Внесистемность Христа [11.05.1999 (133)] — НОВАЯ ЖИЗНЬ
Иисус обозначил последние пределы этического и идеологического: а обозначив предел, мы тем самым (по Г.Гегелю) уже выходим за этот предел. То есть, осуществив отрицание отрицания отрицания отрицания, Христос обозначил координаты точки, в которой антиномии не преодолеваются диалектическим синтезом, а где их уже попросту вовсе и нет и быть не может.
Но на самом деле Он ведь тем самым устранил саму возможность философии, не устраняя при этом возможность некоего непрямого, окольного, эзотерического познания: и это, может быть, главный парадокс Христа, Который Своим утверждением ультимативного Абсурда делает невозможным существование христианства как учения, богословия как философии и философии как онтологии.
Христос не сводим ни к какому знанию, учению, основанием коих всегда служит система каких бы то ни было УМОзаключений, или вообще любых, пусть даже и без-умных, заключений: не втискивается Он в систематизации (в Логос). Бежит Он полаганий (логий): Он и личность — и не личность, и Бог — и не Бог, и Учитель — и ученик, и мудрец — и глупец, и первый — и последний…
Казалось бы, отсюда как раз и выводится необходимость нерассудочной веры в Негно, каким бы Он ни был с нашей ограниченной, «слишком человеческой» точки зрения, — но таковая вера будет столь же слепой, как и вера в то, что стул это стул, а стол это стол, а для такой веры вовсе незачем быть человеком, способным к философскому абстрагированию и всестороннему самосовершенствованию (такая вера есть попросту тупой, до-христианский, фанатизм, реакционный фундаментализм, делающий из людей звериную толпу, слепую биомассу, подобную той, что кричала: «Распни Его, распни!»).
Если бы Христос установил нам в Своём лице высший идеал, идеал мученика за идею, это было бы слишком просто — именно в таком виде Он как раз и может быть втиснут в христианство, богословие и всякую философию). Подобные идеалы, которым можно следовать здесь, на земле, являют нам наши святые, герои, подвижники — они ведь и вправду наши, из нас, грешных, вышли и ушли в сверкающую даль небытия…
Христос вроде бы тоже вышел из нас, из человеков, но Он не наш изначально и решительно. Ответ, что Он был Бог, ни на что не отвечает, а уводит от ответа, от всякого ответа. Он был не Бог, Каковой сверхидеален, сверхнемыслим и сверхнеосязаем, а адаптированный, упрощённый, приземлённый для нас (дураков), осязаемый, реальный Бог: осязаемый, но — сверхнемыслимый, то есть человек, но — Бог.
И тут мы возвращаемся к древнему постижению непостижимого через постижение его непостижимости, к учёному незнанию (docta ignorantia) Николая Кузанского, чем и совершаем выход за пределы непостижимости. А этот выход есть по сути вновь и вновь возобновляемые попытки выхода, которые выражаются лишь в безвыходном кружении вокруг да около главного духовно-исторического События нынешней эпохи, которая всё ещё пока не закончилась, не смея смениться хоть чем-то иным…
