Июнь 1

Психопатология поражения

alopuhin

Почему столько людей привлечены успокаивающим уютом поражения? Возможно, оттого, что поражение всегда предшествует изменениям, а победа провоцирует нас на сохранение прежнего поведения. Поражение — новатор, победа — консерватор. Многие смутно чувствуют эту истину. Многие выдающиеся люди испытали искушение познать не самую эффектную победу, а самое эффектное поражение.

Ганнибал повернул обратно у самых ворот низложенного Рима. Цезарь не убоялся мартовских ид. Шотландская армия Чарльза Эдуарда Стюарта не вошла в уже побеждённый ею Лондон. Наполеон дал приказ об отступлении при Ватерлоо в то время, как битва была им скорее всего выиграна. А что сказать о звёздах шоу-бизнеса, которые вдруг с головой окунаются в алкоголь, наркотики или кончают жизнь самоубийством безо всякой логической причины? Они не в силах вынести собственной славы и сами сознательно организуют своё поражение.

Извлечём же урок из опыта прошлого. Часто за так называемым успехом кроется желание взобраться на самую высокую крышу и спрыгнуть оттуда как можно более эффектно

(с) Editions Albin Michel S.A., — Paris 2000

Май 31

Естествослов. 11.Дом

alopuhinДо семнадцати лет я жил с родителями сначала в бараке на Камчатке, потом в подмосковных Луховицах на съёмной квартире с чужими хозяевами, потом в заводском общежитии, потом в крохотной, девятиметровой коммунальной комнатушке, потом в полуторакомнатной квартирке на Жуковского, потом, отделившись (и отдалившись) от родителей, я три года жил в армейской казарме Тамбове), потом два года снимал угол вместе с одним алкашом-эпилептиком (в Моздоке), потом девять лет снимал саманную времянку , потом, вернувшись в Луховицы, два с половиной года опять жил с родителями в двухкомнатной квартире (которую они получили в начале 80-ых), потом я сам получил двенадцатиметровую комнатушку в заводском общежитии, где живу по сей день и где всё это сейчас пишу, привычно примостив тетрадку на коленке правой ноги, закинутой за левую ногу.

Комнатушка сия — на пятом, последнем, этаже: крыша плоская, без чердака, года четыре протекала с одной стороны, когда поливали дожди, а потом удалось залить щель на крыше гудроном, и течь, слава Богу, на первое время исчезла (а потом появилась опять)… Но и эту комнатёнку, признаться, я получил не просто так — тут целая история (описана в моей книге «Структура таракана»).

В историях с жильём у нас такие же проблемы, как и с землёй. А посему дом здесь, в России, это тоже совсем особенный архетип, нагруженный больными булыжниками дополнительных социально-культурных смыслов, которых вагон и маленькая тележка.

Что там какой-то Диоген! — у нас вся страна так живёт… Посмотрел бы я, как бы он философствовал в своей бочке, если бы оказался в наших широтах в пору лютой зимы… В лучшем случае он стал бы юродивым, монахом или простым русским экзистенциалистом. Если бы выжил.

                                                                                                                                                6.09.96 (16-55)

Февраль 21

Из ласточкиных гнёздышек (1.11.2010)

alopuhin

Из ласточкиных гнёздышек у меня под крышей —   воробьёв чириканье, их семейный гвалт:   эти горлохваты, эти нувориши   дарят нам восторженно природный свой азарт.     Ласточки давно уж улетели в страны,   где тепло и сытно и даль небес видней,   где нынче обитают приверженцы Корана,   сменившие ценителей целительных огней.     Да и мы — домищ своих каменных, надёжных   неужель хозяева до скончанья лет?   Разве гарантировать будущее можно   и судьбу планировать собственную? — нет.     Мы босыми пятками, как сказано поэтом,   ходим, балансируя, по лезвию ножа...   И коли наша песенка заведомо не спета,   каждая секундочка предельно нам важна…     Воробью и ласточке каждый день, как первый,   первый и последний на родной земле:   некогда им думать о себе, наверно,   о правах и долге, о добре и зле.     Всё для них естественно, насущно и священно,   всё для них едино, единственно и столь   непредусмотрительно, спонтанно, откровенно,   как любовь и музыка до-ре-ми-фа-соль

Февраль 19

День Сурка

alopuhin

Весь день Сурка по крыше долбят

из жилконторы мужики:

долбили б, что ли, лучше по лбу

себе, да, видно, не с руки!..

Завалы снега и сосули

сшибая с верхотуры вниз,

долбают, дабы не заснули

мы в глубине своих кулис.

Глухим предвестием событий

китайского календаря

долбите, милые, долбите

по льду былого января!

Февраль, нагрянувший намедни,

он Ницше, может быть, сродни,

что говорил, пока был в тренде: —

«Того, кто падает, толкни!»

Ещё он нам накуролесит

и наваляет — ей-же-ей!

Бывали месяцы кудесней,

но не было блажней:

таких изменчивых и шалых —

то в раж, то в кому, то в кумар

легко впадающих на шару —

не знает даже дошлый март!..

2.02.2011

Февраль 16

Полёты (6.06.1999)

орлан
alopuhin

1. Я опять учусь в каком-то военизированном училище; вместе с другими соучениками слушаю выступление начальника училища (он затянут в портупею, у него светлые, чем-то важные для меня волосы, но лица его, хотя и хочу, не могу я никак охарактеризовать, слишком уж оно какое-то никакое, среднестатистическое) в честь какого-то праздника… Некоторое время спустя сей начальник устроил нам праздничный сюрприз.

В главном здании училища, похожем на большой спортзал, с огромными в полстены до потолка окнами мы, курсанты, проводим генеральную праздничную уборку… Но вдруг над нами разразился неимоверный рёв — здание задрожало, затряслось, потолок прогнулся, окна затрещали, потрескались и начали вылетать: мывшие их курсанты еле успели спрыгнуть с них и спастись… Потом в потолке раскрылись неведомые дотоле створки, через которые к нам спустилось несколько рядов (5 или 6) ярко-белых кресел пассажирского самолёта, что был установлен на крыше здания в качестве памятника… И вот мы уже взлетаем в этом самолёте — с чересчур большим «углом атаки» — взлетаем всё круче и круче, круче и круче: Боже! мы уже переворачиваемся в «мёртвую петлю», а мы с моим соседом справа не успели пристегнуться ремнями безопасности, но в самый последний момент всё же успеваем — уфф, слава Богу…

2. В другом самолёте лечу — он под завязку набит дряхлыми оборванными старухами с массой каких-то своих старушечьих причиндалов, тряпок, узелков, пледов и т.д. Я с трудом пробираюсь в проходе меж кресел и никак не могу найти себе места

3. В какой-то заброшенной, дикой степи или пустыне работаю (как в рабстве) на каком-то дряхлом и грязном предприятии, размещённом в дырявой деревянной сараюге — что-то там по металлу…

Заскорузлые, грязные, грубые, корявые руки и рожи всячески меня притесняющих рабочих-трудяг. Мечтаю сбежать. Неподалёку от сараюги — небольшой городок из нескольких пятиэтажек. Один из диких мужиков-трудяг преследует меня до самого  этого городка — и тут мне удаётся сравнительно легко (а это не всегда получается легко) взлететь и плавно опуститься на плоскую крышу одной из пятиэтажек — мужик внизу негодует, грозит огромными кулаками…