Однажды корреспондент кабельного телеканала брал интервью у местного фермера, что прославился небывалой урожайностью своих кукурузных посевов, удивляясь почему его кукуруза с каждым годом становится всё крупнее и крупнее. А фермер, лукаво прищурившись, подозвал репортёра поближе и полушёпотом сообщил, что секрет кроется в том, что он своими самыми лучшими початками для посева делится со всеми своими ближайшими соседями.
— Странно, — удивился репортёр, — зачем же лучшие зёрна раздавать своим конкуретнам, которые вместе с вами участвуют в одних и тех же конкурсах и районных ярмарках?
— Знаете, — усмехнулся бывалый фермер, — у нас с соседями одно и то же небо, одно и то же солнце, один и тот же ветер и пыльца, какую этот ветер переносит между наших полей, она у нас тоже, выходит, общая. Если у всех у нас будут высокоплодоносные сорта, всем будет однаково хорошо, — по крайней мере, вероятность высокого урожая возрастает для всех. Если же у соседей будет низкосортная кукуруза, наши общие шансы вырастить хороший урожай резко уменьшатся. Поэтому я и решил, что мне же будет лучше, если у моих соседей с их кукурузой будет всё на самом высшем уровне.
Примерно то же самое случается и во всех иных сферах человеческой жизни. Хочешь стать успешным, подумай о том, чтобы позаботиться о своём окружении. Хочешь хорошей жизни — помоги и другим жить достойно. Все мы связаны друг с другом незримыми, но реальными связями. И все на самом деле зависим друг от друга. Всякое добро рано или поздно окупается — так ли, сяк. И зачастую совсем не так, как мы, может быть, ожидали. Чем лучше людям вокруг, тем и тебе лучше. В конце концов, помогай бескорыстно и по возможности, помогай кому хочешь и кому сможешь. И не жди скорой отдачи — не ради ведь неё мы кому-то помогаем. Просто знание того, что ты кому-то нужен и что тебе нетрудно помочь нуждающимся, приносит в твою жизнь основополагающий смысл и высшее удовлетворение.
Ты нужен и можешь помочь, занимаясь при этом тем, что ты умеешь и любишь делать, — разве может быть что-нибудь в жизни лучше этого?! Этого вполне достаточно, чтобы быть абсолютно счастливым.
Кажется, мы снова начинаем спиральное восхождение, ортогонально проецируя на уровень наступающего эона начало XVIII и в то же время начало XX веков… Хотя человечество движется в чересчур многих и слишком разных направлениях одновременно, ввиду чего всякое их прогнозирование — дело довольно зыбкое и неблагодарное.
«…свет обитает с Ним» (Дан., 2:22).
Человек, может быть, такой же переходно-промежуточный, экспериментальный организм, как гриб, который по способу питания есть одновременно и животное, и растение, или, может быть, такой же, как лишайник (ещё лучше!), который по способу питания и животное, и растение, и паразит… Лишайников существует несколько тысяч видов, живут они тысячи лет и, может, даже более нужны биосфере земли, чем деревья…
В 20-ых годах В.И.Вернадский категорически заявил, что человек есть автотрофное существо, то есть, грубо говоря, растение, фантастическая фабрика по синтезированию великого множества химических веществ, питающаяся химическими соками жизни, приправленными энергией благодатного солнца, поэтому, мол, незачем человеку глотать разные там сомнительные тушки бедных животных и плоды растений, то бишь продукцию животноводства и растениеводства, каковую ещё предварительно с неимоверным трудом приходится выращивать в полях и на фермах. Можно, мол, сразу напрямую питаться готовыми, то есть заранее синтезированными на химических предприятиях соединениями (пока человек ещё сам не научился пользоваться своим собственным внутренним синтезатором) — ЖКТ оказывается при этом ненужным, и огромная энергия, затрачиваемая обычно на переработку и усвоение продуктов питания, высвободится тогда для значительного роста духовно-интеллектуальной деятельности человека. Каково?! Может, и получится тогда из нас искомое тело духовное, soma pneumaticos?
Во все века сетовали на неизменную неисправимость человека… Но если взять сравнительно большие отрезки истории, хотя бы, например, по 500, а то и по 1000 лет, и сравнить характерные черты человека одного отрезка с характерными чертами человека другого отрезка, то окажется, что с течением истории Homo sapiens всё-таки очень сильно в чём-то изменяется — с одной стороны, в лучшем, а с другой стороны, в худшем направлении.
С наступлением очередного века одни и те же коренные вопросы и проблемы встают перед человечеством, но на новом спиральном уровне облеплены они уже новыми коннотациями и акциденциями, хотя теперь иногда кажется, будто эта эволюционная спираль устремляется вовсе даже не ввысь, а куда-то сильно, сильно вбок и время от времени западает даже вниз, подобно тому, как время от времени клюёт осовелым носом задремавший на стуле пьянчужка…
Свет и тьма врождены человеку сызначала (так же врождены, как и основополагающие знаки и смыслы, архетипы). Но по результирующей своей природе люди бывают либо более светлыми, либо более тёмными.
«Светлым» незачем вымучивать, выкаблучивать, искорёживать себя ни для Бога, ни для чего бы то ни было ещё, они естественны, органичны и легки как пушинки…
«Тёмные» же мрачны, насуплены, гневливы, неестественны, обидчивы, внутренне надломлены, придавлены к земле грузом телесных потреб, тщеславны, мстительны и лицемерны…
Иные «светлые» кажутся внешне «тёмными», иные «тёмные» — «светлыми»…
«Святость — это преображённая энергия зла» (Ф.Б.Шеллинг).
Провёл-таки сёдня утром самостийную операцию — кое-как выдрал спичками осколок шестого верхнего слева, а выдрав, с облегчением вздохнул: всё, теперь уже можно искать работу и вершить с лёгкой душой прочие дела…
Сегодня (сообщают по приёмнику) в Тарту состоялись похороны Ю.М.Лотмана. Министр Евгений Юрьич Сидоров по телефону из своего кабинета произносит поминальное слово…
Полощу свою страдальческую, изрядно обеззубевшую, пасть содой. Зачитался замечательным лавринским гроссбухом о славной штуковине, что существует в нашей (и не нашей) жизни и именуется смертью… А из приёмника звучат ритмичные спиричуэлзы, весёлые христианские штуковины, непереносимые для наших насупленных блюстителей ортодоксального православия… Энтомологи различают около миллиона современных насекомых, входящих в 26 отрядов. Роберт Дей Аллен в книге «Наука о жизни»* пишет: «Из-за отсутствия лучшего термина поведение насекомого обозначается как инстинктивное. Следует со всей отчётливостью констатировать, что в настоящее время не существует ни одного точного объяснения нервных процессов, лежащих в основе данного типа поведения. <…> Многократно утверждалось, что обучение и полученный прежде опыт не требуются для данного типа поведения, однако и то и другое всё-таки играет определённую роль в ряде инстинктивных поведенческих актов» (с.170).
В жизни всё так интересно — даже смерть… Смерть — это личная история человека перед его концом (будь он, этот конец, последним или нет)… И есть ли у нашей жизни смысл, нет ли его, что бы там ни было, всё равно — деваться некуда, остаётся одно: жить, радоваться, страдать, любить, не-любить, преодолевать морок и мрак, творить, созидать, тянуться ввысь, органично вплетаться в гармонию, структуру мира, бытия, — остаётся — позитив (то бишь — переоценивать ценности, переосмысливать смыслы, новую творить метафизику).
«Впечатляющий пример инстинктивного поведения касается размножения богомола. Самец богомола, находящийся рядом с самкой, не вступает в копуляцию до тех пор, пока самка в начальной фазе размножения не откусит ему голову. Очевидно в мозге самца имеются тормозящие центры, которые не позволяют копуляторным нервам активизировать другие части тела к размножению» (ibidem).
Роль приобретаемого опыта и обучения в жизни человека, сочетаясь с биологическими инстинктами, видимо, не столь беспредельна, как это представлялось прежде. Человек есть в равной степени и разум, и душа, и животное (триединство). А Владимир Семёныч Маканин, усомнившись в прогрессе исторического развития на пороге XXI века, разочарованно пишет**: «Человек не есть Гомо сапиенс. Возможно, никогда им и не был, если без самообмана. А мысль его только тогда и была мыслью, когда она была производственно-технологической. То есть мыслью о труде и мыслью о природе, но не мыслью о человеке. Так что человек может жить только шаг за шагом, потихоньку, не дёргаясь и не пытаясь самого себя опередить. Человек может (и должен) двигаться только так, как оно само движется: перемещаясь во времени в некую назначенную ему эволюционную нишу, как вид растений или отряд животных. То есть так, как его и ведёт его биология: процесс естественных изменений».
3.11.93 (16-10)
5 октября, выходя из московского бюро библиотеки Конгресса США, где сбагрил по дешёвке пару своих книжонок, я закурил, потом свернул на Знаменку и направился было в сторону магазина «Гилея» в череде редких здесь по обыкновению прохожих, как вдруг откуда-то сверху и справа (со стороны церковки) по нам с бешеным грохотом ударила длинная автоматная очередь: в десяти шагах передо мной мужику в коричневой кожаной куртке мгновенно снесло пол-черепа — его разлетевшимися мозгами заляпало проезжую часть… Тело моё метнулось вправо, под защиту домов, перекрывающих директрису обстрела…
3.11.93 (17-24)
Владимир Семёныч советует не дрыгаться, плыть по течению, и правильно делает, но… Но рас-суждение, суждение, суд над человеком — это ведь тоже дрыганье, взбрык, сверх-, через-природное действие, каковое, как и творческое начало, искусство, всё это тоже есть, есть в человеке; эту чрезмерность природа, выходит, тоже заложила в человека, заложила без всяких «почему» и «зачем», заложила просто… Какой человек есть, таков он есть, каковы природа, мир, бытиё, таковы они есть, то бишь — всё просто есть, и всё. Alles. Dixi. Amen.
А суждение (язык) — это свойство чисто человеческое. Феномен. Человек — это м.б. аппендикс, полнокровное качество которого либо забыто, либо утрачено, либо никогда и не существовало. Alles. Dixi. Amen.
А общественная история, насаженная на фикцию человеческой диалектики, — это, Владимир Семёныч, тоже язык, текст, сочинение. Посему, говоря о конце истории, вы с Фукуямой говорите по сути о конце только одного жанра, периода (за которым завсегда придёт другой).
А мой даосизм — он опять же мой, м.б. изрядно русифицированный, где неделанье есть — неделанье зла, пацифизм, эпикурейство, тихушное поскрипыванье пёрышком в малом своём уголочке… Смотреть — углядывать рёбра (природной) структуры…
Из всего разнообразия нечеловеческого зверь есть ближайший родственник человека.
Однажды я шёл по улице и случайно нашёл обрывок какой-то газеты, где обнаружил заметку о правилах обращения с жеребятами: «К работе молодняк обычно начинают приучать в 2-2,5-летнем возрасте, когда у животного уже полностью сформировался костяк. В 1,5-2 года жеребчиков, которых не предполагают использовать для племенной работы, можно кастрировать.
Прежде чем приучать жеребёнка к работе, нужно дать ему привыкнуть к поводу и уздечке с удилами во рту. Поскольку даже при осторожном управлении существует вероятность поранить жеребёнку рот удилами (а это может навсегда отбить у него желание работать), лучше их обмотать марлей.
В течение первых двух-трёх дней взнузданного жеребёнка ставят на 2-3 часа в стойло, обязательно привязывая его за недоуздок (а не за уздечку) на короткий повод. В привычной для него обстановке он легче свыкнется с надетой упряжью. Чем спокойнее животное, тем быстрее его можно приучить к работе. Обращаться в этот период с ним нужно особенно терпеливо и ласково, при плохом обращении у лошади портится характер, она становится норовистой, начинает бить задом и кусаться«.
Читая всё это, я невольно видел на месте этого жеребёнка себя: не раз окружающие люди пытались проделать со мной нечто подобное, не утруждая себя проявлением нежности и ласки, и тогда я тоже становился норовистым, я брыкался и кусался, я не хотел стоять в стойле и срывал с себя всяческие узы. И конечно — у меня испортился характер…
Хочу привести большую цитату из Мартина Бубера (из его книги «Я и Ты») — самого нежного и тёплого из всех известных мне философов:
«Глаза животных наделены способностью говорить необычайным языком. Независимо от содействия звуков и жестов — только взглядом, и поэтому наиболее впечатляюще — глаза животных выражают тайну их заточения в природе, их страстное желание становления. Это таинственное состояние ведомо только животным, только они могут приоткрыть его нам — состояние, которое позволяет лишь приоткрыть себя, но не раскрыть до конца. Язык, которым оно говорит о себе, есть то, что он выражает: страстное желание — метание твари между надёжным растительным царством и царством духовного риска. Этот язык есть запинание природы при первом прикосновении духа — перед тем, как она отдастся его космической авантюре, которую мы называем человеком. Но никакая речь никогда не воспроизведёт то, что дано знать и засвидетельствовать запинанию.
Иногда я смотрю в глаза домашней кошке. Не то чтобы прирученный зверь получил от нас (как нам иногда представляется) дар истинно «говорящего» взгляда: нет, он получил лишь ценой утраты своей первоначальной непринуждённости способность обращать свой взгляд на нас — чудовищ. Но вместе с тем в этом взгляде, в его предрассветных сумерках и потом в его восходе проступает нечто от изумления и вопроса — чего совершенно нет в тревожном взгляде неприрученного зверя.
Эта кошка начинала обязательно с того, что своим взглядом, загорающимся от моего прикосновения, спрашивала меня: «Возможно ли, что ты имеешь в виду меня? Правда ли, что ты не просто хочешь, чтобы я позабавила тебя? Разве есть тебе дело до меня? Присутствую ли я для тебя? Разве есть тебе дело до меня? Присутствую ли я для тебя? Здесь ли я? Что это, что исходит от тебя? Что это объемлет меня? Что это во мне? Что это?!» (Здесь Я — заменитель отсутствующего у нас слова, смысл которого — обозначение себя без «ego», без «Я»; под «это» следует понимать струящийся человеческий взгляд во всей реальности его способности к отношению.) Только что так великолепно расцвёл взгляд зверя, язык страстной тоски — и вот он уже закатился. Мой взгляд, конечно, длился дольше; но это уже не был струящийся человеческий взгляд.
Поворот земной оси, с которым началось событие-отношение, почти сразу сменился другим, который его завершил. Только что мирОно окружал меня и зверя; потом излилось из глубин сияние мира Ты — пока длился взгляд, — и вот уже оно погасло, потонуло в мире Оно.
Рассказ об этом маленьком эпизоде, который повторялся со мной несколько раз, — это свидетельство о языке этих почти неуловимых восходов и закатов духа. Нигде больше не ощущал я с такой силой недолговечность реальности отношения с существом, возвышенную печаль нашего жребия, роковое превращение в Оно всякого единичного Ты. Потому что в других случаях между утром и вечером события был свой, хотя бы и короткий, день; здесь же утро и вечер безжалостно сливались друг с другом, светлое Тыявилось — и исчезло; было ли на самом деле снято с нас, с меня и зверя, бремя Оно, пока длился взгляд? Я всё же мог потом размышлять об этом, а зверь из запинания своего взгляда погрузился обратно в тревогу — без языка и почти без воспоминаний.
О, как он мощен, континуум мира Оно, и как хрупки проявления Ты!»
Есенин, наш русский буддист (по своему отношению ко всему живому) выразил это тёплое, сердечноеТы в своих замечтальных стихах:
Счастлив тем, что целовал я женщин, Мял цветы, валялся на траве И зверьё, как братьев наших меньших, Никогда не бил по голове.
Среди растений, как и среди животных, существует ценностная иерархия от низших к высшим — от травы к деревьям.
В человеческом смысле, деревья интеллекта не имеют, но в нечеловеческом смысле, некий свой, сугубо древесный, интеллект у них, безусловно, есть («безусловно» здесь в смысле — бессловесно, невербально, в нечеловеческом то есть понимании, ибо человеческое мышление и понимание основано только на человеческом языке, а древесная форма разума основана на невербальном древесном языке). Все существа разумны — но по-разному, совсем по-своему сугубо.
Как высшие представители двух земных и разумных миров человек и дерево существуют в довольно тесном, хоть и относительном, соприкосновении друг с другом. Но как бы тесно они не соприкасались, Эвклидова их параллельность нарушиться не может: человеческая природа одна, а древесная — совершенно другая. А природа есть природа — явление предустановленное и неизбежное. Улучшать и совершенствовать природу дерева, собаки, облака или камня — занятие чрезмерное, внеприродное и в высшей степени бессмысленное. Их достоинство и смысл заключены в их естественной явленности, вплетённой собственной природной частностью в высшую гармонию мировой Структуры.
Почему же иные человеческие мыслители-прогрессисты одержимы идеей улучшения человеческой природы? Может, сии глупцы способны создать новую высшую мировую Структуру, включающую в себя новые — иные — природные силы? Естественно, нет. Не глупо ли уличать дерево в древесности его природы? Или камень — в каменности? Или таракана — в шестиногости и длинноусости?.. Или человека — в чрезмерной человечности?.. Смешно-с…
Древний человек порой уподоблял себя дереву…
Арийское Древо Жизни — наоборотно: простирает бескрайние корни во всю ширь и глубь многослойных небес, а ветвями своими разлапистыми склоняется к земле, покорно ждущей излияния небесной благодати.
Человек состоит из животного тела и генерируемого им (и не им) сложного (многослойного) поля.
Как гриб есть одновременно и растение и животное, так человек есть одновременно и животное и нечто третье, пятое-десятое, настолько (это нечто) множественное в богатстве своего разно-образия, что не поддаётся никакому внятному определению.
Человек = животное (зверь) + неведомый (человеку) НЕчеловек. Этот последний есть, возможно, структурный след (нос-сон) сопредельного нам измерения, а говоря попросту — Бога.
Голова находится выше всех остальных человеческих членов и состоит из трёх частей: впереди — темя, сзади — затылок, а между ними — корифи или верх. Важнейшей для стороннего созерцания частью головы является лицо. К нему относится расположенный над глазами лоб. Ниже лба существуют две брови. Под каждой бровью с двух сторон находятся глаза, сверху и снизу прикрытые веками, каждое из которых опушено волосинками, называемыми ресницами. Внутренняя часть глаза, сквозь которую видят, водянистая и её называют зеницей. Сама она чёрная, а то, что окружает её вблизи, имеет у разных людей разный цвет, далее же следует оболочка белого цвета…
На голове есть также и другой орган — ухо, с помощью которого мы слышим, но не дышим. Ещё одной частью лицо является нос, которым через ноздри мы вдыхаем и выдыхаем воздух. Ноздри умеют ещё вдобавок и обонять, то есть чуять запах. С обеих сторон лица располагаются челюсти — верхняя и нижняя. Под носом имеются две губы, состоящие из мягкой плоти и потому свободно двигающиеся.
Рот есть более внутренняя часть головы по сравнению с губами и челюстями. На его верхней передней стороне есть нёбо, посредине — язык (мясистый осязательно-вкусовой отросток). Дальше идёт дыхательное горло, пищевод и т.д. Рот сверху и снизу заполнен зубами (по 16, как правило, там и там).
Между головой и туловом имеется сочленение, называемое шеей. Туловище спереди сверху имеет грудь, слева и справа оперённую костяными рёбрами жёсткости, а ниже — живот, корнем коего является пуп...
Мог бы я ещё продолжить повествование о частях и членах человеческого тела, да единый Творец, не токмо сие странное телосотворивший, но и разделивший оное надвое (на духовное и материальное), доверил сие анатомическое дело тем, кто сведущ в искусстве Асклепия (врачевания то бишь). Посему на этом умолкаю.
