Бежал и бежал я по полю,   ошмётки мыслишек тупых   круша, дабы оные боле   меня не лупили под дых,     чтоб я не метался недужно,   а был по-буддически прост   и силы свои ненатужно   пускал исключительно в рост.     Чтоб жизнь не сгинела напрасно,   ослабь свою хватку, дружок,   узришь настоящее ясно,   покуда живёшь ты не впрок.     А коли ты копишь заначку   на чёрные дни в закрома,   ты будешь, как раб, на карачках   и жизнь твоя будет — тюрьма.     Бежал и бежал я, теряя   пристрастия, родину, дом,   околицей горнего рая,   неведомой силой ведом…

Себя заставил я с трудом   сегодня пробежать   свои 12 тыщ шагов   за полтора часа.     Но я обязан доказать   был самому себе,   что хоть не Байрон я, другой,   но я не лыком шит.     Я тренируюсь каждый день,   хочу иль не хочу,   и постепенно нахожу   прозрение и свет.     Когда труды твои светлы,   сильны из года в год,   настанет день, когда придёт   прозрение и свет.

Харуки Мураками за совесть, не за страх   штурмует марафоны — и я бы тоже смог,   коль не сломал бы ногу аж сразу в трёх местах…   (Мой голос еле слышен и дар весьма убог.)     Я в молодости бегал, потом я закурил,   пока в две тыщи третьем не бросил, но всерьёз   я за здоровье взялся опять по мере сил   через 4 года, как остеопороз     подвёл меня жестоко под самый монастырь:   я оступился как-то, сломал голеностоп,   потом на год, примерно, мой исказился мир —   я-прежний будто сгинул, загнулся и усоп.     Купил я борзый велик, взял лыжи у отца   и стал крутить педали и по снежку скользить,   хотя вернулась к здравию нога не до конца,   срослась неидеально, и на неё ступить     по сию пору больно, и бегать я не мог,   но я себя заставил и через боль и пот   недавно начал бегать, как спал пожарищ смог,   и в этом дух мой сирый нашёл себе оплот.