Изнутри взорвавши форму, светом став слепым кротам, дал нам жару, карму, фору наш мучитель Мандельштам. Научил нас, между прочим, дерзновению к тому, чтоб не дать свой дух морочить никогда и никому, чтобы петь лишь под диктовку только Бога самого, сил нелепых и неловких, что тебе родней всего, делать то, что невозможно, злобе дня не подражать, живодёрам и вельможам жопу не лизать.
Но если, мол, гордыня — это плохо, то дерзновение — хорошо; если довольство малым — хорошо, то самодовольство — плохо; если уныние — плохо, то поросячья радость безмозглого разгула — ещё хуже…
Школярская однозначность этих (и прочих) этических суждений, часто применяемых в ординарном опыте, на уровне Откровения и высшего просветления прямо-таки убивает своей безысходной неправдой — безысходной потому, что однозначность эта выражает кристаллизацию многовековой мудрости человечества, те проверенные и отшлифованные не одним тысячелетием очевидности, сомневаться в которых серьёзному человеку вроде бы не пристало…