Ноябрь 6

Культура как смерть [14.08.1999 (488-499)] — НОВАЯ ЖИЗНЬ

alopuhin

Культура как смерть

Бога нет и не будет — да здравствует Бог!

Бога, может быть (а может и не быть), и нет, но есть неподвластные нам ноуменальные структуры, безжалостно бросающие нас в объятия вечно молодого И.Канта… Главная трудность здесь в том, что на этом уровне наука намертво сплетается с культурой и искусством, и наоборот…

Богословие пытается прикидываться наукой, хотя является чистой мифологией — культурой. Именно поэтому ортодоксальные богословы так ощерились на П.Флоренского, который контрабандой протаскивал в богословие чисто научные и наукообразные спекуляции. А философия (как онтология и метафизика) стоит в такой же оппозиции к богословию, какая проявляется в отношениях между искусством и культурой вообще.

Искусство — как сублимация Эроса — есть влечение к жизни (на костях влечения к смерти).

Культура — как сублимация вечного возвращения, повторения, консервации и ретроспекции — есть влечение к смерти (на ветвях влечения к жизни).

Искусство всегда только начинает, культура всегда только кончает, но искусство начинает там и тогда, где и когда кончает культура.

Философия же, в строгом смысле, хотела бы стоять между, — но не между прошлым и будущим, не в синхроническом «здесь и теперь», а в некоем идеальном междувременьи, каковое практически невозможно: но именно этой невозможностью философия как раз и зачарована, неизлечимо зачарована — поэтому и устремляется к ней с безнадёжно-бесполезным рвением «тяни-толкая», распинающего себя меж центробежными силами искусства и центростремительными силами культуры…

Оказывается, если мы честно признаем, что Бога нет, для нас (и для Бога), в общем-то, ничего не меняется — так же светит солнце, та же земля лежит под ногами, та же травка выпрастывается из земли… и Бог уже тогда не надумывается, не пришпиливается нами культурно-хитроловко к той же земле и той же травке, а внебытийно непребывает Себе на законном Своём неместе…

Верить в муху-дроззофилу — это грех, а верить в Бога-Всесодержанта (Сержанта) — это (мол) не грех…

Многие состоявшиеся художники незаметно начинают репродуцировать самих себя-прежних, в результате чего выпадают из искусства в его осадок — культуру. Этому способствуют обнародование, публикация, вступление, вхождение (о-пошление) произведения в народ, обиход, быт, школьную программу…

Дикий порыв, стихия, спонтанный процесс художественного производства, культивируясь, рихтуясь, ограняясь всеусредняющими дамбами социально-исторической злободневности, становясь в глазах массового потребителя законченными по форме произведениями, — умирают. Отсюда — частые самоубийства (или способствующие им самодеструкции) среди вошедших в культуру творцов: нарушается естественное равновесие между влечением к жизни и влечением к смерти в пользу последнего (в пользу культуры).

Признание и слава — это смерть художника, но к ней-то он как раз (отчасти сознательно, отчасти бессознательно) и стремится, к смерти в культуре.

Обычные люди (не художники) репродуцируют, сублимируют себя в социуме, быте, детях и неврозах, а художники — в своих творениях. Если бы все люди на земле стали художниками в полном (спонтанно-демиургическом) смысле этого слова, психотерапевты были бы не нужны.

Религия как «технэ» — величайшее творение человечества, органично сочетающее в себе и культуру как структуру догматического формообразования, и искусство как живое смыслопорождающее творчество.

Культура — игра, ритуал — осуществляет стремление повторить былые приятные возбуждения.

Искусство, живое творчество — «по ту сторону принципа удовольствия», осуществляет стремление создать новую игру, новый ритуал.

Культура творит добро и зло.

Искусство творит «по ту сторону добра и зла».

Когда поэт Ф.Ницше, борясь против культурной мертвечины, сказал, что «Бог умер», культуртрегер Ф.Ницше начал бороться с поэтом в самом себе, втихаря протаскивая Бога под другими именами. В конце концов культура («вечное возвращение») победила поэта, и — поэт умер.

Реальная церковная практика поневоле (по культурной инерции) культивирует патернализм идеального сверх-Я. А Ф.Ницше, тщась изъять Бога из одряхлевшей культуры (Каковой там, впрочем, и не ночевал), тщился, по сути, «убить» своего отца — протестантского священника («Эдипов комплекс»).

«Бог», намертво замурованный в тесных объятиях застывшей железобетонной культуры, не стоил столь героически рьяных нападок Ф.Ницше, ибо Бога в культуре нет и быть не может (под личиной Бога в ней выступает идеальное сверх-Я).

Бог не только акультурен и алогичен, но и абытиен, поэтому никаким суждениям неподвластен. А культура лишь объективирует проекции нуминозных (божественных) и идеалистических переживаний человека.

А Бога быть не может, Он не есть — Он вне бытия. Вне культуры. Вне искусства. Вне всего. Бога представить, придумать нельзя. Говорить о Нём — категорически (и категориально) нельзя. И какой-то намёк на это просвечивает в говорливо-отчаянных метаниях Ф.Ницше — этими своими антропологическими метаниями он и интересен.

Мир есть единство, которое со-держит метаморфозы пространственно-временных структур: структура субстанции переходит в структуру функции, структура функции переходит в структуру субстанции. Но все эти метаморфозы запрограммированы внепространственно-вневременным и внецелым началом (оно же и конец).

Явление жизни сильно осложняет природу мирового устройства: неорганический мир — равновесен, органический — неравновесен. Всё химическое (из коего и появляется известная нам жизнь) выглядит некоей довольно странной надстройкой над физическим. Но коль на атомарном уровне химическое всё-таки как-то выплетается из физического (хотя опять же странно, неким структурным скачком, причина которого «приходит» неизвестно откуда), значит органический и неорганический миры есть необходимые (хотя и не абсолютно) части друг друга…

Как ни крути, а некое внепространственно-вневременное пра- и сверхсознание (которое проявляет себя как великое Ничто или как пневматическое Молчание) так или иначе всё равно оказывается главнее и первичнее всякой материи, всякой структуры, всякой причины, всякой динамики, всякой диалектики, всякого языка, всякого сознания… Но: для нас нет ничего более близкого, чем бытие, и ничего более далёкого, чем Бог. В точке пересечения бытия и Бога, экзистенции и эссенции, Падения и Творения происходит алогичный скачок, дающий нам возможность («просвет«) эк-зистировать, то есть парадоксально (аб-сурдно) от-носить себя к бытию и к Богу одновременно и внепространственно-вневременно.

О Боге говорить нельзя (если уж даже о бытии ничего нельзя сказать). Но когда мы мысленно отходим от Него, думая и рассуждая по прихоти своей о чём угодно, мы всё равно поневоле однажды к Нему возвращаемся, когда доходим («доходягами«) в своих рассуждениях до конца — до конца своей экзистенции в бытии.

Ценностно-культурный подход (включающий в себя в том числе и ниспровержение, и переоценку всех ценностей) всегда сводится к насильственной субъект-объективации, порождающей всё новые и новые культурные надстройки над суровыми, скупыми и молчаливыми основами неприрученной жизни и метаприродного бытия. Чтобы хоть что-нибудь сказать себе в удовольствие, мы придумываем (навязываем) себе удобные ценностные иерархии и иерархийки. Назначив придуманному богу (или/и кому/чему бы то ни было ещё) придуманное место в придуманной нами иерархии, мы делаем то же, что делают моралисты, зовущие нас делать то, что, по их разумению, должны делать все те придуманные ими люди, что делают (если делают) придуманное ими добро во имя придуманного ими гуманизма (или/и чего бы то ни было ещё).

Культура тщится взгромоздить на свои мраморно-дубовые пьедесталы отлитые ею в бронзе опредмечивания проекции экзистенциально нами несхватываемых, потаённых и не явленных въяве, то есть субъект-объектно не представленных нам онтичных целостностей… Наука (как последняя отрыжка метафизики) тоже должна знать своё место: нынче это чистая логика, инженерия, технология — та же культура.

Оценивая какой-нибудь отвлечённый от мирового целого камешек, мы поневоле обрываем его сущностные, корневые бытийные связи и ставим в субъект-объектные отношения.

Подлинная ценность могла бы, говоря условно, пребывать до всех и всяких оценок и субъект-объектных полаганий, — то есть её в нашем полагании нет, как нет её и в пред-стоящей нам тотальной реальности, которая, по определению, не обусловлена ничем. Всякая оценка, всякая иерархизация создаёт шум чрезмерного волюнтаризма, цепную реакцию суетливых означиваний, что убивает надежду на тишину неосмысляющего вслушиванья и вольготный покой нерасчленяющего созерцания, — только через тотальную немоту спонтанного вслушиванья, через внепространственно-вневременную пустоту непреднамеренного наблюдения можем мы хоть немного приблизиться к целостной сути, каковая намного ближе к нам, чем мы можем её помыслить, находясь в расхлябанном разгуле субъект-объектных додумок самодовольной культуры.

Рубрика: стать богом | ОСТАВИТЬ КОММЕНТАРИЙ
Ноябрь 5

Богоборчество как благо [13.08.1999 (479-487)] — НОВАЯ ЖИЗНЬ

трезубец
alopuhin

Богоборчество как благо

На примере Н.В.Гоголя и Л.Н.Толстого мы отчётливо видим, насколько вредны художнику голое умозрение и трезво размеренное благоразумие, освобождённые от творческого, бессознательно-интуитивного произвола, который есть не что иное, как богоборчество.

Богоборчество — это вовсе не атеизм и не борьба с Богом, а тем более с верой как таковой: это есть культурная, аксиологическая работа в контексте божественной иерархии по омоложению-освежению составляющих её ценностей, по их очищению от одряхлелых и омертвелых культурных тканей и напластований. Окружая божественные, а значит метакультурные, ценности своими железобетонными дамбами, культура поначалу помогает эти ценности воспринимать и обживать, но в итоге окончательно их собой замуровывает — погребает… И тогда приходят богоборцы… Иисус Христос был таким богоборцем. И «антихристианин» Фридрих Ницше. И неистовый Джироламо Савонарола. И антиклерикал Мартин Лютер. И антиклерикал Лев Толстой. И въедливо-язвительный Серён Киркегор. И громокипяще-апокалиптичный Лев Шестов.

Религия есть не какое бы то ни было учение, не философия, не этика, не право. Церковь есть не клуб, не школа, не социальный, не государственный институт, не учреждение по регистрации рождений, браков, смертей, излечению больных и отпущению грехов… Религия и Церковь как невеста Христова в первую голову озабочены движением и взрастанием духа в человеке — в стороне от всех мирских и социальных процессов. Поэтому в убийце, например, религию и церковь заботит (должно заботить) не то, что заботит в нём органы государства и права…

А Божья Благодать не за благие деяния может снизойти на того или иного человека, а за то духовное преображение в нём, что способствовало свершению сих деяний. В божественном измерении и слово, и мысль (даже самые будто бы случайные и мимолётные) — уже, а то и прежде всего — дело, деяние души или духа.

Благие, в эссенциально-божественном смысле, намерения иногда поневоле приводят и к недобрым, в экзистенциально-житейском смысле, деяниям. «Пути Господни неисповедимы…»

В каждом существе бесчисленное множество лазеек есть, через которые оно может, в принципе, улететь куда угодно в любое время дня и ночи, ежели только захочет. Другое дело, что существо сие не ведает как ему — откуда и куда — захотеть: взять вот так и внепространственно-вневременно захотеть… Впрочем, человеку как субстанциальному сверхпространственно-сверхвременному деятелю это, в общем-то, вполне по силам…

Время твоё — в твоих руках, ты можешь сделать с ним всё, что захочешь. Ты можешь секунду свою раздвинуть до размеров вечности (где время и пространство тождественны и взаимозаменяемы). Другое дело, что ты не ведаешь, где и как сия секунда дрожит, с чем и с кем она дружит, где-как и чем-кем со-держится это твоё-не твоё внепространственно-вневременное могу-щество и хочу-щество…

Человек, в принципе, совершенно свободен (благодаря тому, что, в отличие от всех прочих животных, обладает чрезвычайно центрированной самостью, то есть богатейшим арсеналом обратных связей культурно репродуцирующего себя самосознания), но он (чем дальше, тем больше) вольно или невольно, сознательно или бессознательно эту свою свободу ограничивает — в соответствии с той иерархией ценностей, которую опять же он сам и выстроил в себе собственной культурно-духовной или культурно-бездуховной работой (вся беда в том, что чаще всего он скор на выстраиванье надуманных, скоропортящихся «ценностей» и бессилен или попросту ленив для приоткрытия подлинных — алетейных — ценностей, которых на самом деле очень и очень немного).

Бог слишком непосредственно и слишком детально не помогает человеку отделять его зёрна от плевел: человек должен делать это сам, но если он, наделённый «образом и подобием Божиим» (центрированной самостью), делает это в виду Бога, культурно-опосредованно определяющего надличную вертикаль человеческого духа, ему будет легче (яснее) делать своё дело, если оно не служит абсолютному злу (Сатане), и труднее (смутнее), если оно не служит абсолютному добру (Провидению).

Бог — не участник наших дел, Он как бы наш внепространственно-вневременной Соглядатай, не видящий вдобавок всех наших конкретностей так, как видим их мы. Потому зачастую и кажется, что Его как будто бы и нет. Вот так Он и есть, что как бы Его и нет (и даже более того): в этом и проблема. От этого и вопрошания, и недоумения, и сомнения… Однако Он, Творец и Соглядатай, вынуждает-таки человека себя культурно раздвигать и поднимать, себя корректно объективировать, дабы видеть, познавать себя с Его стороны и подвергать себя Его надличному суду.

С психоаналитической точки зрения, сей верховный Соглядатай — это, конечно, не Бог, а проекция нашего внутреннего бессознательного стремления иметь над собой, до себя и вокруг себя некий сверхбиологический культурный сверхсмысл, сверхсимвол папы-патриарха, через который мы могли бы рефлексивно-объективированно сублимировать свои невротически вытесняемые в тёмные подвалы бессознательного основные животные влечения (а других — в этом, психоаналитическом, ракурсе — и не бывает).

Рубрика: стать богом | ОСТАВИТЬ КОММЕНТАРИЙ
Октябрь 23

Подлинное молчит [30.07.1999 (365-366, 373-374)] — НОВАЯ ЖИЗНЬ

alopuhin

Подлинное молчит

У каждой партии, группы, компании, конфессии, философии своя комбинация концепций и воззрений, свои просветы и темноты, прорывы и провалы, а в итоге — своя правота.

Всё дело в том, что у разных людей — разная природная и культурная интенциональность, исходная аксиоматика, а значит то, что для одних очевидно и не требует доказательств, для других сомнительно и неопределённо, то, что для одних важно и нужно, для других неважно и ненужно, то, что для одних естественно и легко, для других неестественно и натужно…

Гневно побивать одной самодостаточной концепцией другую — бесполезно, нелепо, наивно и не приводит ни к чему, кроме деструкции и скрежета зубовного (это ещё в лучшем случае).

Наше время, кажется, более или менее доросло до плюрализма. Однако концептуально-мировоззренческий раствор перенасыщен чрезмерным разнообразием равно правомерных подходов к чему бы то ни было, отчего культурное сообщество поневоле распадается на великое множество «кружков по интересам», коммуникация между которыми если не конрпродуктивна, то довольно затруднена. Отвратно-безличное единомыслие сменяется отвратно-диссонансным плюрализмом.

Это, конечно, только схема — скелет превалирующей тенденции: в реальной жизни всё более перемешано и спутано, реальность более безразмерна, а значит более обнадёживающа и более безнадёжна — в зависимости от ракурса взирания на оную…

Мы «доросли» (дожили) и до того, что можем уже понять обусловленность и относительность не только всех ценностей, иерархий, воззрений и идей, но и вообще всего — всего, чего угодно. С одной стороны, это говорит о росте и развитии мышления, которое при этом увеличивает степени и умножает типы своей свободы, своего абстрагирования, но, с другой стороны, примерно то же самое было ведь и сто лет назад, при смене вех и веков… Растёт суета, мельтешение, разноголосица, многообразие идей, форм, красок, мод, слов, имён, символов и ярлыков, но зато беднеет, бледнеет и никнет неторопливая глубина, широта, основательность и непререкаемая мощь конвенционально-онтологического содержания… Что ж, сие вполне естественный и закономерный процесс колебания культурно-исторического маятника — маятника жизни, рисующего синусоидальную кардиограмму нашей провиденциальной маяты…

Одна крайность не лучше другой. Но крайности сходятся и — интерферируют в «золотой середине».

Обще-человеческое, как и всё общее, всё усредняюще-статистическое, не берущее во внимание всё уникальное и спонтанно-самобытное, есть без-человеческое.

Но, с другой стороны, никто не знает и не может знать, что есть человеческое, что должно быть человеческим и должно ли быть вообще.

Не получается одну и ту же, одну-единственную (одну-одинёшеньку) подлинную иерархию ценностей дать всем и каждому — не берут…

Подлинное — оно холодное, ледяное, прозрачное, ясное, чистое, бесцветное и бесчувственное, как заколдованное сердце Кая, но, как ни странно, оно вполне живое и смертное. Но — может передаваться только из рук в руки, а рук почему-то мало — не хватает.

На всей Земле не хватает рук, чтобы всё подхватить и передать по наследству. Да и — некому, некому ведь почему-то передать. Поэтому подлинное — не культура — не передаётся: ни тактильным, ни воздушно-капельным, ни полевым, ни половым, ни каким иным путём.

Но подлинное — не беспутное и не подлунное, — немеет речь, коль фатум — лечь на Млечный путь ему…

«Кто знает, тот не говорит; кто говорит, не знает» (Лао Цзы, «Дао дэ дзин», 56).

Рубрика: стать богом | ОСТАВИТЬ КОММЕНТАРИЙ
Август 8

Творческий, счастливый мир (III. 9-13) — НОВАЯ ЖИЗНЬ

alopuhin

Джидду Кришнамурти: «Творческий, счастливый мир без идеологий может возникнуть только через творческое осмысление себя».

Непредвзятое, чистое осмысление.

Наши мозги настолько приноровились к осознанному, а чаще неосознанному построению всевозможных систем и структур, что кроме придуманных нами символов и красивых проповедей мы ничего уже не можем воспринимать непосредственно (бессловесно) — ни свой собственный мир, ни уж тем более внешний.

Учения, школы, религии, идеологии (и прочие внешние — навязчивые — структуры) отнимают у человека возможность самостоятельного (чистого) мышления, с раннего детства всучивают ему (здоровому) костыли, с которыми он со временем свыкается, духовные мышцы его атрофируются; в нём утверждаются идеализм, догматизм, идолопоклонство — самые страшные человеческие пороки, от которых всё зло на земле…

                                                                                                                                                           28.10.93 (02-19)

Случайность и закономерность. Причины и следствия. Это ключевые проблемы бытия (пространства-времени). Сейчас, я вроде бы окончательно разделался со своим тёплым — человеческим — Богом, — совпадения-знаки Судьбы, что уже многие годы периодически случаются в моей жизни, в последнее время стали являться мне почему-то особенно часто. Совпадения на уровне отдельного слова. По каналам «человек — текст — человек», «человек — текст — радиоприёмник» (последний часто включён и служит как бы некой фонограммой бытия). Я читаю некий текст, и прочитанные мной слова одномоментно совпадают (буквально) с услышанным (от человека или приёмника).

                                                                                                                                                             28.10.93 (20-58)

Приторный метафоризм раннего Пастернака, Олеши, Бабеля — слишком, пожалуй, нарочит, он обманывает и льстит нам своими цветистыми одеждами, он запудривает мозги, не приближая, а отдаляя нас от загадочной и простой, хоть и не ведомой нам реальности. Слащавый антропоморфизм многих поэтов объясняется, впрочем, тем тотальным антропоморфизмом, что на столетия сковал всю эту нашу изжёванную испепеляющими изощреньями человеческую жизнь…

                                                                                                                                                               28.10.93 (21-13)

Вот и Юрий Михалыч Лотман скончался вчера (на 72 году): преодолел метафизику и съединился-таки с бессловесным бытиём, с запредельной реальностью, в которую, как в последнюю преграду, упирается измочаленный язык…

XXI век требует преодоления застойной метафизики, субъективизма, а значит требует — новой (смыкающейся обратной связью с античной) философии, такой философии, при которой вертикальная иерархия формализованных, изжёванных ценностей переходит в деиерархическую горизонталь, когда искусство становится если и не наукой в строгом смысле, то постоянным усилием впадения в органику, онтологию, становится философией (в хайдеггеровском смысле), «нулевой степенью письма», что в своё время гениально почуяли (пред-чуяли) славные наши обериуты.

(Это что же, смерти требует XXI век?.. Да, смерти, завершения измучившего нас опыта, самосожжения, дабы из пепла потом возродиться нам новыми и чистыми…)

                                                                                                                                                                  29.10.93 (17-32)

Чёрные тараканы уже живут в моём приёмнике: раньше я думал, что они забредают туда случайно, как бы между делом, но потом убедился — нет, они обустроились там жить. Можно ли соотнести сей факт с их обострённым слухом? с тем, что приёмник почти постоянно работает? Ведь — с эдаким своим слухом — они могли бы прекрасно слушать музыку (и российские новости) на значительном от приёмника расстоянии… Может, они жрут пластмассу? Последнее вполне возможно. А к звукам приёмника (поначалу их пугающим) они давно адаптировались (как, впрочем, и к дихлофосу, которым матушка пыталась их травить, когда я уехал на сессию). Вот такие они — синантропные (с человеком т.е. сосуществующие) животные...

                                                                                                                                                                   29.10.93 (19-12)

Рубрика: стать тараканом | ОСТАВИТЬ КОММЕНТАРИЙ
Июль 30

Игрок Изосим… Изабелла Юрьева…(II. 67-68) — НОВАЯ ЖИЗНЬ

alopuhin

Изосим — игрок по рождению (игроками не становятся, игроками рождаются): пристрастился к игровым автоматам на Казанском вокзале, особенно к одному из них, ибо норов его изучил, взнуздал и склонял уже на свою сторону, выигрывая всякий раз уже сотнями тысяч российских рубликов, чем привлёк к себе внимание воротил вокзального рэкета, которым временами слегка отстёгивал на мелкие расходы и с которыми в конце концов скорешился ввиду редкого своего таланта, вдобавок же его, Изосима, кавказские привычки и замашки («здесь тебе не тут«) сыграли здесь свою, прямо скажем, не последнюю роль.

Но особенно его, как он говорит, поразила сложная иерархическая структура закулисной вокзальной жизни. Кого там только нет!.. Семи-восьмилетние беспризорники и на редкость деловитые подростки на побегушках у своих хозяев, нищие, калеки, бомжи, алкаши, наркоманы, продавцы телефонных монет и жетонов, газет, порнографии, контрафактных алкоголя, пива, сигарет, наркотиков, шмоток, многих других товаров (вплоть до автозапчастей), мелкие воришки и респектабельные воры, спекулянты билетами и услугами, бомбилы (водители частного извоза), грузчики и прочие мелкие вокзальные служащие с их внештатными посредниками-прилипалами, содержатели подпольных притонов и гостиниц, проститутки и их дородные «мамки», с потрохами купленные менты…

И всё это сплетено в единую непотопляемую систему, которая дышит, живёт, ширится, разрастается, укрепляет день ото дня свои всё более и более сплочённые ряды…

«Фантастика… никогда бы не подумал, — говорит Изосим, — это целый огромный мир«…

                                                                                                                                   7.09.93 (20-59)

«Жалобно стонет ветер осенний«, — поёт из приёмника Изабелла Юрьева (Изабелла Даниловна), которой сегодня исполнилось некоторое количество лет (сколько именно, об этом приёмник вежливо умалчивает).

А вот теперь — «Мы странно встретились и странно разойдёмся»… Что-то про «наш роман«, который закончен, про красоты и чудеса «далёких дивных стран», а потом — «и вдаль бредёт усталый караван«… Ах, этот манящий, этот экзотический караван…

Другая песня — «Белая ночь, милая ночь, светлою мглой здесь нас укрой»…

А вот и коронный номер — «Саша»: «Саша, ты помнишь наши встречи в приморском парке на берегу, Саша, ты помнишь тёплый вечер, весенний вечер, каштан в цвету? Нет ярче красок нигде и никогда, Саша, как много в жизни ласки (? — А.Л.), как незаметно бегут года«…

Все эти слова довольно случайны, подогнаны друг к другу кое-как, наспех, но, но… Да, снова это самое непонятное «но»…

Ещё очень (даже больше, чем очень) люблю, как это делают Пётр Лещенко, Алла Баянова (год назад удалось попасть на её сногсшибательный концерт в театре эстрады)…

                                                                                                                                         7.09.93 (21-10)

Рубрика: стать тараканом | ОСТАВИТЬ КОММЕНТАРИЙ
Июль 5

Изосим, эксперименты и Петров-Водкин (II. 9-11) — НОВАЯ ЖИЗНЬ

alopuhin

Говорим с Изосимом о проблеме человеческой зевоты, каковая, как и сон, наукой ещё не объяснена. О тараканах, каковые, будучи древнейшими представителями рода насекомых, имеют законное право на защиту своих разнообразных интересов (интересно, умеют ли тараканы зевать?).

А я вот в который раз начал перечитывать замечательные мемуары замечательного же Петрова-Водкина Кузьмы Сергеича: оказывается, дальтоники видят правильный, истинный цвет объекта, в отличие от нас, дураков, каковые думают, что видят красное знамя, не ведая того, что красное знамя красный цвет-то отражает, а в натуре (вместо отражённого красного) остаётся зелёным.

Не верь глазам своим. Вселенная наша однажды родилась и однажды же помрёт. Время имеет начало и конец. Были первые три минуты. И Большой Взрыв. И сингулярность, и разбегание галактик. И ваще. Как скажешь, так и будет.

                                                                       6.08.93 (01-50)

Изосим, в отличие от меня, предпочитает мотаться в Москву на автобусе, — дескать, и кресла удобней, и быстрее, и ваще… Я же говорю, что для меня дикая электричка отличается от автобуса, как вольная русская баня от персональной квартирной ванны.

Я люблю разглядывать разношёрстных и разноличных человеков, выходить в тамбур перекуривать, слушать тырыдыканье вагонных колёс, и ваще… Же-де, опять же, запахи милы моим ноздрям… Попутные разговоры о чаяньях и бедах, и обо всём другом мне душу теребят особым интересом…

Ах, электричка, милая сестричка!..

Тема для монографии — «Общественный транспорт как важнейший элемент иерархической структуры, отражающий генезис и архетипы коллективистского сознания и коллективного бессознательного народов, населяющих бескрайние просторы Российской империи«.

                                                                                                                                                           7.08.93 (01-15)

Возобновили с Изосимом свои давние эксперименты по энергоинформационному обмену: результаты оказались на удивление успешными. Передавали друг другу буквы русского алфавита, числа натурального ряда, простейшие геометрические фигуры, образы объектов быта…

Продвинулись в создании гипотетического, считывающего информацию, надлобного экрана. Поработали с биолокационными рамками… Надо же, Изосим, мой старый литсобрат и первый критик, что раньше прочитывал всё, что я ни напишу, теперь он завзятый коммерсант и уже не стремится прочитать всё, что я успел понатворить за годы наших невстреч…

Он рассказывает о своих коммерческих делах и проблемах, но, Боже, как они мне скучны!..

Должно быть, каждому своё, и это теперь настолько очевидно, что даже смешно.

                                                                                                                                                             7.08.93 (10-04)

Рубрика: стать тараканом | ОСТАВИТЬ КОММЕНТАРИЙ
Июль 2

Иисус Христос как воплощение антиномий бытия [27.04.1999 (121-130)] — НОВАЯ ЖИЗНЬ

alopuhin

Человек, лишённый системы духовных координат, пребывает в смуте, не отдаёт отчёта в собственных — некоординированных — побуждениях и действиях и мечется меж тысячью осколков своей вдребезги расколотой и разбросанной самости.

Да, на сверхчеловеческую ледяную вершину божественной полноты восходят единицы отважных героев («мало избранных«); да, дерзающие восходить вслед за ними рискуют сорваться; но те, кому не дано увидеть ни этой сияющей вершины, ни восторга весёлых небес, обстающих ея, тот обречён прожить всю жизнь, уткнувшись носом в пыль земную. Впрочем, юродивые, шуты, скоморохи и множество иных (инаких) своеобычных старателей Духа, не брезгуя и в пыли избарахтаться, свои пути к Нему находят; да и Сам Спаситель был не брезглив, и явился Он к людям не в царском величьи, а в умалении и простоте.

«Дары различны, но Дух один и тот же; и служения различны, а Господь один и тот же, и действия различны, а Бог один и тот же, производящий всё во всех» (IКор., 12:4-6).

Хоть восходящий к невозможному и вечному и сбрасывает (обрезает) с себя балласт возможного и преходящего, он за своё высоко-мерие удостоится ещё от Господа высшей меры наказания: кого Бог любит, того и наказывает; кому много дадено, с того много спросится.

Таковы некоторые антиномии христианства; собственно, это антиномии не христианства как такового, а самого бытия, в котором христианство онтологически себя реализует.

Такие роскошно великие кощунники и еретики, как Ф.Ницше, Дж.Джойс, Г.Миллер, взращены на густом и щедром бульоне того, ещё не оскоплённого лукавым гуманизмом, христианства, основы которого они в результате не только не расшатали, а наоборот — укрепили и углубили.

Полярные противоположности онтологически оправданы друг в друге. Христианство даёт миру ультимативную координацию и размерность во Христе: «всё из Него, Им и к Нему» (Рим., 11:36).

Гуманизм не выдержал испытания временем. Начинается новый передел, пересмотр мира — новый варваризм.

Христос принёс не мир, но меч разделения (нового разделения) на живущих по вере и живущих по греху; а за сим разделением с неизбежностью следуют новая-старая ненависть, злоба, вражда и скрежет зубовный.

Примирить разнонаправленные поползновения исконно несовершенных людей призвана Церковь Христа на земле, основания которой (прагматические основания) заложили самоотверженные апостолы Иисуса, поэтому в их Посланиях необходимо различать аутентичную передачу деяний и слов Самого Христа от сглаженной, адаптированной переинтерпретации их в целях укрепления первых, ещё во многом неустоявшихся, христианских общин.

Времени у Него было в обрез (и Он это знал), растолковывать всё в подробностях Он не мог: поэтому вынужден был антиномически обострять и архетипически, образно закреплять положения Нового Завета, чтобы впечатать, вдолбить их намертво в память учеников, а если, мол, чего не поняли, поймёте потом, потом, а сейчас времени нет...

Времени — нет.

Даже Христос вынужден был компромиссно упрощать Свои представления о Том, Чего нельзя передать человеческими словами. Чего уж об апостолах говорить: но — без них мы не узнали бы Его…

Воцерковление есть заземление. Кто не в силах дотянуться до небес — возьмёт на земле.

Христос принёс то, чего ещё — в действии — не было на земле никогда (было лишь в свёрнутом, потенциальном виде); Он — увеличил человека и развязал ему руки; оторвал (начал отрывать) от патриархальной привязанности к земле, освободил (начал освобождать) от племенного и расового изоляционизма.

Оттого все эти наши жуткие мировые войны, проблемы и немыслимые доселе злодеяния, что их онтологическим противовесом явился полюс наших же грандиозных взлётов, глубочайших откровений и небывалых достижений.

Иисус Христос, хотел Он того или нет, оказался главным революционером нашей эпохи, эсхатологическое держание которой продолжается уже две тысячи лет…

Времени нет...

Всякое добро уравновешено равновеликим злом: изобрели компьютер (PC) — появился СПИД (AIDS). Хотя — кто знает? — может, и компьютер окажется злом: как говорится, будем посмотреть…

Жизнь вообще есть не столько функционально-биохимическое взаимодействие нуклеопротеидов и полинуклеотидов (белков и нуклеиновых кислот), сколько судорожный обмен собственно информацией, лавинообразный процесс структурного усложнения которой переводит его в новое, более высокое, иерархическое качество: вот почему колонии друг от друга рождённых микроорганизмов биологи называют культурами (колония связанных родственными узами организмов сама по себе есть уже организм, но другой, более развитый и сложный, чем те организмы, из которых он состоит).

Здесь-бытие — это свобода к смерти (М.Хайдеггер). Свобода к смерти — это свобода индивидуализации, свобода быть самим собой, свобода быть уникальным, а значит и смертным.

Иисус Христос — это здесь-Бог.

Бытие к человеку — это здесь-бытие и свобода к смерти (М.Хайдеггер).

Бог во Христе осуществил Своё здесь-бытие свободой к смерти, чем актуализировал здесь-бытие человека в Себе и здесь-Себя в человеке.

Смерть — это трансмутация языка (текста): один (старый) язык умирает, перерождаясь в другой (новый) язык, который выражает свою новизну через переформулирование того, что было сформулировано прежним языком. Всякая новизна тем самым не несёт с собой ничего когда-нибудь не бывшего, а представляет собой актуализацию тех или иных, развёртываемых в истории, потенций.

Рубрика: стать богом | ОСТАВИТЬ КОММЕНТАРИЙ
Июнь 12

Естествослов-II. 4.Облако — НОВАЯ ЖИЗНЬ

alopuhin

Жила-была себе заскорузлая деревянная табуретка, плыла себе под облаком неспешно и раздумчиво, а облако неспешно и раздумчиво плыло себе над заскорузлой табуреткой, и так они плыли, соревнуясь меж собой кто первым заплывёт за горизонт — незнаемый и тайный... За горизонт, где всё — всему подобно: пышное облако — пышной кроне древа, древо — табуретке, табуретка — облаку…

Иерархии образов и подобий — условны. Коль захочешь, станешь образом и подобием Бога, или облака, или табуретки. Бог внеэтичен, как и табуретка. Бог беспринципен, как и облако, что сейчас являет нам верблюда, а через минуту-другую — страуса, а потом — бегемота, бронтозавра, кенгуру…

Бог — Его почти что нет. Почти, как будто, как бы… Но мы Его сплетаем вместе — из облаков и паутинок. Паутинок хоть и бабьего, но лета — всё же, всё же, всё же…

                                                                                                                                           15.10.96 (19-05)

Рубрика: стать табуреткой | ОСТАВИТЬ КОММЕНТАРИЙ
Май 25

Естествослов. 3.Дерево

трезубец
alopuhin

Среди растений, как и среди животных, существует ценностная иерархия от низших к высшим — от травы к деревьям.

В человеческом смысле, деревья интеллекта не имеют, но в нечеловеческом смысле, некий свой, сугубо древесный, интеллект у них, безусловно, есть («безусловно» здесь в смысле — бессловесно, невербально, в нечеловеческом то есть понимании, ибо человеческое мышление и понимание основано только на человеческом языке, а древесная форма разума основана на невербальном древесном языке). Все существа разумны — но по-разному, совсем по-своему сугубо.

Как высшие представители двух земных и разумных миров человек и дерево существуют в довольно тесном, хоть и относительном, соприкосновении друг с другом. Но как бы тесно они не соприкасались, Эвклидова их параллельность нарушиться не может: человеческая природа одна, а древесная — совершенно другая. А природа есть природа — явление предустановленное и неизбежное. Улучшать и совершенствовать природу дерева, собаки, облака или камня — занятие чрезмерное, внеприродное и в высшей степени бессмысленное. Их достоинство и смысл заключены в их естественной явленности, вплетённой собственной природной частностью в высшую гармонию мировой Структуры.

Почему же иные человеческие мыслители-прогрессисты одержимы идеей улучшения человеческой природы? Может, сии глупцы способны создать новую высшую мировую Структуру, включающую в себя новые — иные — природные силы? Естественно, нет. Не глупо ли уличать дерево в древесности его природы? Или камень — в каменности? Или таракана — в шестиногости и длинноусости?.. Или человека — в чрезмерной человечности?.. Смешно-с…

Древний человек порой уподоблял себя  дереву…

Арийское Древо Жизни — наоборотно: простирает бескрайние корни во всю ширь и глубь многослойных небес, а ветвями своими разлапистыми склоняется к земле, покорно ждущей излияния небесной благодати.

                                                                                                                                                      2.09.96 (10-15)

Рубрика: стать табуреткой | ОСТАВИТЬ КОММЕНТАРИЙ
Март 27

Наше дело — держать иерархию смыслов (58)

После дождя
alopuhin

В конце концов все убеждения определяются изначальными, корневыми интенциями конкретной личности — до всех определений, каковые всегда происходят post factum как смутное и неадекватное отражение (mimesis). Однако и смутность сия и сия неадекватность всё равно детерминированы чем-то вполне реальным и сущностным. Потому-то всё что угодно, всё, о чём бы мы ни говорили, — ЕСТЬ: язык как семантическая метасущность выражает всё, что ЕСТЬ, и ВСЁ, что он не выражает (будто бы), а на самом деле всё равно выражает.

ВСЁ всегда есть потому, что есть ЕСТЬ.

ЕСТЬ всегда есть потому, что есть ВСЁ.

ВСЁ ————————————— ЕСТЬ.

                                                                                                               ЕСТЬ ————————————— ВСЁ.

Всё, что может порождаться на уровне языка (смыслы), не может не быть — и уже до того, как порождено в языке.

Наше дело — держать иерархию и в муках порождать (завоёвывать) в ней своё место (в этом и есть подлинный смысл термина Ф.Ницше «воля к власти»). Работа сия непрерывна: однажды найденное однажды каменеет, открытое закрывается, живое умирает, поэтому каждый раз приходится начинать всё сначала — уходить и возвращаться на те же круги, которые однако не такие уж и те же, — всё новые и новые коннотации и акциденции облепляют днище корабля, на котором мы (с нами ли, без нас ли) уплываем в вечность.

Рубрика: стать богом | ОСТАВИТЬ КОММЕНТАРИЙ