Говорим с Изосимом о проблеме человеческой зевоты, каковая, как и сон, наукой ещё не объяснена. О тараканах, каковые, будучи древнейшими представителями рода насекомых, имеют законное право на защиту своих разнообразных интересов (интересно, умеют ли тараканы зевать?).
А я вот в который раз начал перечитывать замечательные мемуары замечательного же Петрова-Водкина Кузьмы Сергеича: оказывается, дальтоники видят правильный, истинный цвет объекта, в отличие от нас, дураков, каковые думают, что видят красное знамя, не ведая того, что красное знамя красный цвет-то отражает, а в натуре (вместо отражённого красного) остаётся зелёным.
Не верь глазам своим. Вселенная наша однажды родилась и однажды же помрёт. Время имеет начало и конец. Были первые три минуты. И Большой Взрыв. И сингулярность, и разбегание галактик. И ваще. Как скажешь, так и будет.
6.08.93 (01-50)
Изосим, в отличие от меня, предпочитает мотаться в Москву на автобусе, — дескать, и кресла удобней, и быстрее, и ваще… Я же говорю, что для меня дикая электричка отличается от автобуса, как вольная русская баня от персональной квартирной ванны.
Я люблю разглядывать разношёрстных и разноличных человеков, выходить в тамбур перекуривать, слушать тырыдыканье вагонных колёс, и ваще… Же-де, опять же, запахи милы моим ноздрям… Попутные разговоры о чаяньях и бедах, и обо всём другом мне душу теребят особым интересом…
Ах, электричка, милая сестричка!..
Тема для монографии — «Общественный транспорт как важнейший элемент иерархической структуры, отражающий генезис и архетипы коллективистского сознания и коллективного бессознательного народов, населяющих бескрайние просторы Российской империи«.
7.08.93 (01-15)
Возобновили с Изосимом свои давние эксперименты по энергоинформационному обмену: результаты оказались на удивление успешными. Передавали друг другу буквы русского алфавита, числанатурального ряда, простейшие геометрические фигуры, образы объектов быта…
Продвинулись в создании гипотетического, считывающего информацию, надлобного экрана. Поработали с биолокационными рамками… Надо же, Изосим, мой старый литсобрат и первый критик, что раньше прочитывал всё, что я ни напишу, теперь он завзятый коммерсант и уже не стремится прочитать всё, что я успел понатворить за годы наших невстреч…
Он рассказывает о своих коммерческих делах и проблемах, но, Боже, как они мне скучны!..
Должно быть, каждому своё, и это теперь настолько очевидно, что даже смешно.
Человек, лишённый системы духовных координат, пребывает в смуте, не отдаёт отчёта в собственных — некоординированных — побуждениях и действиях и мечется меж тысячью осколков своей вдребезги расколотой и разбросанной самости.
Да, на сверхчеловеческую ледяную вершину божественной полноты восходят единицы отважных героев («мало избранных«); да, дерзающие восходить вслед за ними рискуют сорваться; но те, кому не дано увидеть ни этой сияющей вершины, ни восторга весёлых небес, обстающих ея, тот обречён прожить всю жизнь, уткнувшись носом в пыль земную. Впрочем, юродивые, шуты, скоморохи и множество иных (инаких) своеобычных старателей Духа, не брезгуя и в пыли избарахтаться, свои пути к Нему находят; да и Сам Спаситель был не брезглив, и явился Он к людям не в царском величьи, а в умалении и простоте.
«Дары различны, но Дух один и тот же; и служения различны, а Господь один и тот же, и действия различны, а Бог один и тот же, производящий всё во всех» (IКор., 12:4-6).
Хоть восходящий к невозможному и вечному и сбрасывает (обрезает) с себя балласт возможного и преходящего, он за своё высоко-мерие удостоится ещё от Господа высшей меры наказания: кого Боглюбит, того и наказывает; кому много дадено, с того много спросится.
Таковы некоторые антиномии христианства; собственно, это антиномии не христианства как такового, а самого бытия, в котором христианство онтологически себя реализует.
Такие роскошно великие кощунники и еретики, как Ф.Ницше, Дж.Джойс, Г.Миллер, взращены на густом и щедром бульоне того, ещё не оскоплённого лукавым гуманизмом, христианства, основы которого они в результате не только не расшатали, а наоборот — укрепили и углубили.
Полярныепротивоположности онтологически оправданы друг в друге. Христианство даёт миру ультимативную координацию и размерность во Христе: «всё из Него, Им и к Нему» (Рим., 11:36).
Гуманизм не выдержал испытания временем. Начинаетсяновый передел, пересмотр мира — новый варваризм.
Христос принёс не мир, но меч разделения (нового разделения) на живущих по вере и живущих по греху; а за сим разделением с неизбежностью следуют новая-старая ненависть, злоба, вражда и скрежет зубовный.
Примирить разнонаправленные поползновения исконно несовершенных людей призвана Церковь Христа на земле, основания которой (прагматические основания) заложили самоотверженные апостолы Иисуса, поэтому в их Посланиях необходимо различать аутентичную передачу деяний и слов Самого Христа от сглаженной, адаптированной переинтерпретации их в целях укрепления первых, ещё во многом неустоявшихся, христианских общин.
Времени у Него было в обрез (и Он это знал), растолковывать всё в подробностях Он не мог: поэтому вынужден был антиномически обострять и архетипически, образно закреплять положения Нового Завета, чтобы впечатать, вдолбить их намертво в память учеников, а если, мол, чего не поняли, поймёте потом, потом, а сейчас времени нет...
Времени — нет.
Даже Христос вынужден был компромиссно упрощать Свои представления о Том, Чего нельзя передать человеческими словами. Чего уж об апостолах говорить: но — без них мы не узнали бы Его…
Воцерковление есть заземление. Кто не в силах дотянуться до небес — возьмёт на земле.
Христос принёс то, чего ещё — в действии — не было на земле никогда (было лишь в свёрнутом, потенциальном виде); Он — увеличил человека и развязал ему руки; оторвал (начал отрывать) от патриархальной привязанности к земле, освободил (начал освобождать) от племенного и расового изоляционизма.
Оттого все эти наши жуткие мировые войны, проблемы и немыслимые доселе злодеяния, что их онтологическим противовесом явился полюс наших же грандиозных взлётов, глубочайших откровений и небывалых достижений.
Иисус Христос, хотел Он того или нет, оказался главным революционером нашей эпохи, эсхатологическое держание которой продолжается уже две тысячи лет…
Времени нет...
Всякое добро уравновешено равновеликим злом: изобрели компьютер (PC) — появился СПИД (AIDS). Хотя — кто знает? — может, и компьютер окажется злом: как говорится, будем посмотреть…
Жизнь вообще есть не столько функционально-биохимическое взаимодействие нуклеопротеидов иполинуклеотидов (белков и нуклеиновых кислот), сколько судорожный обмен собственно информацией, лавинообразный процесс структурного усложнения которой переводит его в новое, более высокое, иерархическое качество: вот почему колонии друг от друга рождённых микроорганизмов биологи называют культурами (колония связанных родственными узами организмов сама по себе есть уже организм, но другой, более развитый и сложный, чем те организмы, из которых он состоит).
Здесь-бытие — это свобода к смерти (М.Хайдеггер). Свобода к смерти — это свобода индивидуализации, свобода быть самим собой, свобода быть уникальным, а значит и смертным.
Иисус Христос — это здесь-Бог.
Бытие к человеку — это здесь-бытие и свобода к смерти (М.Хайдеггер).
Бог во Христе осуществил Своё здесь-бытие свободой к смерти, чем актуализировал здесь-бытие человека в Себе и здесь-Себя в человеке.
Смерть — это трансмутация языка (текста): один (старый) язык умирает, перерождаясь в другой (новый) язык, который выражает свою новизну через переформулирование того, что было сформулировано прежним языком. Всякая новизна тем самым не несёт с собой ничего когда-нибудь не бывшего, а представляет собой актуализацию тех или иных, развёртываемых в истории, потенций.
Жила-была себе заскорузлая деревянная табуретка, существо практически неживое, но где-то, совсем чуть-чуть, всё-таки, очень-очень немножечко, совсем слегка и ненароком — живое, живёхонькое, учавствующее в обменных иноформационных процессах. Мало ли что мы, испорченные культурнымипредрассудками и пристрастиями, считаем: мы стали ужасными дураками за тысячелетия наших чересчур суетливых телодвижений…
Табуретка немножко живая, но уж, конечно, не зверь. Не хищник, не дракон, не змий.
В развевающемся плаще проскакал меченосный Ланселот на ретивой кобыле — табуретка испуганно вжалась в землю, — он скакал в сторону прихотливо клубящихся облаков, в изгибах которых при очень большом желании можно было разглядеть туманные контуры роскошно-разлапистого Дракона…
Измождённый, измученный голодом и холодом волчара погнался на жизнестойким, выносливым зайцем — гнался, гнался, плутал, плутал, — но так и не догнал: измучился вконец, устал, запыхался — упал и умер, бедняжка. И только тут его нагнал наш хитроумный охотник, а нагнав, сокрушался искренно и честно, а посокрушавшись, вырыл кое-как в земле небольшую ямку и схоронил клыкастого беднягу, а схоронив, поставил крест и написал: «Волк обыкновенный, серый». А счастливый заяц меж тем убежал себе в далёкие дали, где влюбился в молодую зайчиху и вызвал в ней ответные чувства: но мы уже знаем, чем он кончит, бедолагаотчаянный и бесстрашный, когда придёт сакраментальное время Всемирного Потопа…
Жила-была себе заскорузлая деревянная табуретка, жила себе, горя не знала, ибо, придорожному камню подобно, стояла глухая, немая, слепая, дышала неслышно и медленно, и так же, как камень, медленно думала долгую думу ни о чём и обо всём…
Придорожный камень лежал-стоял себе неподалёку — было с чем сравнить… К камню уютно прислонился небольшой муравейничек. Но камень его не чуял — уж слишком огромными были периоды его, камня, жизненного ритма. Пройдёт, может быть, пара столетий, прежде чем камень зафиксирует в своём плотно спрессованном банке застробированную, сжатую информацию об этом бедном давнем муравейнике, которого уже совсем не будет на этом насекомом свете… Медленный камень бессознательно сохранит всё слишком быстрое и насытит им слишком медленное, в том числе и самого Демиурга. Да он и сам подобен Демиургу, который как бы не успевает заметить, уловить всё слишком быстрое, мелькающее, суетливое, но зато нудная, настырная капля, с исступлённой непрерывностью капающая ему на его каменные мозги, может стать последней, переполняющей чашу Грааля с окаменевшею кровью Творца, но лишь только сосуд переполнен — последняя капля становится первой, что падёт из Грааля алмазным, сверкающим камнем к нам, на ослепшие наши глаза…
То, чего мы больше всего опасаемся, больше всего боимся, получает от нас, от наших подавляемыхожиданий больше шансов к тому, чтобы исполниться. Это вопрос влияния на чисто информационно-полевые структуры, ибо в их связи с нашей психологией побеждают те объективные мотивы и ожидания, которые доминируют над всеми прочими, но — без учёта нашего (позитивного или отрицательного) субъективного отношения к этим доминантам.
Царь Эдип (герой одноимённой трагедии Софокла), всеми силами стремясь избежать свершения ужасных предсказаний оракула, поневоле сделал всё для того, чтобы они всё-таки сбылись.
Ваши усилия избежать определённого события будут подспудно способствовать его совершению при трёх следующих условиях:
Должно существовать некое внешнее предсказание или внутреннее ожидание, предчувствие,уверенность, убеждённость, надежда, подозрение, что дело может обернуться так, а не иначе.
Эти предсказания, предчувствия и подозрения должны представляться как верное пророчество или опасения, имеющие все основания для того, чтобы сбыться, а стало быть требуют для своего устранения ваших самых решительных действий.
Если какие-то внешние ситуации или мнения вашего окружения будут каким-то образом подтверждать ваши ожидания и предчувствия, последние начнут обретать для вас всё большую и большую убедительность.
Вы, например, можете проникнуться нелепым убеждением, что окружающие о чём-то шепчутся за вашей спиной, втайне при этом над вами потешаясь. Ваше стереотипное «я», обслуживающее реакции в области так называемого «здравого смысла«, поспешит порекомендовать вам быть к этим вашим окружением настороже и не дать им себя облапошить. Ваша ложная бдительность тут же начнёт выискивать в поведении этих людей те детали, что отвечают вашей гипотезе, успевшей незаметно стать непреложной уверенностью. И придёт время, когда вы застанете этих людей из вашего окружения на «месте преступления«, то есть когда они станут подозрительно шептаться, хихикать, подмигивать и таинственно переглядываться друг с другом. Однажды ваши настойчивые, назойливые предчувствия обязательно сбудутся, и вы с горьким торжеством сможете воскликнуть: «Вот видите, я так и знал…»
Подобные пророчества, прозрения, подозрения , предчувствия, не нуждающиеся в реальных внешних подтверждениях, имеют воистину магическую способность создавать полнейший эффект присутствия и провиденциальной неслучайности.
«Где закон, там и преступление», — сказал Христос. Чем больше полиция понаставит на улицах наших городов запрещающих знаков, тем больше появится водителей, нарушающих эти запреты и невольно провоцирующих власть предержащих ко всё новым и новым запретам. Чем больше та или иная страна опасается другой страны, тем больше она будет вооружаться, провоцируя другие страны на ответные оборонительные мероприятия. И тогда вероятность войны со временем будет только повышаться.
Любые (обоснованные или взятые с потолка) предсказания о грядущем дефиците тех или иных товаров и услуг, провозглашённые авторитетными лицами для большой аудитории, например, через средствамассовой информации, могут вызвать необоснованное повышение спроса, а значит и предсказанный дефицит (как у нас недавно было с пресловутой гречкой). Так само пророчествовоплощает в жизнь напророченное событие.
Стоит только по-настоящему поверить в неотвратимость некоего события, чьё свершение не подвластно нашей воле, и свершится чудо, то есть событие это исполнится — исполнится так или иначе (ибо за такой верой следуют соответствующие ей действия, явные или неявные).
