Наденька-3

Ну вот. Поругался с любимой. Зарядили дожди. Кончился сахар. Кончился хлеб. Перебои с водой. После вчерашней бани осталась бутылочка пивца — не спеша распечатать, наполнить до краёв железную кружку, медленно смаковать, вслушиваться в шипенье оседающей пены, закурить остатнюю примину, жизнь, на что ты мне дана, мысленно повторять, всё хорошо, всё хорошо, отлично, всё о’кей, и гут, и даже бессер, что за окном занудные дожди, то это даже очень интересно, мы со своими круглыми глазами, мы сами по себе, мы пиво пьём и курим сигаретку, мы годы переводим на говно, мы знаем цену тихому безделью, мы стройки века славили трудом, мы ненавидели, любили, мы мечтали и танцы танцевали под луной, теперь мы пиво цедим неторопко и курим сигаретку не спеша…

                                                                                                                                                  6.09.93 (11-10)

Лета ведь почти и не было, а тут вдруг бабье лето, прощальное, дескать, тепло, а какое оно прощальное, когда прощаться приходится со сплошными дождями занудными: картошка и лук напитались водою в земле и заживо гниют… Тоска-а…

А талантливый Юрик С., как следует из его письма, умотал на Сахалин от семейных забот и творческого застоя, работает на рыбзаводе, ночью выходит на океанский берег, смотрит на волны, на яркие звёзды, думает ни о чём, дозревает, подзаряжает свой нутряной аккумулятор…

А я здесь — никуда не уехамши — в очередной меланхолии, очередную пустоту пережидаю…

Вот и опять дождина зарядил. А мы что? Мы ничего. Ещё живём. Хлопаем глазами…

                                                                                                                                                    6.09.93 (13-58)

Опять началась подписная кампания. Но всеобщий газетно-журныльный ажиотаж уже сошёл на нет.

Страшно вспомнить, где-то в конце восьмидесятых я выписывал 12 газет и 24 журнала — почтальоны, бедняги, плевались и чертыхались, ежедневно таская мне кипы и ворохи всевозможных периодических изданий…

А я, впав в болезненную зависимость от их визитов, чувствовал себя хроническим алкоголиком, будучи не в силах освободиться от ежедневного заглатывания огромных порций мерзкой правды и многих и многих других правильных, и сомнительных, и мелких, и глубоких, и больших, и малых, и красных, и белых, и всяких прочих мастей — суждений, статей, очерков, материалов, исследований, рассказов, повестей, романов и стихов…

Какое же это было через несколько лет счастье — наплевать на всё это изрядно сивушное пойло и взглянуть наконец на мир ничем не стеснёнными — трезвыми — глазами…

                                                                                                                                                      6.09.93 (17-45)

По маяку грассирует Вертинский. Случайное эхо навеки сгинувшей эпохи… А вот теперь какой-то рок кровавый — хрипато визжащие голоса. Подзаработать надобно на водку и консервы. Сочинить что-нибудь относительно грандиозное. А потом — влюбиться в очередной раз. И снова твердить, что вся-то жизнь моя тебе одной принадлежит, и гнать стихи расхристанным аллюром… Потом опять — апатия и смерть очередная. И всё сначала снова начинать. Сочинить. Влюбиться. Распрощаться. Напиться. Уснуть и видеть сны. Воспрять. Опять. Глядеть на деревья и облака, беседовать с бродячею собакой, обниматься со случайным, но добродушно краснорожим алкашом, молчать и петь, разговаривать речи, рыдать над старинным романсом, постричься наголо под бритву, дожить до летнего тепла, проснуться и петь, и ничего не ждать, и жить, и жить, и жить…

И вся-то наша жизнь есть борьба.

                                                                                                                                                         6.09.93 (18-57)

Честно: литературу в грош не ставлю. Но бросить — пока — не могу. Не знаю почему — но не могу. Может, это просто привычка. Вполне возможно. Не знаю. Но — не ставлю ни в грош. Пустопорожняя трепотня.

Другое дело — музыка. Тут просто нет (и не может быть) никаких слов — только звук, чихающий на утилитарные человеческие смыслы, овладевающий смутными стихиями так легко и вольготно, как слову и не снилось никогда.

Литература — она если и не в рамках, то всё равно только на грани, не более того, а Музыка — она всегда за, всегда над, она и есть сама стихия, одновременно объемлющая собой всё и вся и не объемлющая ничего, она одновременно — и средство, и цель, она самое бессмысленное из всех искусств, а значит — единственное настоящее искусство, потому что истинное искусство — это преодоление всего слишком искусственного и слишком человеческого…

Когда-нибудь (и недалёк тот час!) испишучь — вернусь в музыканты, стану музыкой вольготной…

                                                                                                                                                          6.09.93 (21-42)