Говорим с Изосимом о проблеме человеческой зевоты, каковая, как и сон, наукой ещё не объяснена. О тараканах, каковые, будучи древнейшими представителями рода насекомых, имеют законное право на защиту своих разнообразных интересов (интересно, умеют ли тараканы зевать?).
А я вот в который раз начал перечитывать замечательные мемуары замечательного же Петрова-Водкина Кузьмы Сергеича: оказывается, дальтоники видят правильный, истинный цвет объекта, в отличие от нас, дураков, каковые думают, что видят красное знамя, не ведая того, что красное знамя красный цвет-то отражает, а в натуре (вместо отражённого красного) остаётся зелёным.
Не верь глазам своим. Вселенная наша однажды родилась и однажды же помрёт. Время имеет начало и конец. Были первые три минуты. И Большой Взрыв. И сингулярность, и разбегание галактик. И ваще. Как скажешь, так и будет.
6.08.93 (01-50)
Изосим, в отличие от меня, предпочитает мотаться в Москву на автобусе, — дескать, и кресла удобней, и быстрее, и ваще… Я же говорю, что для меня дикая электричка отличается от автобуса, как вольная русская баня от персональной квартирной ванны.
Я люблю разглядывать разношёрстных и разноличных человеков, выходить в тамбур перекуривать, слушать тырыдыканье вагонных колёс, и ваще… Же-де, опять же, запахи милы моим ноздрям… Попутные разговоры о чаяньях и бедах, и обо всём другом мне душу теребят особым интересом…
Ах, электричка, милая сестричка!..
Тема для монографии — «Общественный транспорт как важнейший элемент иерархической структуры, отражающий генезис и архетипы коллективистского сознания и коллективного бессознательного народов, населяющих бескрайние просторы Российской империи«.
7.08.93 (01-15)
Возобновили с Изосимом свои давние эксперименты по энергоинформационному обмену: результаты оказались на удивление успешными. Передавали друг другу буквы русского алфавита, числанатурального ряда, простейшие геометрические фигуры, образы объектов быта…
Продвинулись в создании гипотетического, считывающего информацию, надлобного экрана. Поработали с биолокационными рамками… Надо же, Изосим, мой старый литсобрат и первый критик, что раньше прочитывал всё, что я ни напишу, теперь он завзятый коммерсант и уже не стремится прочитать всё, что я успел понатворить за годы наших невстреч…
Он рассказывает о своих коммерческих делах и проблемах, но, Боже, как они мне скучны!..
Должно быть, каждому своё, и это теперь настолько очевидно, что даже смешно.
Человек, лишённый системы духовных координат, пребывает в смуте, не отдаёт отчёта в собственных — некоординированных — побуждениях и действиях и мечется меж тысячью осколков своей вдребезги расколотой и разбросанной самости.
Да, на сверхчеловеческую ледяную вершину божественной полноты восходят единицы отважных героев («мало избранных«); да, дерзающие восходить вслед за ними рискуют сорваться; но те, кому не дано увидеть ни этой сияющей вершины, ни восторга весёлых небес, обстающих ея, тот обречён прожить всю жизнь, уткнувшись носом в пыль земную. Впрочем, юродивые, шуты, скоморохи и множество иных (инаких) своеобычных старателей Духа, не брезгуя и в пыли избарахтаться, свои пути к Нему находят; да и Сам Спаситель был не брезглив, и явился Он к людям не в царском величьи, а в умалении и простоте.
«Дары различны, но Дух один и тот же; и служения различны, а Господь один и тот же, и действия различны, а Бог один и тот же, производящий всё во всех» (IКор., 12:4-6).
Хоть восходящий к невозможному и вечному и сбрасывает (обрезает) с себя балласт возможного и преходящего, он за своё высоко-мерие удостоится ещё от Господа высшей меры наказания: кого Боглюбит, того и наказывает; кому много дадено, с того много спросится.
Таковы некоторые антиномии христианства; собственно, это антиномии не христианства как такового, а самого бытия, в котором христианство онтологически себя реализует.
Такие роскошно великие кощунники и еретики, как Ф.Ницше, Дж.Джойс, Г.Миллер, взращены на густом и щедром бульоне того, ещё не оскоплённого лукавым гуманизмом, христианства, основы которого они в результате не только не расшатали, а наоборот — укрепили и углубили.
Полярныепротивоположности онтологически оправданы друг в друге. Христианство даёт миру ультимативную координацию и размерность во Христе: «всё из Него, Им и к Нему» (Рим., 11:36).
Гуманизм не выдержал испытания временем. Начинаетсяновый передел, пересмотр мира — новый варваризм.
Христос принёс не мир, но меч разделения (нового разделения) на живущих по вере и живущих по греху; а за сим разделением с неизбежностью следуют новая-старая ненависть, злоба, вражда и скрежет зубовный.
Примирить разнонаправленные поползновения исконно несовершенных людей призвана Церковь Христа на земле, основания которой (прагматические основания) заложили самоотверженные апостолы Иисуса, поэтому в их Посланиях необходимо различать аутентичную передачу деяний и слов Самого Христа от сглаженной, адаптированной переинтерпретации их в целях укрепления первых, ещё во многом неустоявшихся, христианских общин.
Времени у Него было в обрез (и Он это знал), растолковывать всё в подробностях Он не мог: поэтому вынужден был антиномически обострять и архетипически, образно закреплять положения Нового Завета, чтобы впечатать, вдолбить их намертво в память учеников, а если, мол, чего не поняли, поймёте потом, потом, а сейчас времени нет...
Времени — нет.
Даже Христос вынужден был компромиссно упрощать Свои представления о Том, Чего нельзя передать человеческими словами. Чего уж об апостолах говорить: но — без них мы не узнали бы Его…
Воцерковление есть заземление. Кто не в силах дотянуться до небес — возьмёт на земле.
Христос принёс то, чего ещё — в действии — не было на земле никогда (было лишь в свёрнутом, потенциальном виде); Он — увеличил человека и развязал ему руки; оторвал (начал отрывать) от патриархальной привязанности к земле, освободил (начал освобождать) от племенного и расового изоляционизма.
Оттого все эти наши жуткие мировые войны, проблемы и немыслимые доселе злодеяния, что их онтологическим противовесом явился полюс наших же грандиозных взлётов, глубочайших откровений и небывалых достижений.
Иисус Христос, хотел Он того или нет, оказался главным революционером нашей эпохи, эсхатологическое держание которой продолжается уже две тысячи лет…
Времени нет...
Всякое добро уравновешено равновеликим злом: изобрели компьютер (PC) — появился СПИД (AIDS). Хотя — кто знает? — может, и компьютер окажется злом: как говорится, будем посмотреть…
Жизнь вообще есть не столько функционально-биохимическое взаимодействие нуклеопротеидов иполинуклеотидов (белков и нуклеиновых кислот), сколько судорожный обмен собственно информацией, лавинообразный процесс структурного усложнения которой переводит его в новое, более высокое, иерархическое качество: вот почему колонии друг от друга рождённых микроорганизмов биологи называют культурами (колония связанных родственными узами организмов сама по себе есть уже организм, но другой, более развитый и сложный, чем те организмы, из которых он состоит).
Здесь-бытие — это свобода к смерти (М.Хайдеггер). Свобода к смерти — это свобода индивидуализации, свобода быть самим собой, свобода быть уникальным, а значит и смертным.
Иисус Христос — это здесь-Бог.
Бытие к человеку — это здесь-бытие и свобода к смерти (М.Хайдеггер).
Бог во Христе осуществил Своё здесь-бытие свободой к смерти, чем актуализировал здесь-бытие человека в Себе и здесь-Себя в человеке.
Смерть — это трансмутация языка (текста): один (старый) язык умирает, перерождаясь в другой (новый) язык, который выражает свою новизну через переформулирование того, что было сформулировано прежним языком. Всякая новизна тем самым не несёт с собой ничего когда-нибудь не бывшего, а представляет собой актуализацию тех или иных, развёртываемых в истории, потенций.
Жила-была себе заскорузлая деревянная табуретка, существо практически неживое, но где-то, совсем чуть-чуть, всё-таки, очень-очень немножечко, совсем слегка и ненароком — живое, живёхонькое, учавствующее в обменных иноформационных процессах. Мало ли что мы, испорченные культурнымипредрассудками и пристрастиями, считаем: мы стали ужасными дураками за тысячелетия наших чересчур суетливых телодвижений…
Табуретка немножко живая, но уж, конечно, не зверь. Не хищник, не дракон, не змий.
В развевающемся плаще проскакал меченосный Ланселот на ретивой кобыле — табуретка испуганно вжалась в землю, — он скакал в сторону прихотливо клубящихся облаков, в изгибах которых при очень большом желании можно было разглядеть туманные контуры роскошно-разлапистого Дракона…
Измождённый, измученный голодом и холодом волчара погнался на жизнестойким, выносливым зайцем — гнался, гнался, плутал, плутал, — но так и не догнал: измучился вконец, устал, запыхался — упал и умер, бедняжка. И только тут его нагнал наш хитроумный охотник, а нагнав, сокрушался искренно и честно, а посокрушавшись, вырыл кое-как в земле небольшую ямку и схоронил клыкастого беднягу, а схоронив, поставил крест и написал: «Волк обыкновенный, серый». А счастливый заяц меж тем убежал себе в далёкие дали, где влюбился в молодую зайчиху и вызвал в ней ответные чувства: но мы уже знаем, чем он кончит, бедолагаотчаянный и бесстрашный, когда придёт сакраментальное время Всемирного Потопа…
