человеческой культуры.

В онтологическом (расширительном) смысле, культура и цивилизация — одно и то же, свобода и необходимость — одно и то же, природа и культура — одно и то же.

Человек мысленно разделяет и абстрагируется (объективирует и объективируется), чтобы мыслительно властвовать над мыслительно разделённым и мыслительно отвлечённым.

Дерево и паровоз — равноправные продукты бытия и природы.

Всё, что неестественно (искусственно), в конце концов, — естественно. Всё, короче, бытийно, то есть всё, что, казалось бы, могло быть отдельным, слишком нерасторжимо связано и многократно закольцовано со всем, что только есть и могло бы быть, а посему не может быть отдельным. Поэтому всё есть всё и больше ничего. Остальное — разговоры («культура»). То есть все прочие суждения по большому (онтологическому) счёту некорректны и неистинны. Поэтому вводятся специальные умозрительные ограничения, контексты, системы координат, в условных пределах которых те или иные понятия могут немножко «работать»…

Но всяк ведь норовит со своими понятиями заступить за эти ограничения, забежать за Можай… И тогда начинается куча-мала и кишмение кишмя: у всякого говоруна свои понятия и термины, свои контексты и свой кружок общения (а кто и вовсе без кружка, хотя в любом случае относит себя к той или иной референтной группе), и если они начинают выяснять между собой отношения, тогда держись…

Полиция (или иная заинтересованная сила) иногда таким макаром натравливает бандитскую группировку одного района на группировку другого района — те сходятся в обоюдной перестрелке… В результате — с обеими бандами покончено: полиция складирует трупы и получает награды от властей за эффективную борьбу с преступностью…

Всё, что нарушает установленные границы, можно, с разной степенью условности, отнести к искусству.

Однако всякий мыслитель, по определению, не может не быть трансконтекстуальным оригиналом (ибо мыслить, не нарушая каких бы то ни было прежних границ, невозможно). Поэтому всякий, кто берётся хоть что-нибудь помыслить, уже по-своему волюнтарист, вульгарист и художник.

Лучше всего, конечно, писать поэмы, эссе и романы — без оглядки на чужие (более культурно-исторически обусловленные) правила и контексты… Но такое безоглядное искусство просто исходит из иных — тоже по-своему обусловленных — мотиваций и интенций…

Конечно, всё и вся имеет «кое-где у нас порой» некоторые точки взаимного межконтекстуального пересечения (и тогда появляются философские романы, философские поэмы, пиитические мечтания В.И.Вернадского, научная поэзия А.Л.Чижевского, математические построения В.Хлебникова, пророческие фантазии К.Э.Циолковского, «Философия общего дела» Н.Ф.Фёдорова и т.д.)…

Разбегание по дисциплинарным квартирам есть следствие качания методологического маятника: дойдя до аналитических пределов-тупиков объективации, мы готовы, да и качнулись уже в обратную сторону.

И культура, и цивилизация, пока они нас ещё не достали своей секирой, мы их и знать не знали, и артикулировать-пережёвывать не желали — не педалировали, не вычленяли в особенные-разособенные понятия, чтобы нагрузить их потом всяким-разным содержанием…

Но, с другой стороны, то, что приближается к своему этапно-круговому завершению, то, что завершает некую стадию своего становления, то, что становится более-менее (для наблюдателя) целым и цельным, то и становится как-то вдруг понятийно (для наблюдателя) видимым, заметным, проявленным своей формой. То есть понятия не с потолка берутся, а являются как бы некой сургучной печатью формообразования, неким бантиком-ярлычком определённой формочки-бандерольки…

Конец — делу венец! Конец, точка, баста, крест! И надпись на кресте — «Царь иудейский».

Понятие — символический крест завершения одного и начала другого — нового, которое на самом деле никакое не новое, но понятийно новое.

Открестившись от одного, вступаешь в другое, в другую то есть стадию, этап, эпоху, ипостась, другой этаж, уровень, субстрат, вид, разряд, эон эволюции, субстанции, континуума, бытия, божественного.

Человек, по Христу, есть переходная стадия между двумя мирами — животным и божественным.

Новизна — свежа и преисполнена потенций (как молодой бычок), бесформенна и анархична (относительно старины).

На завершающих стадиях формообразования потенциалы новизны иссякают, и вот она уже не новизна, а дряхлая баба Яга, — она тупеет, коснеет, матереет, но ведь и мудреет…

Всякая законченная форма будет взорвана с рождением из неё очередной анархической новизны — без формы и вида.

«…не было в Нём ни вида, ни величия» (Ис.,53:2). А потом уже и вид появляется, и величие, и золото икон…

Подлинная новизна есть следствие подлинной гибели («полной гибели всерьёз»).

Но после своего рождения, поначалу новизна ещё должго видится как мусор, каша, мешанина, помойка, из непроглядности которой она собственно и выглядывает, выпрастывается, вылупляется, формируется — формуется, сужая, кастрируя, упрощая, вульгаризуя щедрое разнообразие помоечного контекста.

Иисуса распяли — Он «кончился»: тут-то они Его и «увидели»…

Как раз потому «они любить умеют только мёртвых», что помер — и форму завершил, то есть сделал её сюжетно законченной, видимой, особенно видимой со стороны…

Поэтому Христос в самом начале Своего крестного пути подспудно догадывался, что «они» Его вряд ли поймут в необходимой Ему полноте, если Он не замкнёт Своё Слово какой-нибудь до чрезвычайности впечатляющей символической формой…

«Красивые» смерти наших поэтов — А.Пушкина, М.Лермонтова, С.Есенина, В.Маяковского, М.Цветаевой — посредством духовных обратных связей, задним числом углубили, укрепили, усилили, обогатили, обновили, оживили их творения, окропили их живой водой вневременного бытия.

Но самоубийство самоубийству рознь. Христос тоже самоубийца. Александр Матросов — самоубийца. И Сократ — самоубийца. И забулдыга-алкаш, захлебнувшийся в собственной блевотине. Однако форма, смысл и контекстуальное значение каждого из этих актов жизни различные.

Всякий экзистенциальный опыт трагичен, ибо это есть опыт претерпевания, страстотерпия, умирания и превозмогания смерти, опыт очередного перевозрождения ценою жестоких потерь и страданий.

Специалисты утверждают, что человек в среднем за семь лет полностью меняет клеточный состав своего организма…

Если убрать все контекстуальные конструкции мышления и выйти в безразмерный мировой континуум, в мир неинтеллигибельного Целого, в мир, который существует, если существует, без человека и его далеко идущих планов и влияний, то в этом необжитом нами мире нет ни суровой необходимости, ни жестокой тотальности детерминизма, но нет и свободы, нет случайности, нет никаких категорий, понятий, представлений, полярностей и антиномий, причин и следствий, начал и концов, нет ничего, на что бы мы могли опереться, ведь и законов физики там нет, никаких законов там нет (ведь любые законы есть лишь наши законы, законы человеческой культуры, что «работают» только в определённых умозрительно-идеалистических контекстах)…

Но это ведь и есть именно тот самый что ни на есть подлинный и реальный мир, в котором мы с вами живём, и мы сами есть этот мир: вся проблема в том, что о нём, кроме того, что он ЕСТЬ, ничего сказать нельзя. Дальнейшие суждения об этом ЕСТЬ порождают иллюзии первого порядка. Умножение суждений приводит к умножению иллюзий.

Изощрившись в порождении иллюзорно-рефлексивных столпотворений, в умножении отражений отражений, в построении всё новых и новых зеркально-оптических конструкций умозрения, запечатлевающих и по-своему искажающих-преломляющих искажённые отражения прежних зеркально-оптических конструкций, мы становимся мастерами в построении-подгонке каких (нам) угодно законов и теорий. Мы становимся мастерами сопряжения чего угодно с чем угодно, и тогда нам хочется уже делать это не просто так, а — красиво: и тут начинаются эстетика, этика.

Чем дальше от сермяжной сути, которая проста и пуста, тем больше слов, гармонии, красоты и стройного, хотя и сложного, порядка. Чем ближе к истине, тем корявее язык, тем больше нелепых нестыковок, аляповатостей, тем меньше возможностей для человеческого, логического мышления — тем больше без-умия и немоты.

Потому-то язык и грешен заведомо, что умножение болтовни об истине лишь умножает и усложняет покровы последней, тогда как рядом с истиной он совершенно без надобности.

Откровение принципиально вневременно и потому невыразимо — немотно: оно почти ещё не есть, но, несмотря на это, уже есть.

Завершение формообразования всякой системы, теории, произведения, научного корпуса, где все структурные элементы уже достаточно чисто состыкованы-подогнаны-закольцованы друг с другом, переводит их из неравновесного в равновесное, архитектонически гармоничное состояние (отсюда выражение — «храм науки») — состояние смерти (которое, в приницпе, может длиться чуть ли не бесконечно, а может и не длиться вовсе). Поэтому систематически разработанные, отрефлексированные во всём своём внутреннем многообразии целостные конструкции (мифологические, религиозные, научные) есть конструкции поздние, закончившие своё развитие. Чем подобная система ближе к своему завершению, тем она медленнее, тяжелее, инерционнее, скучнее, серее, старее, дряхлее, мертвее, ординарнее, банальнее, обыденней и привычней… Потом, рано или поздно, происходит взрыв, обрушение системы, из развалин которой тут же прорастает, рождается что-нибудь новое — маленькое, корявое, кургузое, неказистое, нелепое, но свежее, живое, живучее и упрямое, — появляется и снимает этим своим диалектическим появлением былую актуальность родительской системы, которая при этом переходит в латентно-виртуальное состояние, в пыльный мемориально-музейный запасник, в хрестоматию, энциклопедию, в архив культуры… На самом деле архитектонику системы ещё задолго до её обрушения начинают расшатывать различные крамольные пристройки-спекуляции, которые более летучи, живучи, адаптивны и выносливы, чем несущие элементы самой этой дряхлеющей системы, а поэтому после её крушения дают неизбежные всходы — покуда махонькие, слабенькие, некультурные…

Болтовня вообще не нужна, а особенно лишняя болтовня. Ну а если, скрепя сердце, и терпеть какую-нибудь болтовню, то такую, которая служит всё большему и большему уточнению первоначальных, глубинных смыслов, что могло бы приблизить нас к истине. Но для этого нам нужны критерии точности, системы отсчёта — что, откуда, куда и зачем…

В случае с истиной и богом у нас таких критериев нет и быть не может никогда, ни при каких условиях. Остаётся одно — слепо блуждать вокруг да около, что в данном случае равносильно прекращению всякого блуждания, всякого поиска, да и вообще равносильно чему угодно: ищи-не ищи…

Но тут-то всё как раз и начинается — из этой распоследней, разбеспросветной тупиковости.

Умерев для мира, незаметно отказавшись от его заманчиво мелькающих манков, от егозливых поисков и блужданий (но прежде надо, конечно, изрядно поискать и поблуждать, а потом от всего этого изнемочь, исчерпаться и опустеть, отпустить себя, отступиться от всех своих притязаний и опуститься пушинкой легчайшей на дно, которого нет, а поэтому лететь, лететь легко, куда летится), можно ненароком оказаться в ситуации, несущей в себе предпосылки для Откровения…

Рубрика: стать богом | ОСТАВИТЬ КОММЕНТАРИЙ
Сентябрь 30

Вменяемость во Христе [3.07.1999 (191-194)] — НОВАЯ ЖИЗНЬ

alopuhin

Человек прошлого (не так уж и давнего) был окружён опасной, дремучей и хищной, но вместе с тем живой, благодатной и щедрой природной стихией.

 Человек же сегодняшний окружён зачастую природой укрощённой, надломленной, забитой и больной, а опасными, дремучими и хищными стали для него теперь продукты его собственной цивилизации — мёртвые и бесчувственные, но невероятно активные и вездесущие: и вот они уже с успехом перевоспитывают управляющего, а зачастую уже и не управляющего, ими человека на свой лад… Природа пока ещё из последних сил (впрочем, всех сил её мы не знаем и знать не можем) пытается спасти человечество от гибели, но оно не оставляет ей на это никаких шансов (шансов, впрочем, мы тоже не ведаем и ведать не можем).

Зато к концу ХХ века мы вроде бы уже начинаем прощаться с глобальными социально-политическими иллюзиями, которые водили нас за нос несколько последних веков, а то и тысячелетий.

А ведь все достижения культуры и цивилизации так или иначе служат умножению тех же иллюзий — иллюзий обороны и безопасности.

Все религии, все социальные институты служат тому же — ещё и ещё одному — очередному умножению иллюзий неизменности и надёжности.

Всякий отдельный человек, каким бы диким и непросвещённым он ни был, практически всегда лучше, благороднее и человечнее всякого социума, в который он включён — вколочен, втиснут, ввинчен — как мёртвый и покорный винтик. Смог бы сам по себе каждый такой человек, если бы он не служил раболепно всем своим социумам — от семьи до государства, — так испохабить, изгадить, изнасиловать всю эту великолепную и грандиозную природную махину третьей планеты от звезды, именуемой по-человечески Солнце?! Ответ ясен.

Наивная мечта В.И.Вернадского об автотрофности человечества, близка уже, кажется, к своему воплощению, — пожирая себя, человек делает всё для того, чтобы перейти в скором времени на растительный (т.е. совершенно безмозглый) способ существования: В.И.Вернадский, конечно, мечтал несколько об иной автотрофности, но такова уж судьба всякой мечты — грезишь о чём-то невероятно прекрасном, а в итоге получается какая-то совсем уж неожиданная, а то и зловредная чепуха: очарование чревато разочарованием.

Ещё один мечтатель — К.Э.Циолковский — грезил о лучистом человечестве, когда мы-де станем летучими и вольными лучами без всяких там телесных и прочих проблем, — будем, дескать, себе летать там и сям, от планеты к планете беззаботно и гордо…

А диковатый самородок Н.Ф.Фёдоров грезил о физико-химической победе над смертью, когда, мол, раскроются трухлявые гроба и наши многочисленные усопшие предки восстанут пред нами въяве и вживе, и обнимут нас, несчастных, и расскажут нам много всего интересного, всю правду поведают о славных былых временах и наставят нас на путь истинный… А станет нам тесно от эдакого столпотворения бессмертных человеков, полетим на Луну, на Венеру, на Марс. Делов-то…

История нашей цивилизации, эпохи грандиозных свершений, терзаний и надежд, ХХ век с его небывалыми взлётами и небывалыми падениями преподнесли нам настолько наглядные уроки дичайшего цинизма и глумления над этическими идеалами всех времён и народов, что самый неотёсанный, с точки зрения современного европейца, дикарь, никогда не слышавший таких слов, как любовь, благо, добро, справедливость, честь и совесть, живущий повседневной борьбой за элементарное, самое что ни на есть примитивное существование и отправлением своих первобытных языческих культов, представляется нам сегодня чуть ли не единственным воплощением сих идеалов, ибо лучших, менее грешных претендентов на этот пост нам теперь всё равно уже никогда и нигде не найти.

А не идёт ли всё зло на земле от наших твердолобых  идеализаций и мстительных утопий? Может быть, и так. Но если это зло, то зло почти неизбежное, ибо жизнь есть явление неясное, смутное, а всякая её вынужденная конкретизация, всякое её процессуально-этапное и прогностическое определение так или иначе оказываются чересчур гипотетическими, идеалистическими, умозрительными, а по сути — лживыми.

Зло вообще-то есть неизбежное, хотя в то же время и случайное, обстоятельство, частичное повреждение, изъязвление добра, выпавшее ему на долю в результате его актуализации в заведомо неидеальных, земных условиях.

Зло — это контингентный факт, на который пенять грешно, смешно и бесполезно, как смешно и бесполезно пенять реальному солнцу за его пресловутые пятна: пятен не имеет лишь идеальное солнце.

«В начале был Логос» (Ин.,1:1), то есть в начале был стройный замысел, идея, отвлечённый план, схема, модель, каковая, претерпев актуализацию в нашей реальной действительности, не могла избежать закономерного образования побочных контингентных неточностей, ошибок и поломок, которые, компенсируемые отрицательными обратными связями мировой системы, не составляют для неё в целом особенной проблемы.

Другое дело грех, который совершается специально и сознательно, хотя, если говорить с учётом терминологии К.Г.Юнга, он может совершаться и бессознательно, но бессознательное есть ведь только условная часть сознания, ответственность за полноту и «вменяемость» которого лежит на плечах его обладателя, т.е. , по Юнгу, нежелание осознавать свои бессознательные импульсы есть сознательное желание не знать, закрыть глаза на свои собственные побуждения, что само по себе есть уже великий человеческий грех, ибо человек потому и человек, что он имеет власть над своим сознанием, своей душой. То есть та самая «невменяемость», за которую наш суд смягчает приговор преступнику, есть, выходит, больший, а точнее, каузально первейший, более серьёзный грех, чем его, какой бы то ни было, «судопроизводственный» результат (за исключением безнадёжно патологических случаев).

Человек совершает грех, когда он себя не держит. Это не значит, что человек не имеет права на самозабвение, — наоборот, именно благодаря забвению себя, своего жалкого и жадного «Я» (а точнее, неадекватной, корыстно надуманной части своего «Я») и совершаются в мире все подлинно благородные деяния, но при этом совершающий их человек держит свою самость в её простодушно-бескорыстном слиянии с миром, универсумом, абсолютом (а если говорить о Боге, то и с Богом).

Держание себя происходит совсем не торжественно и явно. Неистребимо-весёлое и ненадуманное, непреднамеренное, непринуждённое, а по сути всего лишь простейшее внимание — вот что нужно для этого. Обычное уважение к жизни и её мелочам.

Чтобы быть на-стоящим, до-стойным и стоящим человеком, чтобы открыть себя для Откровения и предстать пред Ликом, вовсе не обязательно совершать подвиги и достигать высот в каком-нибудь деле. Достаточно просто жить в незаметной дружбе с незаметными мелочами, достаточно видеть и слышать, не прилагая к этому никаких видимых усилий. В этом и состоит подлинное смирение — в уважении к тому, что тебя окружает, а значит и в уважении к себе, к себе, идущему навстречу свободному предопределению — Провидению. Разве это так трудно?..

Если вы скучно и тупо пьёте свой скучный чай и смотрите на тупую стену, то вы скучный и тупой — невменяемый — человек. Христос пришёл, чтобы сделать нас вменяемыми — наши конкретные преступления Его не волновали.

Вера — это и есть вменяемость, внимаемость, вмещаемость, при которых сознание, дух обретает спокойную цельную силу, снимающую любые проблемы.

Дело, в конце концов, не в Боге, а в нас — в том, как мы с собой, своей душой распорядимся. Христос пришёл и ушёл — а мы остались, и смотрим друг на друга потерянно и недоумённо.

Христос пришёл и ушёл, но прежде чем уйти, успел расставить новые акценты и валентности. А мы и поныне ещё над ними кумекаем, , хоть они и ускользают у нас между пальцами, аки песок той пустыни, где дьявол Его искушал, — искушал, потому что у него были для этого основания: Иисус сомневался, опасался и не решался поначалу ступить на путь Своего решающего последнего призвания, чреватого суровыми для Него последствиями.

Он сомневался почти как Гамлет, и медлил… Чего уж там про нас говорить, многогрешных…

Рубрика: стать богом | ОСТАВИТЬ КОММЕНТАРИЙ
Сентябрь 29

Духовные ловушки цивилизации [2.07.1999 (188-190)] — НОВАЯ ЖИЗНЬ

alopuhin
alopuhin

Духовные ловушки цивилизации

Проблема даже не в том, что чрезмерное смирение и самобичевание не менее опасно и зловредно, чем эгоизм и самодовольство, а в том, что «золотой середины» меж ними в реальности не существует. Если мы хотим жить в первой, настоящей реальности, а не метаться между культурно «отрихтованными» биполярными понятиями-ярлыками, мы рано или поздно вынуждены будем безжалостно их отбросить и попытаться подойти к целостному, сразу-синтетическому (то есть без предварительного анализа-расчленения) восприятию себя в этом мире — всё-таки себя, в себе, из себя… Всё-таки с собой так или иначе приходится разбираться, но не с собой как объектом и субъектом (этот способ европейской «расчленёнки» мы уже исторически исчерпали), а с собой как неразложимым целым своей-не своей жизни, которая не ограничивается очевидными пределами сугубо физического тела.

Библейские заповеди врождены нам сызначала, то есть, конечно, не сами эти заповеди, а психический аппарат, обусловливающий элементарные представления о добре, красоте, истине, подобно тому, как вестибюлярный аппарат обусловливает наши представления о верхе и низе.

Начальные аксиологические (ценностные) констелляции со временем «перевоспитываются» в социально ориентированные установки, имеющие самодовлеющий характер: эти установки определяют дальнейший рост крепостных стен монументально-шлакоблочной культуры, которые в итоге обрушиваются на того, кто их породил. Таким образом, исходно оборонительная (в отношении к природной стихии) мощь цивилизации незаметно поворачивает свои уже слишком многочисленные орудия против своего создателя, человека, который уже из кожи вон лезет, чтобы стать объектом и продуктом культуры и цивилизации, забыв о том, что он есть «целое» (не часть) той самой неделимой природы, с которой он доселе воевал не на жизнь, а на смерть как с чем-то чужим и заведомо враждебным.

Однако природа «взяла» человека изнутри и — взбунтовалась. Оказывается, покоряя природу, человек воевал с самим собой и, кажется, почти уже себя покорил, положил на обе лопатки.

И теперь, чтобы что-то по-настоящему, первично и непосредственно увидеть, увидеть собственными, «незапудренными» глазами, мы должны освободить свой взгляд от автоматического социально-культурного удвоения и осознать свою унизительную обусловленность внешней, уже давно не нашей, лицемерной и бездушно-технологичной конъюнктурой.

Когда-то живые, свежие и насущные коммуникативные конструкции и заповеди, пройдя многовековую культурно-историческую «рихтовку» (канонизацию), дряхлеют, роговеют, каменеют, мервеют и оборачиваются заурядной банальностью, пошлостью, оковами духа.

Именно поэтому, например, образованный и чуткий к языку человек не может уже всерьёз, без иронии признаться в любви посредством гениальной и древней формулы «я тебя люблю», а вынужден передавать её изначальный смысл не столь измусоленными околичностями и экивоками (этот пример в одной из своих статей приводит Умберто Эко).

Прозрение, откровение происходит не вчера и не завтра, а здесь и сейчас — лично с нами, через нас, сквозь нас — и не благодаря каким-то идеям, знаниям, убеждениям, надеждам, личным достижениям, заученным формулам, правилам, прилежанию, неприлежанию, самовоспитанию, наставлениям, проповедям, постам и т.д., а вопреки им, а точнее, помимо них и даже — благодаря тому, что нам по случайному счастью и совершенно беспечно удалось вдруг если не изничтожить, то усыпить в себе ими порождённых монстров, чтобы сознание, обретя блаженное опустошение, смогло наконец просто воспринять само себя, то есть истину, которая есть не вещь, не объект, а само это наше точно и ясно просветлённое, без-рассудное состояние — состояние Откровения.

Рубрика: стать богом | ОСТАВИТЬ КОММЕНТАРИЙ
Сентябрь 25

Откровение богочеловечества [29.06.1999 (158-165)] — НОВАЯ ЖИЗНЬ

alopuhin

Богочеловеческий потенциал человека заключается во взаимном сотворчестве — Бога в человеке и человека в боге. Человек без Бога есть не вполне человек, точно так же как Бог без человека не вполне Бог (хотя ситуация сия вполне условна и слишком гипотетична: Бог — всегда вполне Бог, человек — всегда вполне человек). Движение, путь к окончательному единству Бога и человека есть путь к последнему Откровению — Откровению богочеловечества. Этот путь и есть Любовь Бога: Бог ищет Своего воплощения, артикуляции в человеке, человек ищет своего воплощения, артикуляции в Боге. Это воплощение и есть Откровение и Спасение, рождающееся в созидательном творческом прорыве, в котором человек строит новые, доселе небывалые структуры, заполняющие трагическую пропасть между собой и Богом.

Человек, устремлённый к Богу, это не жалкий, уныло-коленопреклонённый и подавленный могуществом мира и Бога раб Божий (если он и раб, то только метафорчески), а вдохновенный и вольный (хотя, в точном, заострённом смысле, и не имеющий уже никакого выбора) строитель, сопрягатель трагически несоединимых противоположностей, созидатель радости единства из мрака ничтойной и никчемной пустоты.

Смирение человека должно быть только смирением своего бесплодного и деструктивного эгоцентризма, а если и не бесплодного, то ведь плоды эгоцентризма всегда — заведомо — с гнильцой. Поэтому то, что смиренно-вдохновенные строители возводили 500 лет назад для Бога, и поныне служит человеку, хотя бы человеку, а то, что безбожные строители возводили каких-нибудь 50 лет назад для человека, не служит уже никому.

Через духоподъёмное творчество человек разрывает оковы своей унылой ограниченности, открывает новое небо и новую землю и со-творяет свет бессмертия — вопреки всем смирившимся с эгоцентрическим материализмом людишкам, не осмелившимся воздеть очи горе, людишкам, упивающимся своей добропорядочной падшестью и ненасытным обжорством.

Бескрылые, отяжелевшие, зажиревшие, не осенённые творческим началом люди есть и должны быть жалкими рабами самих себя, своего «Я», есть и должны есть сами себя поедом, есть и должны быть — мертвецы, — и мертвецами будут до тех пор, пока не опамятуются, не прозреют, не очнутся от морока унылой мертвечины века сего, пока не обратятся лицом к Творению света предвечного, пока не станут его со-творцами. А мервецы пусть погребают своих мертвецов.

Таков закон — закон неумолим.

Мужество жить есть мужество творить, открывать всё новые и новые просветы во мраке беспросветной смерти, отвоёвывать у бездыханного небытия всё новые и новые островки полнокровной и вдохновенной жизни.

Внезапное вдохновение, одухотворение освобождает творческий потенциал человека из-под тяжкого спуда нудящего эгоцентризма и осеняет божественным даром и смыслом его обескрылевшую было самость (а она, в юнговском смысле, сверхлична), которая тогда становится творческим выражением мирового и надличного единства, силой, освобождающей от оков ординарной необходимости и ведущей к откровению подлинного просветления.

Любые ошибки, в конечном итоге, простительны человеку, если они сделаны им на пути к Свету богочеловеческого единства: ошибки на этом пути неизбежны, ибо человеку дано видеть себя и мир только сквозь «тусклое стекло», гадательно и неясно. От возможности совершить ошибки, падения на пути к недостижимому и непостижимому совершенству Творения навсегда избавлен лишь тот, кто окончательно утонул в зловонном омуте своего чавкающего эго.

Догадка человека о Боге есть вдохновенная и творческая догадка, требующая непрерывного — вдохновенного и творческого — перевоссоздания, освежения, обновления и омоложения: она не может, не должна одряхлеть и задохнуться в спёртом воздухе наших окаменевших и почерневших капищ.

Христос требовал от нас непрерывного, незастывающего, неусыпного по-двига, с-двига, движения к душевному и духовному совершенствованию и каждодневного нашего воскрешения в этом снова и снова возобновляемом движении — к созиданию, к Свету, к Нему.

Явление Христа есть вызов всяческому застою, твердолобому и зашоренному обскурантизму и клерикализму.

Явление Христа есть радостная победа над смертью во имя жизни — подлинной, обнажённой, очищенной от гробовых социально-культурных нагромождений, неуспокоенной в себе, самотворящей.

Церковь Христа есть живая, незастывшая, светлая Церковь, созидательно и вдохновенно проявляющая себя изнутри самой жизни, не отделяющая себя от неё могучими крепостными стенами, стыдливо скрывающими никчемную роскошь скупого рыцаря в засаленной рясе и похмельную ладана вонь.

Перевозрождённый, восставший Христос Третьего Завета мог бы повторить вслед за В.Маяковским: «Ненавижу всяческую мертвечину — обожаю всяческую жизнь!»

Впрочем, разностью природных темпераментов и прочих врождённых и воспитанных предрасположений в каждом отдельном человеке и в многообразных человеческих сообществах обусловлено во многом и различие в подходах к стратегии жизни и поведения, к стратегии веры… Тактические же подходы меняются и в пределах сознания отдельного человека — в зависимости от погоды, здоровья, настроения и т.д. А если этот человек ещё и русский, если он восточный славянин, если характер имеет текучий, расплывчатый, переменчивыйЮ анархический, интуитивистский, стихийно-художественный, бегущий слишком отчётливой объективации, то о последовательности и систематичности мышления такому человеку невозможно и мечтать. Это в полной мере относится и к нам… И сама ведь фрагментарно-текучая форма этих заметок имеет отчасти традиционно восточную природу…

«Западное» умозрительное стремление к деянию в русском сознании зачастую знаменует собой уравновешивающую компенсацию «восточной» философии недеяния…

Русское сознание изначально синкретично и религиозно, а в итоге стихийно-художественно — и в этом его, пожалуй, единственное духовное спасение, но в этом же его и крах…

Однако если русский дух спасается какой-нибудь одной своей частью, то другой своей частью он сие спасение иронически снимает, а в итоге и не только это спасение, он вообще всё снимает, все проблемы и «термины», и жизнь, и смерть, и всё, и ничто… Снимает и посмеивается диковато. Но ещё более удивительно и непостижимо то, что, снимая всё это (ВСЁ), он в то же время этого не снимает, осуществляя поступательно-отступательный синтез полярных своих частей, результатом которого оказывается предвечный иронико-трагический НУЛЬ — вечное Качество, которое не переходит в Количество: в этом бессознательный, природный поступок и жертва русского духа. В этом пресловутая загадка «русской души».

Рубрика: стать богом | ОСТАВИТЬ КОММЕНТАРИЙ
Август 12

Второе пришествие-2 (III. 22-24) — НОВАЯ ЖИЗНЬ

alopuhin

А ведь и вправду, чем дальше назад, тем глаза у людей были как будто шире, больше, круглее — более откровенно (и наивно) они их что ли распахивали?

Со старых картин, фотографий, даггеротипов эти расширенные, сильные и ясные глаза и посейчас прокалывают нас (ехидно-скептически узкоглазых) насквозь (и выше), эдак наискосок, и выстреливают через (некогда нежное) темя в немеренную высь «светлого будущего»…

Своим, пронзающим время, взглядом эти глаза накалывают нас, как в магазинах накалывают чеки на обращённое ввысь шило: каждый из нас пытается нести на себе свою персональную цену, каждый пытается чего-то стоить, но наши глаза уныло и философически сощурены — прежняя тотальная иллюзия скончалась (и слава Богу!), а новая ещё в процессе зачатия (как это ни печально, её рождение неизбежно).

                                                                                                                                           2.11.93 (17-11)

Второе пришествие. Агент 002. Итак, Исус увидел «безглазых» (т.е. сощуренных, неоткровенных, «двойных») людей, которые будто не умели себя нести, — скукоженные, согбенные, с перемётными сумами на плечах, глядящие себе под ноги, будто опасавшиеся неожиданного подвоха, будто ошеломлённые неким ещё грядущим приговором, они уже ничего не ждали для своих глаз. «Юр-родивое семя», — процедил Исус сквозь жёлтые,  прокуренные зубы. Он заслужил своё право так о них говорить, ведь и сам он был юродом со стажем, — а юродивым, как известно, не чужд дух соперничества.

Став шпионом, Исус и сам вынужден был теперь слегка умалить горделивый разлёт своих духоверховных плеч, умерить длину степенного шага, приспустить всеобъемлющий взор пред очами нагловатой своей соперницы Цирцеи, растерявшей уже, впрочем, пёрышки былой уверенности и первозданной красы.

                                                                                                                                             2.11.93 (21-02)

Смерть ходит рядом с жизнью, ибо она — её неотъемлемая часть (та и другая — той и другой). Так чего же негодовать и дрыгаться? — действуй по обстановке и вся недолга. При оперативной угрозе твоей биологической жизни доверяй инстинкту самосохранения, т.е. биологической же своей сущности.

Гармонизация биологического, плотского и разумно-духовного начал (если она вообще в нашем случае возможна) плюс гармонизация нашей жизни со всей окружающей средой (предполагающая нашу скромность) — вот цели, к которым нам надо бы устремиться прежде всего… Но практически этого добиться, учитывая весь необозримый спектр человеческой взбрыкливости, — может быть даже и невозможно (вопрос открыт)…

                                                                                                                                              2.11.93 (21-57)

Рубрика: стать тараканом | ОСТАВИТЬ КОММЕНТАРИЙ
Май 16

«Время не проходит — мы проходим» [26.04.1999 (108-112)]

Христос
alopuhin

Большая часть жизни уходит на уточнение своей природной интенции, на уменьшение угла рысканья, что приводит к сужению широкой дороги до узенькой тропинки, ниточки, паутинки, сходящей в итоге (на горизонте) на нет — безмерно широкое НЕТ, где почивает солнце и зреет смутная луна…

Нам, русским, строгость и точность — законов, мышления и всего прочего — в общем и целом чужда.

Все очертания и границы утопляем, размываем и размазываем мы кислыми щами своей души и жирною кашей своих мозгов: щи да каша — пища наша.

Всё лучшее и великое в этом мире исходит из личного Откровения и держится им.

Держание дрожания

отверженной струны,

кропанье содержания

у вечности в тени.

Откровение развёртывает дремлющий потенциал смысла, пробуждает от морока, спячки, распрямляет хребет духа и отпускает на волю, где видно всё окрест, где всё разбросанное прежде как попало находит вдруг своё место и смысл меж небом и землёй.

Мартин Хайдеггер (трактуя древнегреческие палимпсесты) утверждает, что бытие не есть, но имеет место, что время не есть, но имеет место…

Бог — не есть и не имеет места. Дальнейшее — молчание…

«Время не проходит — мы проходим» (Талмуд).

По аналогии с этим можно, вероятно, так же сказать и о бытии: бытие не свёрнуто — мы свёрнуты (т.е. подлинный потенциал бытия всегда реализован во всей своей полноте, тогда как наш человеческий потенциал, достойный всей полноты бытия, ещё себя не проявил — оттого-то, видимо, ноуменальная соль бытия и не даётся никак нашему познанию).

Рубрика: стать богом | ОСТАВИТЬ КОММЕНТАРИЙ