Христовою кровью наполнена чаша. Молочные реки неспешно текут. И в воздухе сладком колеблется наша нелепая каша сомнений и пут. Пророки и ангелы нас разыграли, когда даровали златые мечты: не надо мне рая, не надо Грааля и даже любви мне не надо почти.
Товарищ, чашу терпкой, прогорклой аль сладкой судьбы — пей до дна, пей до дна, пей до дна!
Сам-то я, кажется, ничего до дна в своей жизни не допиваю — не хочу, видать, слишком с этой жизнью связываться, пребывать предпочитаю в межеумочных, нейтральных сферах — меж чашами чужих судеб… Это, вероятно, нехорошо. А может, и хорошо…
Солнце есть остывающая звезда. Солнце, вода, планктон, дерево, фотосинтез обеспечивают условия нашей жизни. То бишь водород, углерод, азот и кислород, распределённые в особых пропорциях и конфигурациях. Но даже на самых больших, недоступных солнечномусвету, глубинах океана (вблизи так называемых «чёрных курильщиков«) недавно тоже обнаружена жизнь (то бишь другая, основанная не на фото-, а на химосинтезе, жизнь). Не говоря уже о Луне, Марсе и т.п. То есть не токмо наша — антропная — комбинация физико-химических констант обеспечивает необходимые для жизни условия. Интуитивно я знал это всегда. И в иных структурах что-то ещё копошится и дышит, совокупляется, рождается и умирает, и снова рождается.
Жизнь вездесуща и неистребима. Разнообразна и разнопринципна. Другое дело, жизнь разумная — на каких бы основаниях ни строилось разумное мышление, оно всегда приводит к одним и тем же выводам, к одной и той же Структуре.
То есть если, допустим, на Марсе существует некая разумная плесень, то марсианский плесенный философ и мудрец, размышляя над общими метафизическими законами, никуда не денется, придёт рано или поздно к тому же (в некотором роде), к чему пришли когда-то и Сократ, и Платон, и Лао Цзы, и Чжуан Цзы, и Декарт, и Кант, и Гуссерль, и Витгенштейн, и иные столпы человеческой мудрости.
Древнее языческое мышление совсем не столь темно и зловредно, как об этом твердят твердолобые ортодоксы христианства…
Прикрой глаза и стань текучим, тягучим и мягким, как молодой мёд. Все твои мышцы, все твои кости, вся кожа, все клетки, все твои мысли и представления расплавляются и тают, будто прошлогодний снег. И вот ты уже не мёд, а просто вода, жиденькая — ни в чём не твёрдая — водичка, ты становишься жидким, текучим, подвижно-разболтанным потоком, где ты полностью, до полной неразличимости растворён — ты попросту в нём пропал, исчез с головой и руками-ногами. Все твои думы, беспокойства, желания, намерения, боли, страхи и страдания, вера и надежда, страсти и пристрастия, клятвы и обещания, всё твоё беспокойное «я», твоё общественное положение, твои социальные роли, твои заслуги или проступки в обществе, клане, семье смыло этим потоком в никуда. Всему этому, всей твоей привычной, прежней жизни пришёл конец, кирдык, ты умер для неё — вся она исчезла в этом неудержимом струении всеочищающего потока, смывающего всё, что встречается на его пути!
Отпусти себя полностью, до конца — ведь тебя уже больше нет и не о чем беспокоиться, а есть только этот великолепно играющий на солнце, бурлящий, искрящийся, вольный и дикий поток! Будь спонтанным, вольным, диким и беспардонно непреднамеренным игралищем буйных стихий! Всё старое и закосневшее, всё родное тебе и привычное унесёт сим потоком в беспредельную даль, и ты обновишься и станешь младенцем, смотрящим на мир с широко открытыми, наивными глазами!
Исчезло тело, ум исчез, и всё исчезло без следа! Всё, что когда-то казалось зело важным и нужным, стало неважным и ненужным! Незачем тебе больше строить из себя важную персону, изображать из себя серьёзного, авторитетного члена человеческой иерархии. Теперь ты до мозга костей — пофигист! Тебе на всё, абсолютно на всё наплевать! Ты так расслаблен и текуч, что не знаешь уже, что от себя ожидать. Делай, что вдруг тебе захочется сделать в данный момент: хочешь качаться из стороны в сторону — качайся! хочешь упасть — падай! Хочешь орать — ори! Хочешь радоваться — радуйся! Хочешь рыдать — рыдай! хочешь просто посидеть в тишине, ощущая внутри всю полноту охватившего тебя блаженства, — посиди и покайфуй!
Медитация — это беззащитное самоустранение перед тем, что ЕСТЬ Здесь и Сейчас. Это своего рода — смерть. Смерть для всего, что было и что будет, для всего, что нас обременяет и насилует нашу природу.
Бодрящий морозец. Любуюсь открывающимся передо мной слегка заснеженным полем.
Справа — небольшая гора в виде как бы кресла или стула, то есть состоящая из более высокой (слева) части и более низкой (справа).
Один чувакбодро лезет на более высокую часть горы, и я мысленно ощущаю, что делать это ему очень даже весело и легко…
Вдруг в воздухе слева появляется реактивный истребитель, который, покачав крыльями, виртуозно пролетает над правой (более низкой) частью горы, слегка её даже задев…
Собственно говоря, замедление в искусстве как приём (проявляющий себя в сдерживании действия, запутывании и удлинении пути меж завязкой и развязкой, в тяготении фигуративности к абстракции, в затемнении, усложнении и размывании центральной идеи и т.д.) и составляет суть его, искусства, искусственности (нарочитости, придуманности) в противовес естественности: чем больше искусственность, чем дальше и дольше путь от причины к следствию, от замысла к действию, тем сильнее падение аполлонийского в пучину дионисийского — поэтому у пьяницы, что никак, бедняга, не добредёт до родного порога, заплетается язык и подкашиваются ноги. Этот пьяница — Гамлет, который то ли хочет, но не может, то ли может, но не хочет, — и поэтому тянет резину.
Потому в России Гамлет пользовался всегда такой особой популярностью, что ему, как и русской душе, свойственно это, по определению Н.Бердяева, «вечно бабье» начало, при котором нам, русским, хлебом нас не корми, дай растечься мыслию по древу, а как до дела, у нас всё руки не доходят.
«Царство Божие не в слове, а в силе», — сказал Апостол Павел (IКор., 4:20)… Сил у нас, русских, вечно не хватает (а если хватает, то не ко времени и не к месту), поэтому наше Православие и не может позволить себе распроститься со своей сильной языческой составляющей, которая размывает, затемняет собой жёсткий императив Христовых заветов.
Нечеловеческий взлёт вертикали Христа Православие компромиссно уравновешивает КРЕСТьянской, уютной и тёплой горизонталью домашнего пантеизма.
Простодушный ребёнок, безмозглый убивец, бесхитростный дурак спасутся за их святую простоту и ненарочитую прямоту, безыскусственность и натуральность. А вот Раскольников должен быть наказан, ибо, убив старушку-процентщицу, нарушил свой собственный внутренний закон ради умозрительного эксперимента («тварь я дрожащая или право имею?»): главное для него было убить, а не ограбить (ограбить, при желании, можно и не убивая), убить рукой, ведомой холодным разумом, испытав тем самым несогласное с этим сердце.
В этом случае путь от намерения к следствию (действию) осложнён и размыт побочными, надуманными и болезненно распалёнными, соображениями: это-то вот искривление, попытка перехитрить не только окружающих, но и самого себя и есть настоящий грех. А вовсе не само убийство.
Что бы ты ни делал, если делаешь это в сердечном согласии с самим собой, своей природой и своим призванием (будь оно даже призванием злодея и убийцы), — нет на тебе греха.
В этом смысл Христова призыва — «будьте, как дети».
Мы чересчур поспешно судим окружающих нас людей, наделяя их своими ментальными ярлыками, в чём и проявляется превратность любых представлений нашего ума, проистекающая из инструментальной узости его эго-функциональных возможностей.
Мы и окружающие нас люди движимы каждый своими собственными обусловленностями и стереотипными пристрастиями, по крайней мере, на поверхности наших взаимоотношений. Под влиянием эго твои чувства, мысли и конкретные поступки мотивированы страхами и желаньями. Поэтому входя в отношения с другим человеком, ты либо его боишься, либо что-то от него хочешь.
Из-под этого пагубного влияния своего эго-ума, искажающего окружающий мир, ты можешь выйти только тогда, когда научишься устремлять львиную долю своего внимания в сферу непреходящего Настоящего, в Здесь и Сейчас, где у тебя пропадает желание использовать окружающих тебя людей в интересах своей загребущей самости, вечно строящей планы по своему доминированию над остальными самостями, на которые ей всегда наплевать.
Если ты полностью, всецело присутствуешь в моменте общения с другим человеком, ты отстраняешь на задний план умозрительную идентичность, какой ты его, этого человека, автоматически-бессознательно наделил, исходя из своих превратных представлений о его предполагаемой жизни в прошлом. Главное — сохранять при этом в себе внутренню тишину и бдительный покой, подобный зеркальной поверхности озера в момент абсолютного штиля.
Если во взаимоотношениях с другими людьми нам удаётся выйти за границы своих суетливых желаний и опасений, их место тут же занимает безмятежно-божественное приятие, всевосприимчивость, бесстрашная душевная открытость, прощение, эмпатия, сострадание, мир, а иначе говоря, любовь — любовь, в самом широком смысле этого слова. Узколобому эго такая беззащитная, такая рискованная широта не по нутру, ведь при этом оно теряет своё машинально-рефлексивное главенство, благодаря которому оно прежде могло подпитывать свою силу и властно навязывать всем и вся свою заведомую «правоту».
Воспринимая с любовью и нежностью всякое мгновение Здесь и Сейчас, каждый встреченный тобою человек является тебе в ауре этой любви и нежности, и тогда к тебе нисходит его принимающее понимание, идущее не от ума, а от сердца, для которого всё во вселенной заведомо ей конгениально — соразмерно. Это приятие-понимание бессловесно, безпонятийно — без-умно.
Эго ума старается первенствовать над другими и торопится себя им навязать как более высшее, более главное «я», чем порождает вокруг себя напряжённое поле конфликта и стресса. А мирное, сердечное всеприятие заранее склонно к нивелированию и даже умалению собственной самости, а стало быть к тишине и слушанию — психотерапии — другого существа. Как сказал поэт — «тишина есть лучшее из того, что слышал». Учитесь погружаться с вашими любимыми, вашими друзьями и знакомыми в совместное поле взаимной тишины, в медитативное поле покоя и воли, и тогда ваши отношения обретут незримое пространство, в котором они смогут по-настоящему развиться и расцвести.
Другой — это либо ад, либо — твой духовный учитель. И это относится не только к отношениям с людьми, но и с любыми окружающими тебя объектами — более или менее живыми. Либо ты с корыстным пристрастием используешь их для подпитки дутых амбиций своего эго-ума, чувства своей важности в глазах общества и мира, либо без своих ментальных проекций и пристрастных интерпретаций принимаешь их собственную уникальность и даже испытываешь признательность за их существование.
Древняя мудрость гласит, что всё окружающее есть лишь твоё собственное отражение, что при случае и поможет и спасёт, если только ты будешь бдительным и внимательным к тем знакам, которые это отражение тебе преподносит.
Задумайся, каково качество твоего контакта не только с твоими близкими друзьями и членами семьи, но и с продавцом магазина, и с клиентом твоей компании, и с парковщиком на автостоянке, и с кассиром в банке.
Только чуть заостри внимание, лиши своё восприятие обыденной, привычной машинальности, создай в душе священное благоговение, высшую, духовную тишину, из которой являются в этот мир все вещи, все его существа; только прояви тотальное восприятие того, что видишь и слышишь, откройся с бдительным спокойствием навстречу тому человеку, какого видишь перед собой, забыв о его социальном статусе (ведь ты вневременное божественное существо, и этот, встреченный тобою человек, вневременное божественное существо), — и тогда пусть на мгновение, но прорвётся сквозь горизонтальные маски социума и привязанности убогого быта бессловесная вертикаль ничейного Духа, и на свет божий явится вдруг та глубинная реальность, реальность высшего смысла, ради которого мы и рождаемся заново каждый день, каждый час, каждую секунду своего пребывания на матушке-земле…
Ловко демонстрирую кому-то свои способности по части материализации и дематериализации: стоит мне только слегка нарисовать на бумаге небольшого человечка, и тот уже, будьте любезны, — живой — выскакивает прямо из-под моей руки и убегает по своим, лишь ему известным делам; стоит мне только указать на проходящего мимо субъекта или стоящее неподалёку здание, и нате вам — те исчезают из глаз, будто их и не было никогда…
Христос попрал мораль и право, святыни и ценности человеческие, чтоб люди встряхнулись, «вышли» из себя и узнали святыни и ценности трансчеловеческие, которые однако исконно присущи человеку в качестве его потенциальной (свёрнутой) открытости и неконечности.
Осознание человеком своей конечности возможно только потому, что он может выйти за её границы и посмотреть на неё со стороны, со стороны своей сверхчеловечности, вечности, которая являет себя через его духовную и сокровенную связь с бытиём и Богом.
Человек открыт и незакончен не только духовно, но и биологически.
Духовное и биологическое в человеке взаимообусловлены друг другом, но не прямо- или обратнопропорционально, а неким более сложным образом.
Жизнь на Земле есть опосредствованная человеком актуализациябытия. Иисус Христос есть непосредственная актуализация Бога (до Голгофы — актуализация бытия в Боге, после Голгофы — Бога в бытии).
Человек есть непосредственная актуализация бытия (горизонталь) и опосредствованная Христом актуализация Бога (вертикаль). В этом смысл крещения человека Христом.
Фридрих Ницше констатировал не смерть Бога, а чаемую им смерть униженного, заниженного человеком бога, бога утилитарной культуры, морали и права (бога «человеческого, слишком человеческого«).
Представим себе, что после очередной мировой войны человечество полностью погибло. Совершенно ясно, что и после этого бытиё будет так же (так, да не так) пребывать в «бесчеловечном» мире, но только потеряет свою центрированную актуализацию в человеке. А уж Богу и сам Бог велел обходиться чем Бог пошлёт — Он есть с чем угодно и без чего угодно.
Человек распят, раздираем меж бытиём и богом, но и связывает их собой — связывает этим кровавым своим раздиранием.
Своим непосредственным посредничеством — и здесь произошёл невероятный онтологический скачок, переворот — Христос сораспял человека с Собой, возвысил его до Себя и тем самым тотчас непосредственно связал его с Богом.
Самое интересное, что человек был связан с Богом именно через Христа ещё до непосредственного исторического прихода Христа: отсюда все ожидания Мессии в Законе и пророках.
Откровение Христово — синхронично.
Обречённый на распятие, Иисус Христос всё-таки сумел — успел — связать человека с богом один на Один, подобно тому, как погибающий на поле боя связист успевает за мгновение до смерти, а то и в самый её момент соединить оборванные провода меж тылом и фронтом.
Неизбежный приход Мессии был обусловлен предельностью заинтересованности в Нём, ультимативностью ожиданий Его прихода. Другими словами, всё возможно, стоит только захотеть, но не нарочито и рационально, а по-детски легко и естественно, захотеть без желания достигнуть цели, а непреднамеренно имея эту цель в себе как мировую данность, то есть в свёрнутом, снятом виде (т.е. как бы случайно, ненавязчиво надобно совпасть с мировым консенсусом, а на это способны либо люди, достигшие сверхсознательного просветления, либо люди, не достигшие ничего).
Стоит лишь захотеть, и пойдёшь по воде. Стоит лишь захотеть, и сдвинешь горы.
По вере воздастся. Да не всякому по силам вера сия — вера, не требующая видимых усилий.
Всякое рождение и рост рождённого сопровождается деградацией и гибелью корневых оснований этого рождения. В этом — элементарная диалектика всякой эволюции.
Иисус эту диалектику перевернул, углубил и освежил космологическими аллюзиями седой древности, не жизнью (как в природе), а собственной смертью смерть поправ (отрицанием отрицания).
Сын Божий пострадал ради торжества Отца. КронаДрева Жизни приняла погибель ради корней, ради обнажения извечных, корневых смыслов.
Сыновним животворением — кроной — павши на истерзанную землю, Христос связал её с небесами — встопорщенными корнями — новым узлом, узлом Своего Креста.
