Судьба и случай

Любовь — абстрактное, ничего по сути не объясняющее слово. Не любовь — а внутреннее узнавание, нежданно-негаданное совпадение психофизических ориентаций, отсюда — непроизвольная улыбка, радость. Победа над смертностью, печальной временностью собственного, сугубо индивидуального, существования — ты продолжаешься, умножаешься и закрепляешься в ином виде, ракурсе и роде, и тем больше продолжаешься, умножаешься и закрепляешься, чем больше сам продолжаешь, умножаешь и закрепляешь в себе психофизическую сущность любимого тобой человека, — то есть процесс этот в идеале равновзаимообразный. А в основе своей — неразумноподсознательный. Интуитивный.

У нас с Н. произошло то, что называют обычно любовью с первого взгляда: мы узнали друг друга сразу, стоило только заглянуть в глаза… Ёкнуло сердце и произошло то самое уверенное совпадение, западание друг в друга наших внутренних шестерёночных колёсиков…

Как бы потом ни сложатся наши отношения в практической жизни, совпадение уже случилось, узнавание произошло — и живёт оно уже собственной независимой жизнью, имеет свою энергетическую структуру и судьбу…

                                                                                                                                                                      20.08.93 (13-50)

И значительное произведение, значительный автор могут остаться никому не известными, если не ввести их в культурный обиход: многое здесь зависит от случая, культтрегеров, критиков, редакторов и прочих заинтересованных в искусстве энтузиастов.

Как ни крути, а в сфере искусства тоже есть (и была) своя конъюнктура спроса и предложения: как и когда подать на стол пресыщенного читателя (зрителя, слушателя) то или иное произведение — от этого в немалой степени зависит схавает ли он это самое, а если и схавает, то с каким успехом…

Сии штучки корябаю часто на глазах гостящего у меня Изосима (дружка с северокавказского Моздока)… И вот говорю ему сегодня утром, ты ведь, говорю, знаешь, у нас ведь как, хороший писатель это мёртвый писатель, так вот, неплохо бы, говорю, дескать, сварганить эдакую мистификацию: принести эти самые мои мелкие штучки в некую солидную редакцию, представиться промежду прочим братом безвременно загинувшего поэта, режиссёра, сценариста, композитора и барда, корпевшего над своими сочинениями в беспросветной безвестности и нищете полуподвальной каморки… И вот два года назад он вдруг неожиданно заболел, а лучше выпрыгнул вдруг из окошка и умер в одночасье, и только теперь, разбирая совсем уже заброшенный и забытый Богом подвал, я (его брат) вдруг наткнулся на скомканные грязные и отсыревшие бумаги, остатки гигантской рукописи, которую не успели ещё дохавать кровожадные до талантливых сочинений мыши и крысы, и вот я (единокровный брательник) принёс вам то, что удалось спасти, отвоевать в неравной борьбе с безжалостным веком и саблезубой судьбой…

                                                                                                                                                                          22.08.93 (17-03)

Дочитывая книжку Аллана Пиза «Язык телодвижений», вдруг поймал себя на том, что почти все книги (кроме романов) я читаю задом наперёд — от конца к началу, или же совсем хаотично — сначала откуда-нибудь изнутри, с середины, а потом вразброс вправо-влево… Делаю это неосознанно, автоматически...

Чтение получается быстрым и достаточно (для меня) эффективным. Это, видимо, отражает моё нетерпеливое стремление сразу же завладеть ключевым средоточием вопроса, застать врасплох концепцию автора на пиковом её срезе, а потом, заглотив главное, как бы утолив голод, можно уже это главное спокойно конкретизировать, корректировать, уточнять — разбросавши взор непринуждённым веером вправо и влево…

                                                                                                                                                                              23.08.93 (13-30)

Слухи о волшебных свойствах Белого Зогара, якобы зарытого под развалинами монастыря Имблех-Ибар, не одно столетие будоражили неокрепшие умы окрестных племён и чужестранных путешественников. говорили, например, что лишь одно прикосновение к нему (правой рукой), совершаемое вкупе с древней молитвой во славу Белых Сил, состоящей всего из двенадцати магических слов, которые должны произноситься в строгой последовательности и с определённой скоростью, — наделяет новообращённого способностью заглянуть за угол здешнего мира, а то даже и проникнуть в те миры, где властвуют иные боги, иные законы, и заглянувший, а тем более проникший в эти миры человек становился носителем такого знания, каковое с точки зрения человеческих представлений делало его по силе возможностей равным самим богам…

Если это так (что предстояло ещё проверить), то разыскать саму статую — значило сделать только полдела: для надлежащего исполнения ритуала необходимо ещё было завладеть старинным манускриптом с точным текстом молитвы…

И вот несколько лет назад Сузукар напал наконец на след тайной библиотеки Белых Богов, что, по сообщениям различных источников, была сокрыта в одной из галерей понтийских катакомб: поэтому ещё полгода назад Сузукар отправил туда караван во главе с братом своим Дергабулом…

                                                                                                                                                                        15.08.93 (02-31)

В начале 80-ых мы с Санькой Дыдымовым издавали неподцензурный литературно-художественный журнал под названием «Ракурс«. Гэбэшники-крючкотворы трепали в нём потом чуть ли не каждое слово, поворачивали его так и эдак — искали крамолу, которой, в общем-то, не было и в помине…

Впрочем, в те времена крамолой было уже и само это слово — ракурс…

2.05.93 (09-37)

Искусство — процесс, на первой стадии, интимный; из туманных ощущений и позывов, из будто бы пустоты, из якобы ничего возникает объект, а по сути — он уже был, есть и только переносится художником из одного, ненашего, измерения в другое, наше…

Внешняя сложность, простота, яркость, неяркость и прочее — это и есть только внешность объекта, а сущность его в глубине — ЗА словом, ЗА краской, ЗА звуком, и ради этой самой сущности художник и работает — творит, и делать это вынужден не впрямую, а сложными окольными путями, вслепую зондируя каждый новый поворот, и поэтому как бы поигрывая тем, чем только он и располагает (и владеет), — словом, краской, звуком…

10.03.93 (12-23)