Десятилетия своего житья
довелось мне провесть
по Мира, 16А,
в квартире 106.
В тесноте средь друзей моих книг,
с ласточками за окном
писал, не купоны стриг,
полотно за полотном.
И складывал стопкой в укром
то, чем был одержим,
а в душе — покати шаром —
никто в ней не жил.
Но я избегал нытья,
мне было что пить и что есть
по Мира, 16А,
в квартире 106.
Ах, Юрий Алексеевич Некрасов — конструктор РСК «МиГ», завзятый театрал, гордость родины, носитель дум прекрасных, претерпел апоплексический удар. Сразу стал ребёночком дебильным с примитивными желаньями в башке и сознанием весьма неконструктивным, подключённым прямиком к прямой кишке. Впрочем, это, Боже, супероптимально в обстоятельствах таких глупонемых, когда связи мозг, увы, фундаментальные позабыл, истёр в ничто в какой-то миг. Ах, какой изысканный ум сражён задаром — дёшево же ценит нас природа-мать! Опосля удара как пустую тару из житья нас оная станет изымать. Жизни столь безбашенной гулять — geen schpazieren — остаётся разве что, детский пяля глаз… От дантовского Ада, дай Бог, одна терцина с грешниками жалкими останется у нас — там, где мы окажемся, потерявши память, гордость, воспитание, статус, этос, вкус… В поисках утраченного разума копаясь, пряника миндального что нам скажет кус?.. Юрий Алексеевич был великий спорщик!.. Речь со всей грамматикой сгинула в трубу, школы, академии, институты прочие зря старались — Юрочка видел вас в гробу! Он теперь бабачит, слюни распустивши, и руками тычет, как заправский гид… В тыкве седовласой, к чёрту всё забывшей, разума пустого колокол звенит!..
17.06.2011
Первей всего — черёмуха, и лишь теперь — сирень, как по макушке — обухом, — нет, что вы, не мигрень!.. Сатирою козлиною волна или война мозги, глаза замыленные к чертям взорвать вольна! То трауром египетским, то чайновской тоской засвечена!.. — залыбится слуга ваш над строкой… Сирену сокровенную заслышавши, Улисс с истомой подъяремною не сладил бы, раскис. Дурману заполошному, поющему любовь, я кланяюсь, но грош ему, коль бьёт не в глаз, а в бровь: от медитаций скаредных чёрт-те куда влечёт, и вот — у нас украдены порядок и учёт. Цвети, сирень, выдразнивай рецепторы чутья, досужего и праздного житья-бытья. Оставь зарубку в memory и на сердце рубец, ударь хотя бы времени в торец. На чёт и нечет, нуте-ка, раскинь, поворожи… Как свежи были кустики, как были хороши!..
Потепление празднуют кошки, что на трубах живут тепловых: им, измученным, надо немножко — чтоб в покое оставили их, чтоб не дёргали их то и дело ни за хвост, ни за ус, ни за те чудо-струны, что мы оголтело называем душой в простоте. Мы, людишки, живём понарошку, в иллюзорных придумках своих, а они, неподкупные кошки, не нуждаются в них. Их душа — дармовая свобода, своеволие слуха, чутья, сна в охотку, прихода, ухода, около смерти житья.