Август 23

Сузукар-6 (III.48-49) — НОВАЯ ЖИЗНЬ

Луховицкое небо
alopuhin

В трапезной крепости Ёрмунганд на полу, на лавках и на длинном столе с давними останками заплесневелой пищи, почти уже растасканной мышами да крысами, вповалку лежали бритые дергабуловские ратники, а во главе стола расслабленно полулежал сам Дергабул, откинув свою кудлатую, колтуном свалявшихся волос встопорщенную главу на резную спинку широкого кресла, — Сузукар с Курослепом чуть было не приняли их за сущих мертвецов, если бы не сип, храп и вздохи, исторгавшиеся ноздрями и глотками рассупоненных вояк.

По столу, по кубкам, чашам, а то и по самим телам снулых ратников деловито шныряли орды прусаков-усачей…

В бороде Дергабула арахна спокойно сплетала свою паутину…

А в ногах, разбросав лапы, самозабвенно дрых рыжий пёс Гермес…

Сузукар с Курослепом трясли и расталкивали бесчувственные тела, кричали им в самые уши: «Эй, вы! Вставайте! Проснитесь!» Но все их старания были бесполезны: ни Дергабул, ни его боевики, ни даже рыжий Гермес — никто не восстал из глубин заколдованного сна. Но — из верхних покоев, заскрипев ступеньками, уже спускался чернокудрый перс Мегазаб, который, может быть, что-нибудь знал…

Знал, перс Мегазаб знал, что Дергабул со своими бойцами сразу же после понтийского похода совершили омовение в водах озера Зерван (что неподалёку от крепости Ёрмунганд), после чего, едва приступив к трапезе, вся орава впала в глубокий затяжной сон, длящийся уже девятый день…

Сузукар удивился: а сам Мегазаб, почему же он не заснул?

Хы, Мегазаб вада из дэтства баятьса.

                                                                                                                                           21.11.93 (03-01)

Большая удача! — Алла Баянова пропела из приёмника несколько песен с двойного своего альбома, из них особенно милы мне «Чубчик» и «Пойдём к чертям на всякий случай!» (последнее — нечто такое нашенское, сердцевинно-русское, идиоматическое, никоим образом не переводимое, а непереводимое и есть как раз то, что ещё называют ментальностью, или поэзией)…

У меня по случаю пятого (последнего) этажа батареи чуть не раскалённые, отчего преизрядно тепло и отчего же собратья мои тараканы, поначалу (по началу зимы) было тонус былой растерявшие, снова почти что его обрели, хотя активность их какая-то зачумлённая, поступки порой немотивированы, когда, как говорится, левая нога не знает, что делает правая…

Валерий Ковтун выказывает кренделя на виртуозном своём аккордеончике… Николай Арутюнов со своей «Лигой блюза» поёт «Рэдхаус-блюз» покойного Джимми Хендрикса… кстати, армянское начало (Арутюнов — армянская фамилия) в джазе, роке, джаз-роке, ритм-энд-блюзе — особая тема (Сергей Манукян, Татевик Оганесян и др.). А сегодня ночью по маяку вдруг услышал орган (уж так давно, так давно его не слышал!) и почуял, и подумал — как хорошо, Боже, как хорошо, как космически разравнивает и нежит скукоженную душу, забывшую о титаническом своём многоголосии, о ладово-гармонической матрице, константе, вложенной в неё рациональной рукой Всевышнего (хроматическая гамма от до до си, тон-тон-полутон-тон-тон-тон-полутон, гармоническое сочетание звуков в ладовых аккордах — это константы в ряду других мировых констант, основываясь на соответствии которых нуждам человеческого организма, Дж. Уилер формулирует свой знаменитый «антропный принцип»)…

Позавчера был в Москве, где встретил (на Твербуле) затрапезного Ивана Новицкого, который схватил меня за горло, требуя стихов для своего мифического альманаха. Я же, пытаясь от него отвязаться (что непросто), заотказывался — не помню, говорю, не знаю, нету, — он позвал пить кофе, я опять отказался, порываясь сбежать, он обиделся, а потом всучил мне вдруг бумажку в 200 рэ, мол, раз брезгуешь со мной пить, вот тебе 200 рэ, я начал отказываться, но он — нет, говорит, это тебе гонорар за то, что я не смог напечатать тебя в своём альманахе, — я, в свою очередь, попытался всучить ему эти деньги обратно, а он уже пошёл прочь и бросил через плечо — «подашь слепому в переходе!» А в переходе, возле ступенек, и вправду стародавний стоял слепец, съёженный от холода и страданий, но я оставил эти деньги себе, т.к. в карманах у меня не было ни копейки, а у этого известного слепца всё равно ведь всё забирают здешние рэкетиры… А на денежки эти ивановские я сходил вчера в баню. А после бани, как обычно, пришёл в родительскую обитель, где попил славного батиного (самопального) винца, пожевал славные матушкины пельмени и посмотрел по цветному телеку очередную серию славного шведского фильма «Пеппи-длинныйчулок»… Люблю эти детские штуки. Вот читаю сейчас у Диккенса про мальчика по прозвищу Пип (Пеппи — Пип)…

Между прочим, сегодня — всемирный день приветствий, но… некого мне приветствовать…

                                                                                                                                           21.11.93 (17-10)

Июль 8

Такие вот пироги (II. 18-20) — НОВАЯ ЖИЗНЬ

alopuhin

Иван Новицкий — литературный бомж, поэт и мистификатор, обеспечивающий пронзительную подлинность своего слова собственной «гибелью всерьёз»... Благородство бомжа-импровизатора — особая статья. Он не терпит по отношению к себе амикошонского высокомерия и снисходительности. Он стихиен и пьян, он подвластен холоду и небу. Он грязен, рван и клочковат и внешне неотличим от прочих лишенцев и бродяг, но, скользящий по жизни крупнозернистым наждаком, он — ядрёный индивидуалист и ядовитый отщепенец, заслуживший себе своё юродивое право судить и быть свободным рабом чердаков и вонючих подвалов…

Принципиальный антигосударственник, он выбросил свой паспорт в отравленную Москву-реку и исчез в катакомбах московских развалин с обрывками своих небесных песен в карманах дырявых штанов…

Но иногда из его рыжегрязной бородищи выглядывает вдруг смущённая улыбка ребёнка, впервые попавшего в роскошный зоопарк четвероногой жизни, где гуляют смердящие сквозняки житейских отбросов да жалкие проблески несбыточных надежд

                                                                                                                                              10.08.93 (13-44)

А вот грехи свои распознать, узреть в себе непросто. Природное устройство наше таково, что мы заведомо во всём себя реабилитируем, то бишь мясо наше, плоть, бездушная материя, экспансионистская по определению, норовит завладеть большей частью принадлежащей нам энергии, побольше урвать у бессловесного сирого духа, чуждого всякому насилию.

А хитрый организм наш драпирует грехи наши в одежды благополучия и довольства, и тогда мы тяжелеем, грузнеем и грязнеем… А хочется быть чистым и лёгким, как пушинка.

Но непросто распознать в себе грехи, грешки свои — их корешки особенно непросто. А надо вот хотя бы распознать, увидеть, вычленить в особую резервацию, обнести колючей проволокой бесстрастной объективации и держать их там под родительским кислотным контролем до полного благорастворения.

Мои грешки:

— не чту родителей своих;

— не дорожу друзьями своими;

— опасаюсь любить в полную меру своих возможностей (за-ради мнимой удобоулиточной независимости);

— жестоко завидую пробившимся к детищу Гутенберга;

— непомерная универсальная гордыня (слегка задрапированная нарочитой скромностью и манерами пролетария).

Может быть, надобно молиться, но гордыня-то вот как раз и не позволяет. Впрочем, хотя бы назвать себе свои прегрешения, откровенно в них признаться — уже достижение

                                                                                                                                                     10.08.93 (17-08)

Прописи, впрочем, надоели. Этим я, кажется, заразился от Гачева (хотя при чём здесь Гачев? — он со своей дневниковостью вполне органичен)…

Бросил свою очередную работу (службу), хожу на пляж улавливать последнее постлетнее солнышко — балдею: хорошо быть безответственной скотиной, плавать, шататься по берегу вальяжной медузой и вспоминать объект своей новой любови, о чём (о любови) не успел его проинформировать, а он (объект) взял да и умотал на сладкое Чёрное море, оставив меня маяться и ждать (а точнее, с носом)… Ах, жаль. А я ведь даже и моря не видел никогда… Такие вот, говорит Евлогий, пироги. А сам лукаво щурится, шевелит генсековскими бровями и, задрав нелепо-угловатую башку, яростно чешет аляповато клочковатую бородёнку…

                                                                                                                                                           13.08.93 (00-25)