Январь 4

Космопраноедение-1/2

Сегодня я уверенней и твёрже в своём — давно уже сделанном мною — выборе: жизнь подходит к своему кульминационному моменту, когда я уже не вправе откладывать на потом свои ключевые духовные (психосоматические) прорывы, ради свершения которых я прибыл когда-то на эту планету в этот раз (эту инкарнацию).

Ежели намерение недостаточно твёрдое и плохо подготовлено годами предшествующих практик, всегда найдётся повод и предмет для проникновения в сознание очередных соблазнов, способных сие намерение с лёгкостью сокрушить…

Вчера весь день, а потом и всю ночь (до пол-пятого) смотрел и слушал на YouTube лекции наших и зарубежных праноедов (бреторианцев, неедов, солнцеедов), после чего сразу же лёг и заснул… И к утру во мне произошла серьёзная трансформация: отчасти, возможно, и потому, что к визуальному каналу восприятия, что задейстован при чтении книг (откуда я прежде и черпал все свои знания о различных психофизических практиках), был подключён и слуховой (а слуховой канал для меня, для моей природной конституции, есть ведущий, доминантный канал восприятия). Видео, короче, есть более комплексный и стало быть действенный и эффективный способ воздействия на человека, чем книги, — навроде прямой передачи от учителя к ученику (сатсанг).

Вспомнил, как бросал курить 1 января 2003 года: моё высшее «Я» стало хозяином моей воли — и при этом у меня остались значительные запасы курева (несколько блоков), которые я безжалостно разрывал на мелкие кусочки (пачку за пачкой, пачку за пачкой!), а потом любовно сложил всю эту табачную кучу в мусорный мешок и выкинул на помойку. Это был для меня очень важный ритуал, знаменующий собой торжество духа над немощной плотью… И сейчас я мог бы  то же самое сделать и с оставшейся у меня в доме едой! Хотя во мне на генном уровне сидит запрет на выбрасывание ещё пригодных для еды продуктов (предки мои — дети великой войны)…

И в литературе ведь многие великие истории стоят на этом самом — на противоборстве духа и плоти: а в лучших из этих историй дух всегда побеждает плоть…

Я как раз смотрю сейчас гениальный (хоть и наивно-сентиментальный) голливудский фильм о мальчике, коего приютили  два старика, наворовавшие давным-давно (ещё в молодости) кучу денег и живущие в доме-развалюхе  где-то на  глухом отшибе… Жаль, начало просмотрел — не знаю, что за фильм, как называется… Сказка, короче,о самом важном, что есть в человеческой жизни во все времена… Под музыку кантри…

Зима пока бесснежная, лишь месяц назад выпало немного снега — и  я успел им воспользоваться пока лишь раз: 10 декабря сгонял на лыжах (новёхоньких) до Троицких Борок и обратно… Хорошо хоть вчера вернулся лёгкий, бодрящий морозец… А скоро, глядишь, и снег опять пойдёт — новенький, свежий…

Я, кажется снова поймал в себе это счастливое ощущение власти над собой (будто вспомнил его), какое имел тогда, в начале 2003-го, когда героически бросил курить… Всё-таки я правильно сделал, что запланировал этот Новый Год для начала очередного этапа своего тотального преображения…

Не стоит бояться ошибок и срывов на пути совершенствования — они неизбежны, когда не болтаешь, а делаешь что-то реальное! 22 года вегетарианства и 2,5 года веганства не были для меня безгрешно-гладкой дорогой, идя по которой я не раз срывался, падал, спотыкался, вилял, ничтоже сумняшеся изменял собственным первоначальным устремлениям, однако рано или поздно я всё же снова к ним возвращался, дабы всё-таки совершить ещё одну победу над собой, шагнуть ещё чуть дальше, ещё чуть выше… Это — мой опыт, мой путь, что становится надёжной основой для очередного нового шага, нового прыжка ввысь… Всё, выходит, было не напрасно — и хорошее, и плохое…

Это долгий, очень-очень постепенный путь — психосоматика должна успеть перестроиться, кардинально перестроиться на совершенно новую физику… Как говорят у нас в армии, быстро только кролики сношаются…

Посеешь сначала зерно, а потом ждёшь, когда оно даст первый росток, который потом надобно лелеять и холить, дабы он, не дай бог, ненароком не захирел и не сдох… На  всё это уходят долгие — лучшие — годы, и каждый год — как кирпич, что мы кладём в великую китайскую стену всемирного духа…

Жратва лишает нас ясного вольного духа и творчества жизни… В молодости, когда инерция жизненного первоимпульса ещё достаточно сильна, это ещё не так заметно, как в более зрелые годы…

Начать новую жизнь с началом Нового Года — это очень заманчиво (ежели, паче чаяния, случится удачное сочетание биоритмов, космических и личных): потом будет проще подсчитывать, сколько дней, месяцев, лет удалось продержаться в новом состоянии своей жизни…

Хотя процесс перехода на праноедение (мне ближе мой собственный термин — «космопраноедение«) столь тотален, столь всеобъемлющ, что время, всякие там даты, значимые для тех, кто привык кичиться и бахвалиться друг перед другом, не играют уже никакой роли, ибо становятся символическими вехами социально обусловленных тщеславий, скучной картой привычного сайта нашего внутримозгового компьютера — априори зашоренного эго-ума…

Каждый час и каждый день победы над собственным рабством и собственной убогостью обретают вдруг космическое значение, когда ты ежесекундно держишь в себе счастливое — тонко и точно уравновешенное — осознание своей вселенской безграничности, вольготной и летуче-блаженной громадности своего надличного естества, каковое и есть твой бог — единственный бог, какому до тебя есть дело, единственный твой друг и водитель в этом мире (и прочих мирах)… Моё — его — слово — закон, ибо неслучайно, хоть и спонтанно, и непреднамеренно…

…Нет! Не обязательно так уж сразу всю оставшуюся еду выбрасывать: это ведь может быть проверкой подлинности намерений начинающего космопраноеда, ежели он вдруг настолько потеряет интерес к еде, что не соблазнится ею даже и тогда, когда она будет совсем рядом, даже на расстоянии вытянутой руки (как  у меня рядом со столом, на котором я всё это пишу, справа как раз находится кладовка, где есть старые запасы круп, чечевицы, чая и т.д.). Так же ведь было и с Зинаидой Барановой (знаменитой нашей праноедкой), когда она даже могла готовить для своих близких наши традиционные кушанья (борщи, котлеты), не испытывая при этом ни малейшего желания их попробовать…

meditation

Май 20

Космопраноедение. День первый

буддизмПодлинное самопожертвование ведёт к самосовершенствованию и освобождению от дисгармоничных сочетаний в своей жизни: ни в коем случае оно не может быть связано с необоснованным насилием и неоправданными  крайностями, могущими искалечить нас духовно и физически (в противоположность этому учебно-дисциплинирующее усилие над собой весьма необходимо, ибо ведёт в результате к нашему росту и оздоровлению). Каждый должен стремиться отыскать своё собственный Срединный путь, свою Золотую середину, приводящую к сбалансированности всех своих ипостасей.

Путь йога есть долгий постепенный процесс, когда аскеза есть необходимая учебная дисциплина, ведущая к неуклонному развитию тела и духа. Успех на этом пути ждёт лишь того, кто «поспешает не торопясь» и внимательно следит за тем, чтобы не переусердствовать в занятиях и не растерять изначальной радости преодоления собственной косности, узости, лени, тщеславия, эгоистической изворотливости…

Духовное совершенствование требует непреклонного и предельно напряжённого восхождения к вершинам Высшего Изначалия.

Успокаиваться на достигнутом в духовной работе смерти подобно. Расхолаживающие паузы в этом деле чрезвычайно опасны, ибо в мгновение ока отбрасывают нас далеко назад, и тогда уже годы и годы напряжённых усилий уходят насмарку. И всё потом приходится начинать сначала (подобно бедняге Сизифу). Каждая очередная ступень восхождения имеет своё функциональное значение лишь тогда, когда ведёт к следующей, в противном случае она становится тупым порочным тупиком и приводит к деградации, падению вниз…

К праноедению я пришёл только потому, что не смог добиться того духовного освобождения, какого хотел достичь, перейдя на веган-сыроедение (сопряжённое, конечно же, с рядом духовных практик). В результате я стал думать о еде больше, чем прежде, и теперь решил наконец вырвать из себя эту болезненную зависимость с корнем. Свободы захотел — свободы своего высшего начала от своевольных поползновений низшего. Дабы последнее наконец узнало, кто в доме хозяин (барин).

Просто я вдруг заметил, что спираль моей эволюции незаметно упадает в замкнутый, порочный круг буриданова осла, ступая по которому, тот тупо и глупо преследует свою призрачную и заведомо недостижимую цель, хотя ею может быть и вполне себе реальная, соблазнительно висящяя перед ослиным носом морковка.

Хоть путь восхождения с прежней вершины на новую и должен быть предельно сбалансирован, он при этом не может не быть предельно напряжённым и опасным, подобно пути канатоходца, идущего по туго натянутой меж этими вершинами струне. Сей восходитель должен быть бдителен и осторожен, но при этом безмерно отважен и смел, и к тому же, должен двигаться в изначально заданном ритме, маленькими, но неумолимо непреклонными и ровными шажками, иначе — конец!.. И главное, назад уже не повернёшь. А повернёшь — пропадёшь! Это и есть золотая середина эквилибриста духа: вперёд и с песней! Отвлекаться на посторонние мысли и внешние события — себе дороже. Он преисполнен ответственностью, предельной собранностью, нацеленностью на выполнение возложенной на себя миссии, и он полон жизнью на самом пике всех её высших возможностей, ибо всецело присутствует «здесь и сейчас», не расслабляя её соплями пустых сожалений о прошлом и мечтами о туманном будущем.

Декабрь 20

Отказ, аскеза, пост — НОВАЯ ЖИЗНЬ

сыроедение_5Отказ, аскеза, пост

Любой добровольный отказ от чего бы то ни было всегда чем-нибудь, да вознаграждается. Здесь, видимо, сказывется закон сохранения энергии.

У каждого гуру здорового образа жизни — своя система, своя методика, свой рацион полезного питания, свои приоритеты, постулаты и доказательства. Со временем, правда, выявились и устоялись какие-то общие тенденции, правила и законы, проверенные временем, с которыми согласны уже большинство из них.

Но до сих пор осталось ещё немало показательных разногласий, по поводу коих либо ведутся споры, либо споров почему-то и вовсе никаких не ведётся, а вместо них каждый просто тупо проповедует своё персональное представление, не обращая никакого внимания на мнения оппонентов.

Например, одни (П.Брэгг, Г.Шелтон, М.Гогулан, В.Зеланд) категорически против употребления соли (в том числе и морской), другие (В.Бутенко, Ч.Сарно, А.Бидлингмайер) считают, что морская соль в небольших количествах иногда вполне даже допустима для приёма в пищу, а другие (Б.Болотов, И Неумывакин, В.Хрусталёв, А.Маловичко, Н.Семёнова) так и вовсе почитают соль за некий чуть ли не божественный продукт, чуть ли не панацею, что может спасти нас от очень многих несчастий и бед.

Тот же разнобой у экспертов проявляется и по поводу, например, приёма бобовых и зерновых круп. По поводу хлеба грубого помола. Или приёма давленных цельных зёрен. Пророщенных зёрен. По поводу растительного нерафинированного масла  и так далее.

Одни благодаря переходу на сыроедение обретают массу свободного времени для многих полезных занятий, способствующих их духовному, физическому и интеллектуальному развитию, другие же стали проводить за готовкой каких-то супернавороченных сыроедческих блюд, внешне напоминающих им те блюда, от которых они вроде бы навсегда отказались,  даже, может быть, больше времени, чем прежде (выходит, внешне они вроде бы изменились, а в душе, в сознании своём остались с багажом прежних, «блюдоманских», косных стереотипов).

Павел Себастьянович сначала проповедовал (в том числе и в своей популярной книге «Новая книга о сыроедении, или Почему коровы хищники») чистое фруктоедение, но потом в своих выступлениях стал вдруг агитировать за овощные салаты и даже нахваливал сливочное масло, сало и вообще животные жиры, что-де значительно полезнее растительных…

Новичку-сыроеду в этой экспертной разноголосице разобраться непросто — многие просто выбирают какого-то одного гуру и потом слепо во всём ему подражают, а потом даже зачастую отважно собачатся с приверженцами иных течений в сыроедении и натуропатии, фанатично отстаивая правоту своих свято почитаемых учителей.

Думаю, продуктивнее всё же поступать иначе. Следует идти от собственной природы, изучать как можно больше разнообразных учений, течений и мнений, что называется, по горизонтали, чтобы в конце концов самому стать экспертом, продвинутым специалистом в области живого питания и здорового образа жизни. У каждого учителя брать себе то, что наиболее тебе подходит, на собственном опыте проверять основные постулаты тех или иных оздоровительных практик и систем, какие-то свои догадки  и теоретические соображения по части их применения в собственной жизни.

Каждому сыроеду надо сегодня быть творческим составителем своей личной практики и методологии своего образа жизни, чтобы потом не на кого было пенять, если что выйдет не так, чтобы самому нести ответственность за свою жизнь и поднять её на более высокий уровень осознанности и свободы, чтобы развиваться не вниз, становясь рабами чужих идей и чужого опыта, чтобы не жить чужим умом и брать информацию из вторых и третьих рук, а подниматься всё выше и освобождаться от пут Системы, вяжущей твою космопланетарную самобытность и природную независимость высшего, духовного существа…

Духовный человек — это человек отказа от многого из того, от чего большинство людей на земле отказаться не в силах. Это лёгкий на подъём человек — на подъём в высшие сферы бытия и духа.

Если же ваш переход на сыроедение (или на что бы то ни было ещё) не служит сему освобождающему очищению и восхождению, тогда он напрасен и никому не нужен. Тогда он ничем не отличается от многочисленных бабских диет, обусловленных одной лишь голой физиологией и пошлейшей похотью.

Ноябрь 24

Страдание и свобода — НОВАЯ ЖИЗНЬ

alopuhin

Всё тотально связано со всем, и поэтому наши определения чего бы то ни было волей-неволей искажают и само определяемое, и всё, что его окружает. Когда мы что-то оПРЕДЕЛяем, судим, идентифицируем, сличая с неким условным алгоритмом, некоей матрицей, мы ведь, по сути, вырываем предмет из контекста, из мирового континуума, навешиваем на него свой ярлык, а также заодно и дробим неделимую реальность на бессмысленные куски и как таковые не существующие, мёртвые фрагменты.

С другой стороны, это наше аналитическое разбирание игрушек, доставшихся нам судьбой, на отдельные винтики и шпунтики тоже ведь входит в общемировое единство, как одна из насущных функций бытия (ибо ненасущных функций у него, по определению, нет), ибо всё что есть зачем-нибудь да надобно вселенной и иным, чем оно есть, быть не может. Но мы до сих пор вкушаем запретные плоды с Древа познания добра и зла, спеша судить и карать не окружающую нас реальность, а своё о ней заведомо превратное представление.

Нам не дано предугадать, какую роль в общемировых процессах может сыграть та или иная безделица, что значит то или иное событие в космической тотальности бытия. Но раз оно произошло, нам приходится признать его неизбежность и необходимость в целокупном контексте мирового единства.

Стоит догадаться, что ты есть то, что есть весь этот неделимый мир (раз уж он неделим) и что ты сам, как богоравный мировой пан, выбрал всё, что сейчас с тобой происходит, выбрал не выбирая, ибо то, что случилось — не могло не случиться, и Бог такой же хозяин этой жизни, как и ты, и наше светило, наше солнце светит, в принципе, как хочет, и в этом смысле, когда стирается всякая разница между свободой и несвободой, ты такой же Бог, как и всё остальное бытие, раз вы с ним единое и неделимое целое, и зачем тебе ещё чего-то хотеть и, соответственно, страдать понапрасну, зачем проецировать свои комплексные проекции в какое-то надуманное, уже сдохшее прошлое или в фантастическое, мифическое будущее, бутафорское хранилище нашего призрачного, кукольного счастья.

Конечно, страдания дали тебе ощущение экзистенциальных глубин бытия и научили тебя сопереживать тем человеческим бедам, горестям и страстям, какие мы в огромных количествах видим вокруг на планете Земля. Они учат нас стыдиться своего эгоизма и заставляют думать, как можно помочь этим многочисленным страждущим.

Но почему в самых бедных, в самых нищих странах люди улыбаются и радуются жизни намного больше, чем в относительно благополучных странах? А самый большой уровень самоубийств на планете в процентном отношении наблюдается сегодня в самых, по сути, благополучных странах мира — странах Скандинавии. Дело в том, что иногда, может быть, пострадать и полезно, но лишь до тех самых пор, когда вдруг поймёшь, что страдание не только бессмысленно и не нужно, но и пагубно — тлетворно и зловредно, ибо является ключевой причиной всех несчастий и бед на земле, всех преступлений, убийств, войн и прочих насильственных и бесчеловечных акций.

Миф о несчастной жизни сотворяется реакционными историями о прошлом и будущем, куда проецируются все, по определению, убогие и ограниченные опредения,  утверждения и ярлыки. Эти истории развёртываются во времени, в диахронической плоскости, грубо вырванной из бытийной целокупности, но именно так моделируются все эти выдуманные сказки о горестной судьбе и несчастной жизни. Выбив из-под ног аляповатого мешка с человеческими несчастьями табуретку этих темпоральных проекций, мы избавляемся от обузы надуманных представлений о реальности и лицом к лицу оказываемся перед неопределимой таковостью настоящего.

Убрав болевые — а по сути, искусственно продлевающие боль — проекции, отпустив ситуацию на бессловесный простор мировой целокупности и просто позволяя быть всему, что есть, таким, каково оно есть, мы расширяем «миг между прошлым и будущим», отпускаем пружину настоящего, отчего оно расслабляется и заполняет собою всё, каким оно ведь, по-настоящему, и является.

Нас могут сделать несчастными только наши собственные мысли. Наши интерпретации. Оценки. Рамки. Ярлыки. Именования. Определения. Сам культурно-цивилизаторский, аналитический способ нашего мышления. Поверяющий алгеброй гармонию неопределимого и неделимого целого. По сути наше мышление есть вербальный нарратив, темпоральная знаковая последовательность, довольно искусственная конструкция которой обречена на диахроническое мультиплицирование логического пути из условной точки А в условную точку Б, вторичная, многажды отражённая от самой себя виртуальная история развёртываемой во времени истории наших нескончаемых претерпеваний всего и вся. В таком — мультипроекционном — аспекте взятая история наших действий и поступков обречена на пере-переживание, пере-пересказ, на нескончаемое умножение и пролонгирование тягостных страданий. Как историки и простые люди по многу тысяч раз пересказывают на разные лады ключевые события того или иного государства, так и каждый из нас по многу раз перевоссоздаёт внутри себя легенду собственной жизни, свой персональный идентификационный сюжет, свою персонажную биографию в свете своих общеупотребимых социальных ролевых функций («мальчик», «девочка», «сын», «дочь», «отец», «мать», «специалист», «водитель», «рабочий», «бедный», «богатый», «прилежный», «нерадивый», «хороший», «плохой», «успешный», «неуспешный», «уважаемый», «неуважаемый» и т.д.). Но мы вовсе не то, что мы о себе (в этом плане) думаем.

Мы автоматически, бессознательно отождествляем себя со своим (оказывается, оно не наше) мышлением и как раз поэтому неизбежно становимся несчастными. Чтобы перестать себя с ним отождествлять, достаточно себе периодически напоминать, что мысли, которые сами собой продуцируются в данный момент у нас  в голове, делают нас несчастными, ибо они есть безжизненный продукт нашего мозгового компьютера, нашего рационально-логического эго-ума, а эго-ум — это просто такая словомолотилка, такой словесно-поносный робот у нас в голове, который комментирует и оценивает всё, что мы слышим, всё, что мы видим, всё, что мы чувствуем и т.д. с точки зрения нашего прежнего знания, то есть сравнивая, сличая всё новое со всем старым, что записано на его жёстком диске, в архивах-заначках его памяти, его опыта, его комплексов и фобий.

Взор нашего мышления всегда обращён вспять. Если всю жизнь ему слепо верить и следовать, будешь всю жизнь безнадёжным стариком, неспособным ни к чему новому и живому. Будешь живым мертвецом. Будешь всё время всем недовольным, будешь непрерывно бурчать на те обстоятельства, о которых всегда спешит нам напомнить наше мышление, обожающее носиться с им же вовремя придуманными (надуманными) несчастьями.

Боже, ну что за погода за окном — опять дождь!.. Ну что это за погода такая — опять солнце жарит и палит до невозможности, такая сушь, аж дышать нечем!.. Опять безветрие сплошное, духота и штиль!.. Это надо же — опять задувает ветродуй, продувает аж до печонок!..

Нашему эго-уму для порождения всё время негодующего и изоляционистского мышления до зареза нужны враги — хоть и в виде треклятой погоды. Эго-ум живёт в нас за железным занавесом, лелеет его и всё время наращивает и укрепляет, как делает сегодня Северная Корея или Советский Союз в прошлом. Подобным деспотиям для обозначения своей горделивой отдельности, как хлеб, необходимо изображать из себя перманентную жертву мифической угрозы извне.

Выдуманные истории эго-ума стремятся стать драмами, порождают конфликты, реагируют на окружающие события сугубо антиномически: на «белое» отвечают «чёрное», на «низкое» — «высокое», на «да» — «нет». Эго-ум — это такой как бы обиженный на весь белый свет подросток у нас в голове, что самоутверждается за счёт отталкивания от всего окружающего.

«Ах, опять это дождь!» «Мерзавец, опять он не позвонил!» «Я, как дурак, два часа её ждал, но она опять не пришла!» Если бы в нашей жизни не было этих сюжетов, жизнь была бы проста и прекрасна.

Если ты в Сейчас, ты точно не страдаешь. Если ты несчастен, медитируй, задержись в Здесь и Сейчас, и все беды и злосчастья сгорят в его молчаливом огне. Наблюдай за собой, когда не торопишься судить окружающее, а позволяешь ему просто быть, никак его для себя не определяя, не наделяя его никакими ярлыками, именами и ролями. Не реагируй на него, не рефлексируй по его поводу, отпусти его от себя и себя от него. Вам нечего делить со всей этой действительностью, ибо через вас течёт единая сила универсума, для которой не существует нашей болезненной, злобной раздвоенности. «Любите врагов ваших»: вы и они — одно. Когда ты полностью пребываешь в сознании, ты не страдаешь.

Но мы так привыкли к бесчисленным разновидностям своего повседневного, рутинного раздражения,  нетерпения, гнева, возмущения, страха, крика, своей обиды, жалобы, всего того, что так удовлетворяет наше сладострастно-загребущее, до безобразия разжиревшее «Я», увязшее в собственных отходах эго… Всё чаще ловя себя за фалды этих своих привычных реакций, вы постепенно можете научиться опознавать и останавливать их в самом начале их зарождения, если скажете себе: «Прямо сейчас я создаю страдание на свою голову». Проработав в себе природу этого машинального реагирования, вы со временем сделаете открытие, что за каждой неприятностью кроется некий тайный урок и подарок, за всяким злом — добро. Как в басне итоговая мораль, добрая подсказка, расшифровка образа, драгоценного секрета притчи, следующая за смиренным приятием происходящего, как гостинец для малого ребёнка или заслуженное вознаграждение прилежному ученику.

Привнеси это приятие в своё неприятие. Сдайся своей настырной неуступчивости. С улыбкой прими своё раздражение, неверие, свою зависть и обиду. Прими наконец тот безутешный факт, что ты не в силах ничего принять! Вселенная (и ты внутри неё) неделима и существует всем своим куском! Её-то хоть ты не отвергаешь? А если ты принимаешь вселенную такой, как она есть, то и себя со всем, что есть в тебе, тебе приходится принять, как дружное вселенское единство,  где всё всему равновелико и не делится на своих и чужих…

Лучший учитель — боль. Чем больше ей противишься, тем тебе же хуже. Прими её, и она незаметно от тебя отделится. Хотя бы чуть-чуть, да отделится. Да, ты по-прежнему будешь страдать от этой боли, но ты осознанно приносишь её в жертву неделимой вселенной или, другими словами, Богу, ведь всё, что есть,  — некий урок от Него, а значит какой смысл сопротивляться неизбежному, Богу, вселенной?

«Христос на кресте улыбался и даже смеялся почти«: когда Он сдал себя на поруки Всевышнему, груз тяжкой ответственности, непосильный жертвенный крест упал с Его плеч. И Христос стал настолько лёгким, что вознёсся на небеса. «Да будет не Моя воля, но Твоя».

Так боль и страдание, страх и отчаяние через осознанное приятие, примирение, отпускание и расслабление, через  медитацию и сдачу себя на поруки Всевышнему неожиданно оказываются вратами в сакральное, трансцендентное измерение бытия.

Ноябрь 22

Свобода. Медитация. Пофигизм — НОВАЯ ЖИЗНЬ

alopuhin

Ни вымученная дисциплина, ни терзания вынужденной аскезы, порождённые стремлением к идеалу, никого ещё к истине, увы, не приводили и привести не могут. Чтобы приять, отразить в себе истину, не надо никуда ни бежать, ни стремиться к чему бы то ни было, ибо всякое волевое усилие по направлению некоего избранного вектора искажает сознание алчущего ея (истину). А искажённое, искривлённое потугами страсти сознание исказит и искомую истину, даже если она в него ненароком и попадёт, а тогда это будет уже что угодно, но только не истина, а кривда, то есть нечто преломлённое чем-то нарочитым и предвзятым, нечто испорченное чьим-то посредничеством — истина, так сказать, из вторых рук, «сёмга не первой свежести», «сам я Пастернака не читал, но скажу…»

Сознание должно быть чистым, незапятнанным, как у только что родившегося младенца. Оно должно быть непредвзятым и непреднамеренным, спонтанным и безразмерно-приёмистым, простодушным и бескорыстным. Оно должно быть свободным — свободным прежде всего от себя самого, а потом уже и ото всего ему внеположного. Такая полная свобода лишает нас нашего положения и образования, наших личин и самоидентификаций, всего для нас обычного и привычного, заслуженного и приоритетного, всеми признанного и уважаемого, всего общественного и благопристойного, приличного и неприличного, родного и надёжного, уютного и крохоборского, домашнего и мещанского, любимого и нелюбимого — и удовольствий, и порождаемых ими страданий, и эмоционально-ветхозаветных реакций на всё происходящее вокруг. Но эта свобода не есть пустота, а наборот — единственное, что её стоит: это — теряние, отпускание себя в Здесь и Сейчас, в игольчатом просвете и блаженной бездне между отбывшим своё прошлым и несуществующим до поры, гипотетическим будущим, когда подлинное, целокупное видение не отделено от действия ни единой секундой.

Когда вы оказываетесь в опасной, экстраординарной ситуации, вы не можете себе позволить быть несвободными, вы вынуждены видеть и действовать одновременно, как это делают более свободные и природные существа, чем мы, — животные (которые во многих вопросах давно уже не «братья наши меньшие», а братья старшие). Свобода есть состояние ума и сердца, когда они едины и друг другу никак не противоречат. Это состояние абсолютной непредвзятости и независимости, состояние полной расслабленности, релаксации наедине с самим собой — состояние медитации. Совершенное одиночество, начисто лишённое всякого авторитета, всякой традиции, всякого управления. Состояние сознания, которое не зависит ни от стимулов, ни от знаний и не является результатом предыдущего опыта и намеренных рассуждений.

Чтобы по-настоящему быть наедине с самим собой, мы дожны умереть для прошлого и будущего, для своих родных и близких, для своих представлений и слов о чём бы то ни было, для своего эго-ума, переполненного любимой своей актуальной словомешалкой, мы должны умереть для того, что в библии зовётся «злобой века сего», для своих привязанностей, привычек, обусловленностей, для своей планеты, страны, нации, культуры, своего сословия, мировоззрения, status quo, короче — «кто был ничем, тот станет всем»! И главное, что мы всего этого не должны специально, нарочито, преднамеренно, это свобода снизойдёт на нас лишь тогда, когда она сама снизойдёт — спонтанно и естественно: стало быть и мы, чтобы ей соответствовать, должны быть спонтанными и естественными, должны быть в сердце своём и в душе нерассуждающими детьми, безумными и бездумными бомжами, беспечными лохами без определённого места жительства, невесомыми пофигистами и творческими бабочками, наслаждающимися каждой цветочной взяткой, каждым мгновением, какое у них растянуто до невозможности и тождественно нашим годам, мы должны быть чистыми, ясными, трезвыми и осознанными, ненарочито бдительными, расслабленно-упругими и блаженно-лёгкими — без отягощений культурных, душевных, духовных, телесных. Тогда истина пронижет нас насквозь, станет буквально нами, и нам, пофигистам, станет по фигу «что есть истина», ибо то, что не может быть выражено словами, умственного понимания не требует. Или, иными словами, «о чём невозможно говорить, о том следует молчать» (Л.Витгенштейн).

В молчании постигая пронизывающую нас истину, мы хоть и без слов, начинаем её как-то всё-таки понимать — не умом, так сердцем. Или тем высшим умом, тем целокупным сознанием, что является умом и сознанием вселенной, от какого мы в своём одиночестве никак не отделены. Но спонтанность этого постижения есть синоним покоя и воли, безумия и бессознательности, вневременности и внепространственности. Она требует от нас не желания, стремления и концентрации, а наоборот — расслабленности и отпускания себя, всего, что нас грузит и напрягает. Она требует от нас расслабленной, зыбкой почвы под ногами, ненадёжности наших тылов и опор, весёлой отваги падения в пропасть неизвестного и непредсказуемого, бесстрашной и лёгкой готовности к ежеминутной смерти для всего, что держит нас на плаву в этой жизни… Это легче сделать, чем объяснить.

Стоит вам сказать: «Я свободен», как вы уже и не свободны, потому что в вас тут же, автоматически  включается a priori несвободное время, то есть воспоминание о, пусть и недавнем, но прошлом, прошедшем состоянии, при котором вы (который здесь и сейчас уже не существует) ощущали себя свободным, при этом вы, даже если и вправду были свободны, уже ведь соскочили с игольчато-утопической площадки «Здесь и Сейчас» («u topos» с греческого переводится, как «без места»). Ещё Г.Гегель писал об этом волшебном свойстве всяких определений, что остраняют определяемое, лишают жизни и души («стоит нам определить предмет, как мы тут же оказываемся вне его пределов»)…

Надо научиться — не учась — жить тотально-медитативно, всем миром сразу, целокупным с ним единством, в буддово-прояснённой, блаженно-отчётливой и бесстрастной ясности бестрансового транса, в отсутствии эго и всего, что не есть Здесь и Сейчас: в это бессловесно-тишайшее состояние просто переходишь мгновенно, будто щелчком — р-раз! и готово! И некоторое время удаётся в нём, этом райском состоянии побыть — когда десять минут, когда час, когда три часа… А потом — все мы живые люди — волей-неволей приходится возвращаться в обычную, рутинную жизнь.

Постепенно научиться быть свободным и медитативным невозможно — это не дело времени, это дело безвременья, мгновенного спонтанного щелчка, переключения в иной, божественный режим бытования — вне всего и вся.

Ноябрь 18

Медитация «Свобода от представлений» — НОВАЯ ЖИЗНЬ

alopuhin

Свобода от представлений

Поудобней сядьте в позу статической медитации, закройте глаза и, держа под ненавязчивым контролем своё дыхание, погрузитесь в себя, в свою глубинную тишину. Обустройтесь в ней мысленно и осмотритесь в сумрачном её пространстве. Пускай поднимутся из неё, из этой липкой, мрачной, гиблой тишины вашего сознания, ваши собственные представления о себе самом.

Пусть всплывёт к вам ваше же представление о том, как и в чём вы являетесь положительным героем, ваше представление о самых положительных чертах вашего характера. Вдохните это представление в себя как можно более глубоко, а потом возьмите и с огромным облегчением выдохните, освободитесь от него, ибо оно, тяжёлое и веское,  кургузое и вязкое, вам вовсе ни к чему.

А затем пускай всплывёт к вам из ваших затаённых глубин ваше собственное представление о том, как и в чём вы являетесь отрицательным героем, ваше мнение о нелучших чертах вашего характера. Так же глубоко вдохните его в себя, а потом с тем же чувством освобождения выдохните, полностью выдохните его из себя. Ещё одна чугунная болванка, сваренная вами за годы кропотливой каторги по обслуживанию недюжинных потребностей вашего эго, покинула не на шутку отягощённое тело вашего внутреннего сознания.

Пусть всплывут из ваших глубин на поверхность сознания все ваши мнения, суждения, представления о самом себе, таком-растаком, о том, каким вы сами себя считаете, — удачником, неудачником, обиженным, необиженным, гордым, негордым, тщеславным, нетщеславным, забытым, незабытым, обманутым, необманутым, преданным, непреданным, хорошим, плохим, грешным, праведным, справедливым, несправедливым, ловким или неуклюжим, больным или здоровым, высоким профессионалом в каком-то деле или не очень высоким, внимательным, заботливым родственником или не очень, талантливым или бездарным, богатым или бедным, щедрым или скупым, наглым или скромным, маленьким или большим человеком, достойным уважения или недостойным и т.д. И всё это, что в вас поднимается из тёмных глубин подсознания на виртуальных поплавках медитации, вы сначала вдыхайте, а потом с облегчением выдыхайте, освобождаясь всё больше и больше от груза старых установок и комплексов, помогающих, как вам казалось, твёрдо стоять на земле рядом с себе подобными индивидами, условных картинок о себе, любимом, и предвзятых стереотипах о собственном значении в жизни своего окружения, своего общества, своей страны, своей планеты, своей звёздной системы, галактики и всей вселенной…

И когда эти все ваши всплывшие на поверхность сознания представления о себе вы сумеете с облегчением выдохнуть, исторгнуть из своих безразмерных глубин, вы окажетесь пустым и лёгким, как пушинка, а в вашей глубинной и освобождённой от ненужных наслоений сердцевине засверкает ваша подлинная и поэтому безымянная сущность, излучающая чистую радость и восторг существования, неподвластный никаким оценкам и суждениям: светом своим они растопят изнутри весь ваш прежний внутренний морок и мрак и подарят вам крылья свободы от чугунных ядер вашего неестественного эго, что вы сбросили наконец с себя, чтобы обрести взамен нескончаемый праздник души и сердца, которое само знает что ему делать, как ему поступить в тот или иной момент…

Ноябрь 7

Медитация «Весь мир пропал» — НОВАЯ ЖИЗНЬ

alopuhin

Представьте, что мир вокруг вас начисто исчез. Закрыв глаза, загляните вглубь себя. Там, внутри вас, единственная реальность, оставшаяся в мире после его исчезновения. Смотрите, смотрите, смотрите в неё, спокойно, проницательно и глубоко, бесстрастно и беспристрастно, смотрите в это месиво ваших застарелых желаний, обид, треволнений, житейских забот, в это болото гордыни и суетных конвульсий века сего, в эту кашу тоски и надрыва, напрасных метаний душевных меж навязанных вам извне надежд и мечтаний дурацких…

Смело ныряйте в это издёрганное болото, пропадайте в нём пропадом со всеми своими потрохами, отстранённо наблюдая, как этот искусственно надуманный вашим умишкой клубок искусственных хотений и мотиваций, душевных страданий и сгустков горя исчезает, распадается  у вас на глазах — и больше не властно над вами. То, чему вы прежде придавали слишком большое значение, оказалось сущей ерундой, умозрительной пустышкой, мешающей вам быть по-настоящему лёгким и свободным, как воздушный шарик… Стоило лишь вглядеться внимательно и бесстрашно в подоплёку своих изо дня в день накапливающихся обид и разочарований, неразрешимых, казалось бы, задач и долгов, мучений и страхов, и все они с лёгкостью сходят на нет, ведь все их придумал ваш ум хитроловкий, у которого одна цель — через ваши привязанности привязать вас к вашей привычной «зоне комфорта»: ваши застарелые привязанности — это ржавая цепь, а ваш закосневший умишко — это чугунная гиря, намертво притороченная сей цепью к вашим затёкшим вконец конечностям…

Грязное и вонючее месиво ваших внутренних ментальных залежей, вашей внутренней помойки расступается, распадается и исчезает в никуда, уступая место жгучему свету, что струится оттуда — из сокровенных глубин, обиталища самой истины и высшего смысла — и заливает вас всё больше и больше: вы свободны, этот свет глубин освободил вас из смердящего заточения в кромешных миазмах вашего умственного эго, он так выжигает собой всё ваше внутреннее дерьмо и так проникает в каждую клеточку вашего тела, что вы сами становитесь этим светом. Он и вы — одной крови! Он, этот вселенский свет, конец и начало, альфа и омега мира, смысл, прана и правда жизни открывает вам новые перспективы!

И вот болото вашей прошлой унылой жизни наконец осталось позади, оно высохло и сгорело в лучах вселенского солнца, путь к которому вы обнаружили в ваших собственных сокровенных глубинах. Теперь внутри у вас — сухо и светло.

Теперь, когда вы откроете глаза, вы обнаружите, что внешний ваш мир изменился так же, как и внутренний, — он уже — будто омытый ключевой водой или горным рассветом… Всё былое ушло — всё теперь новое, новая земля и новое небо. Начните теперь вашу жизнь сначала — с чистого листа — в этом свете вашего освобождения от прежних долгов и привязанностей. Вы обрели свой внутренний свет: не забывайте о нём никогда — и светитесь им изнутри всегда и везде!

Ноябрь 2

Святая простота [10.08.1999 (459-463)] — НОВАЯ ЖИЗНЬ

alopuhin

Святая простота

Время — слоисто и разнокачественно.

В масштабе здешней человеческой предметности время каузально-процессуально и однонаправленно («стрела времени» от прошлого к будущему). Но поскольку здешний человек пребывает одновременно во многих масштабах, он может вступать в продуктивные отношения и с мирами иной размерности, иной причинности, иного времени, однако для этого он должен быть слабо захвачен предметными узами мира сего, а точнее, он должен быть свободной личностью, а не жалким рабом сугубо биологических, вегетативных детерминаций.

Нездешний мир многоэтажен и состоит из многих миров — все они, со здешней точки зрения, ужасны, темны и опасны, но посвящённые знают, что там есть, хотя и не столь зримо и явно, как здесь, сущности и силы как более светлые, благородные, так и более тёмные, злобно-коварные. Безвольный раб здешних обстоятельств станет рабом и тамошних. Однако рабом тёмных сил в потустороннем мире может оказаться и тот, кто здесь был достаточно свободен и духовно вооружён…

Полноценная свободная личность в своём становлении проходит два грандиозных этапа, сопровождающихся опасными потрясениями самых её основ.

Первый — неминуемый — этап: разрыв с обществом, всецело подчинённым лицемерию внешних стереотипов, отрешение от вегетативных сует мира сего и уединённое постижение высот и глубин бытия и духа посредством своего «эго» и в русле-контексте своего призвания; неминуемый итог этого этапа — тупик и кризис, откуда не всякому удаётся выбраться.

Второй этап: воссоединение с обществом на новых духовных основаниях, основаниях терпимости и целостного приятия мира людей со всей его житейской мишурой.

На первом этапе личность ещё слаба, зыбка, недостроена, не утверждена в самой себе, а значит не совсем свободна, поэтому, чтобы уберечь себя от распада, вынуждена избегать давления многочисленных внешних сил. На втором же этапе личность уже достаточно сформирована, сильна и свободна для того, чтобы, не жертвуя главным в себе, пожертвовать своим зловредно-тщеславным «эго», которое в условиях изоляции поневоле разрастается до непозволительных размеров, и чтобы в полной мере осуществиться в мире людей с надеждой обрести с ними достойное взаимопонимание. Эта надежда — надежда на воздаяние здесь — может и не оправдаться (что случается не так уж и редко), но полноценная личность потому и полноценна, что ничто не может помешать ей осуществить себя вне себя.

Первый этап знаменует собой полусвободное-полувынужденное движение личности от того, что ей дано, к осознанию того, что ей задано. Второй этап отмечает восхождение свободной личности от умозрительного осознания к реальному осуществлению своего задания — своего долга (бремя коего легко, коль оно есть результат свободного, естественного выбора).

Становление подлинной личности происходит естественно и органично, несмотря на то, что некоторые толчки-подсказки и удары судьбы время от времени помогают ей скорректировать свой курс, — никаких широких внешних жестов или специально выверенных, последовательных шагов делать для этого вовсе незачем. Совсем необязательно сломя голову бежать в церковь, бросать свой дом, семью, работу, привычные дела, углубляться в какую-то специальную литературу и специальную духовную практику, хотя кому-то всё это и может несколько помочь — тому, кто делает это не нарочито и вымученно (подобно, например, толстовскому отцу Сергию), а спонтанно, как что-то само собою разумеющееся. Путь сей долог и непрост, а посему свершается не в угрюмости и обречённости, а в бодрости и вдохновении. Труды повседневной жизни не только ему не мешают, а зачастую и помогают — для исполнения обыденных забот тоже надобно что-то иметь за душой. Простые работяги в тяготах своего труда получают порой не меньшее просветление и развитие духа, чем праведные отшельники и аскеты, отказавшиеся от обыденных трудов ради высших откровений духа.

Вокруг нас тысячи и миллионы людей ежедневно трудятся в поте лица не ради личного обогащения, а для относительного благополучия своих ближних: эти «труждающие и обременённые» — разве они хоть сколько-нибудь не святые?

Самые заурядные деревенские старухи, малограмотные и непросвещённые, вся жизнь которых прошла в непосильных трудах на земле, на ферме и по дому, — да они уже при жизни ангелы небесные! Стальной (стальной и дубовый) ницшеанский «сверхчеловек» и мизинца их не стоит…

Разжигание, укрепление, внешняя стимуляция стадного инстинкта сильно вредит человеку — в этом смысле деревенские жители духовно здоровее городского пролетариата…

Октябрь 31

Назад, к природе! [8.08.1999 (445-453)] — НОВАЯ ЖИЗНЬ

Назад, к природе!

alopuhin

Кто вернее видит мир — дальтоник или глухонемой? Оба.

Кто вернее видит мир — слепой или хромой? Оба.

В начале своей эволюции человек был больше приобщён к миру животных, способ жизни которых биологически жёстко привязан к окружающей природной среде. С развитием социума и ростом своих специфических — культурных (в широком смысле) — потребностей  человек всё больше и больше вступал в зависимость от культурно-исторических, сверх- и квазибиологических комплексов, которые получали своё беспредельное развитие во времени посредством неуёмного стремления человека к познанию всего и вся и овладению всем и вся. Так человек всё больше и больше терял свою изначальную биологическую зависимость, несвободу от окружающей природной среды, всё больше и больше впадая при этом в рабство к растущим следствиям собственной ненасытной жажды познания, каковая поначалу была лишь призвана помочь ему в борьбе за элементарное существование со своими эволюционными конкурентами. Человек, конечно, не перестал быть животным, детерминированным своей окружающей средой, но только эта среда в результате его широкомасштабной и разноплановой сверх- и околобиологической деятельности оказалась теперь сильнейшим образом перегруженной сложнейшим комплексом, системой искусственно созданных социально-культурных сред, имеющих иерархически многоуровневую структуру, в которой естественная природная среда занимает теперь самое нижнее и слишком уже подчинённое и жалкое место…

Вся проблема в том, что эта гигантская вавилонская башня обречена всё время оставаться открытой, недостроенной системой, которая продолжает и будет продолжать надстраиваться до тех самых пор, пока не сможет уже удерживать своего искусственного, забиологического равновесия в виртуальном пространстве человеческой культуры и не рухнет всей своей аляповатой громадой в своё собственное природное, родное и первобытийное основание (Urgrund)… А потом… Потом всё начнётся сначала…

Чем больше мы себя узнаём, тем меньше понимаем — и не только себя, но и весь мир. Но чем меньше мы понимаем, тем больше желаем познать: тайна — бездна (Ungrund) — влечёт нас в свой беспросветный мрак, яко мотылька влечёт к себе огонь свечи. Влечение сие для нас — ультимативно и императивно: оно сильнее нас, могучих человеков…

…Но случай Моцарта убедительно доказывает, что при случае всё позволено и всё открыто, всё вневременно и льзя, но — ценой летучего искусства.

Человеческая свобода, индетерминированность мерцает, зреет и пробуждается там и в том, где человек неопределён, текуч и зыбок, а стало быть открыт для движения и новизны. Там и в том, где и в чём человек познан и понят, он субстанциален, предсказуем, а стало быть предопределён самим собой: познающий и познаваемый человек есть бог и фатум для самого себя — и это уже не просто человек, а человек в широком смысле, человек со всем, что его окружает и что он сделал своим, приобщил к себе. Человек непрерывно раздвигает свои прежние границы и налагает на себя новые границы. Каждый человек есть одновременно и буквально — и отдельный человек как уникальный индивидуум, личность, и всё человечество как историческая и внеисторическая общность: между этими полярными пределами каждый человек генетически включает в себя и промежуточные уровни своих самобытных этносов и социально-исторических культур разной степени размерности… Все эти уровни включают в себя как субстанциальные, так и подвижные, непрерывно изменяющиеся, развивающиеся элементы.

Обнаруживая в себе и вокруг себя томящие его пустоты неопределённостей, человек спешит заполнить их сотворёнными им определённостями, но новые пустоты образуются снова и снова, и даже уже чуть ли не в геометрической прогрессии, и человек бросается побыстрее их чем-нибудь заполнить, не успев окончательно разделаться с прежними… Ход истории ускоряется, а человек не успевает уже заделывать вновь образующиеся бреши, раздирающие его разрастающееся в беспредельность сознание на странные и бесформенные лохмотья… И тогда чёрные провалы бессмыслицы и абсурда обступают человека со всех сторон…

Человек пытается отыскать опору в Боге, но где Он, Бог? И должен ли Он служить в качестве какой бы то ни было специальной конкретной опоры для нас, должен ли Он быть послушным слугой в нашем человеческом кабаке, должен ли внимать всем нашим дурацким хотениям? Не-ет, Он ничего нам не должен — и мы Ему ничего не должны. Он потому и Бог, что абсолютно от нас, да и не только от нас, но и от Самого Себя — независим, свободен до полного растворения в Ничто. «Чтобы оставаться невиновным, Бог должен быть далеко» (Симона Вайль). Бог вне подозрений, у Него алиби — Он чист и прозрачен, да к тому же в дальней, слишком дальней командировке. «Странная воля любви — чтоб любимое было далеко» (Овидий). Но так же, как хозяйственный кризис является неизбежным исходным фактором экономического расцвета, так и состояние богооставленности является неизбежным исходным фактором зарождения ультимативной духовной заботы, духовного поиска, который никогда не бывает совсем непродуктивным и бесполезным. А окончательно готовых ответов на ультимативные духовные вопросы, вопросы о смысле жизни и смерти — этих ответов, применимых для всех людей разом, нет и быть не может ни у кого: каждый обретает свой духовный опыт только в одиночку, наедине с самим собой, со своим сердцем и своим духом — этот опыт не поддаётся адекватной передаче, ибо не имеет полноценных вербальных эквивалентов.

Для первого этапа духовного восхождения требуется наличие некоторых человеческих свойств — в частности, мужества, несуетности, терпения: большинство людей либо не достигает этой ступени, либо всё-таки отчасти достигает, но на этом всё для них и заканчивается. Чаще всего только оказавшись на пенсии и лишившись поневоле привычной деловой суеты, пожилые люди начинают осознавать в себе пустоту богооставленности, которая во многом усугубляется ещё неизбежным отдалением повзрослевших детей, что живут уже своей отдельной жизнью, отдалением бывших сослуживцев и уходом из жизни постаревших друзей и родственников. Также этой ступени поневоле вынуждены достигать люди, потерпевшие различные лишения, а особенно солдаты, арестанты, безработные, бомжи, беженцы, убогие, больные, калеки…

Для следующей ступени духовного восхождения ничего слишком человеческого — уже — не нужно.

Но если достигший просветления на первом уровне восхождения ещё как-то может одарить, озарить, осенить и заразить им окружающих его людей, то восшедший на второй уровень теряет с остальными, невосшедшими, людьми почти всякую понятийную связь по части передачи обретённых им духовных прозрений: попросту говоря, этот опыт — для невосшедших — равносилен безумию. Поэтому он для неподготовленных умов далеко не безопасен.

Достижению первого уровня богопознания может способствовать та или иная религия. Достижению второго уровня богопознания никакой земной институт помочь не может, — но большинству людей этот уровень даже и вреден, и не нужен, и не по зубам: да и невозможно подойти к нему специально и целенаправленно, человек обретает его, если обретает, спонтанно и с полным безразличием ко всему земному — и не только земному, но и неземному (и это, конечно, вовсе не тот земной пофигизм, коим в полной мере преисполнен всякий подзаборный забулдыга)…

Не мешает вспомнить, что всё грандиозное великолепие древней культуры зачиналось от примитивнейшей — но самозабвенной! — игры человека с природой, а потом и человека с человеком.

Главные свойства всякой подлинной игры — бескорыстная и безоглядная самоотдача, беззаветное забвение всего внеположного игре: игра — герметичная и самодостаточная модель, метафора жизни, но значение её — трансцендентально, ибо в результате она — поэзия, духовный порыв.

В игре (ввиду того, что она имеет видимое начало и видимый конец и неповторимый — здесь и теперь — путь от первого ко второму) человек обретает полноценный, законченный смысл жизни и полноценное, законченное удовлетворение от этого обретения. Игра — это жизнь в жизни, подобно тому, как бывает рассказ в рассказе или пьеса в пьесе (см., например, сцену «Мышеловка» в шекспировском «Гамлете» или «Легенду о Великом Инквизиторе» в «Братьях Карамазовых» Ф.Достоевского).

Игра является ключевым, решающим звеном всех ритуалов и обрядов, всей человеческой культуры, всех искусств и всякой религии. В  игре нет никаких дополнительных смыслов кроме неё самой. Игра учит не бессмысленным поискам смысла, а его непосредственному деланию. Игра есть прообраз Призвания и Дела.

Человек, ещё не нашедший или уже потерявший себя в этой жизни, жалок, инфантилен, убог и беспомощен, ибо, не надеясь на себя, ждёт, что кто-нибудь придёт и подарит ему смысл, которого у него нет. Человек же, обретший Призвание и Дело всей жизни, ничего не ищет, не имеет выбора и не нуждается в нём.

Советовать и сетовать тут бесполезно: обретение Призвания во многом дело случая, удачи — игры, которой в конечном итоге является вся человеческая жизнь от рождения до смерти.

Медам, месье, делайте вашу игру!..

Мы доживаем остатки ХХ века, растерзанные хаосом тотального плюрализма: отсутствие единой картины мира и по-настоящему объединяющих идей не способствует всеобщему полноценному взаимопониманию, которого люди не находят уже зачастую ни дома, ни на работе, ни в церкви и поэтому вынуждены довольствоваться жалкими суррогатами общения, то есть общением на поверхностно-дискурсивном уровне, на уровне внешних правил приличия.

Средний индивид в таком неопределённом, раздробленном и зыбком мире, как правило, автономен и анонимен — отчуждён и беспомощен. На социологическом и экзистенциальном уровнях эта усредняющая заброшенность, потерянность, при которой человек становится вещью и средством, вряд ли разрешима: надо соскочить с этого уровня, как электрон или спутник соскакивает на другую орбиту, как соскакивает беспечный и нищий бродяга с поезда, мчащегося в большой и дразнящий роскошью витрин город, соскакивает в каком-нибудь малоприметном, заброшенном и никому не интересном местечке, никому не интересном — кроме него: здесь он начнёт свою новую игру — в стороне от зажравшихся и завравшихся мегаполисов (если, спрыгнув, не сломает себе шею)…

Октябрь 28

Долой догматы! [5.08.1999 (417-427)] — НОВАЯ ЖИЗНЬ

alopuhin

Долой догматы!

Религиозный деятель говорит учёному атеисту-материалисту: — Моя духовная правда правдивее твоей, бездуховной! Учёный-материалист возражает: — Не-ет, дорогуша блаженный, моя правдивее, потому что наглядней, доказательней и прочнее! Спорящих пытается примирить третий — художник:

— Ребята, давайте жить дружно, ведь мы делаем с вами одно общее дело — плодим иллюзии, обманки, симулякры, дабы ублажить ими трусливых людишек, которым слабо существовать на белом свете без сочинённых нами смыслов и опор! Творцы, жрецы и боги — это мы, мы мифы на потребу сотворяем, слюной воображения скрепляя все времена, пространства и миры!..

Правота Ф.Ницше — правота стихийного культуролога, поэта и эссеиста, но никак не философа и строгого аналитика: судить его по критериям систематической науки в высшей степени некорректно…

За время Советской власти народ наш как будто огрубел и запаршивел душой — это, с одной стороны, вроде бы так, а с другой, не очень-то и так: несмотря ни на какие границы и «железные занавесы», он «поверх барьеров» всё-таки так или иначе был включён в общемировой процесс культурного движения, изнутри противодействующего тотальному движению природы. А смену эпох предваряет и приуготовляет смена культурных парадигм.

Советское воспитание было строгим и морализаторско-догматическим — не зря его сравнивали с католическим. Коммунистическое учение, догматически упрощённое и оскоплённое для удобства его внедрения в широкие массы, постепенно встроенное в созданный для него мощный ритуально-культовый комплекс, обладало всеми атрибутами государственной религии.

Советский человек (относительно среднего «капиталистического» человека) был внутренне достаточно беспечен — все главные заботы о нём брала на себя вездесущая Своетская власть: каждый социальный шаг человека (а таковым оказывается чуть ли не каждый его шаг) — от роддома до кладбища — был ею заведомо прописан и предрешён.

Обладая реальным единством и цельностью, советское общество было почти идеальной структурно-семантической системой: другое дело, что именно это «почти» и позволило ему протянуть свою жизнь намного дольше, чем это гипотетически могло бы себе позволить абсолютно идеальное общество. Да и сам народ в конце концов начал тяготиться слишком жёсткой регламентацией, что в фазе одряхления и выхолащивания догм неизбежно сопровождалась непредсказуемыми флюктуациями и сбоями. В результате неявный, скрытый саботаж со стороны народа, развращённого рабством и растерявшего былую веру и былой энтузиазм, сделал советское общество вхолостую работающей машиной: порвались былые социально-культурные обратные связи, отрицательные связи, ввиду чего положительные обратные связи обрели ничем не сдерживаемую силу, когда накопление поломок и ошибок принимает необратимый — неизлечимый — характер и система «идёт вразнос»…

Неуклонный технологический прогресс приводит к тому, что человек соматически деградирует и в то же время биохимически мутирует. И вот незаметно для самого себя он уже постепенно становится совсем, совсем другим — новым — человеком, новым животным видом, который либо окончательно превратится в неспособного к жизни природного выродка, либо окажется вдруг то ли неким диковинным биороботом, что вполне уже реально, то ли неким сверхчеловеком, богочеловеком, что вряд ли…

Сумеете красиво, художественно и харизматически эффектно, благодатно пообещать народу жизнь вечную (а ещё лучше — жизнь сытую), он поверит всему, чему вы только пожелаете. Это называется: баш-на-баш, не обманешь — не продашь.

В ХХ веке заболеваемость старческим слабоумием (болезнью Альцгеймера) выросла примерно в 10 раз (ныне в США этим недугом страдает около 4 млн человек).

Средняя продолжительность жизни человека Древнего Египта — 22,5 года, Древнего Рима — 24 года, средневековой Европы — 31 год, Европы ХIХ века — 37,7 лет, современной Европы — 70 лет.

Добро, требующее культурно-догматического оформления, есть в лучшем случае обманка, пустышка, «плацебо», а в худшем — вполне заурядная и самая распространённая форма зла. Площадные и кафедральные деклараторы и декламаторы добра — первые злодеи.

Подлинное добро — акультурно, беспричинно, неприметно, стихийно, спонтанно, природно, естественно, легко и непринуждённо… И не знает, что оно добро.

От занудного повторения таких «правильных» слов, как «истина», «добро» и «красота», истины, добра и красоты в мире не прибавится…

Аб-солютное, непогрешимое, нечеловеческое совершенство есть абсолютная смерть, абсолютное ничто, абсолютный ноль.

Не требуйте от человека слишком многого — невозможного: теория занимается теорией, жизнь занимается жизнью.

Лучшие проповедники и учителя жизни — поэты и художники, которые могут учить добру, любви и свету, не говоря о них ни слова и ничему не уча. «Красота спасёт мир», сама красота, а не красивая болтовня о красоте.

Подлинную, живую и свежую красоту производит дикий народ и дикое искусство, а человеческая культура, что так или иначе сводится к избыточному культивированию обиходных достижений цивилизации, эту неприрученную красоту убивает, прокалывает ей голову, как бабочке, и отправляет в свою трухляво-пыльную коллекцию, музей, склад, архив…

Всему должно быть своё место и время: безраздельное, тотальное смирение есть гнусное рабство и грех.

Да и вообще всё слишком чрезмерное и показное в человеческой жизни есть грех — и смирение, и гордость, и радость, и уныние, и правда, и ложь, и добро, и зло, и вера, и неверие, и свет, и тьма. В реальной жизни многое перемешано со многим в пропорциях различных и взаимопроницаемых, а посему зачастую неотрывно друг от друга, а то и детерминировано друг другом: не будь добра, не было бы и зла, не будь зла, не было бы и добра и т.д. Нет никакого отдельного, стерильного, идеального добра, как нет и столь же умозрительного зла…