Наденька-6 (III. 14-16) — НОВАЯ ЖИЗНЬ
Наденька-6
Время цветистопространных словоплетений м.б. уже прошло. Хлебушек чёрный уже 200 рэ. «Прима» («явская») — 160 (это у нас в Луховицах, в Москве д.б. чуть дешевле). Телек, слава Богу, не работает (совсем доломался). Газет не получаю. Приёмник есть, но слушаю теперь в основном аполитичное Авторадио. Читаю Мартина Хайдеггера, ирландские саги, обериутов, Джона Фаулза («Волхв»), Джидду Кришнамурти, Ляксея Михалыча Ремизова, Уильяма Фолкнера («Когда я умирала»), Ветхий завет, «Моби Дика» Германа Мелвилла, «Большие надежды» Чарза Диккенса, «Хроники Харона» Александра Лаврина, что-то ещё… Морокую (от слова «морок», «мрак») над романом. Пописываю — промежду делом — III часть «Структуры таракана» (прежнее название «Промежду прочим»)…
Избываю последнюю свою любовишку (примчался на сессию, три дня подряд звонил Наденьке, пытался назначить встречу, но она не захотела, ну и ладно, думаю, не хочешь, не надо).
«И нашёл я, что горче смерти женщина, потому что она — сеть, и сердце её — силки, руки её — оковы; добрый пред Богом спасётся от неё, а грешник уловлен будет ею» (Ек.,7:26).
Ищу (нехотя) работу некаждодневную, но покуда не нашёл (всё разобрали пенсионеры и алкаши); надобно искать быстрее: у мамочки стыдно уже денюжки брати… t (за окном)=-2; небольшой снежочек возлежит.
31.10.93 (13-05)
Музыка и нежность, нежность и музыка — они не посягают на твою свободу, человек, и без твоей словесной патетики и лукавой велеречивости обходятся без труда. «…и любовь — музыка»… Кому повем печаль свою и нежность… Бутылке горькой русской водки, кое-как примиряющей с общажным сирым бытом и комендантским часом, хранящим оскал черноты заоконной уже привычными чёрными дулами ловких калашниковых и бронежилетами деловитых спецназовцев и омоновцев?.. Поманив игривым пальчиком, меня отвергли, щёлкнули по носу, ах-ах… Конечно, я такого не прощаю никому — ни чёрту, ни Богу. Ну и ладно. Чего уж… Вот так и пробухали всю сессию с Женей Тюриным. Хавать не хавали — пили… В минуты просветлений трепались о литературе, о нынешнем её состоянии и о том, «куда ж нам плыть», потому и пью, говорит Женя, что плыть-то некуда, по большому то есть счёту, вот, говорит Женя, ходили мы с корешом к Евгению Юрьевичу Сидорову (ректор до С.Есина), отпусти, говорим, в Париж по обмену, на Россию, говорит, надобно взглянуть со стороны, как вот Гоголь заглянул в своё время, но нет, и разговаривать не стал, выгнал взашей из кабинета…
31.10.93 (16-00)
Рядом с общагой литинститута громоздилось солидное здание управления внутренних дел, оцепленное бэтээрами и вооружёнными до зубов омоновцами, под прицел которых Жека Тюрин попал однажды ночью во время комендантского часа, когда пошёл за бутылкой в одно секретное местечко неподалёку. «Эй, мужик, стой! Стрелять будем!» — омоновцы кричали ему в спину, но Жека героически продолжал движение, и вся прошлая жизнь почему-то вовсе даже и не пробегала перед его глазами… «Эй, мужик!» — орали омоновцы с эдакой, свойственной вооружённым людям, ленцой и с клацаньем перёдёргивали затворы… Но Жека не имел таких сил, чтобы побежать, и, может быть, это его и спасло (при сопротивлении и побеге омоновцы имели право стрелять на поражение) — кто его знает, может он просто глухой… Несколько дней перед этим вооружённые омоновцы в бронежилетах и масках врывались в наши общажные комнаты, переворачивали всё вверх дном — искали якобы оружие и наркотики… Жека утверждает, что искусство — это дьявольское дело, дело смерти… Это он, конечно, перегнул, собака, но Томас Вульф с ним отчасти согласен: «…труд художника взрастает не только на семенах жизни, но и на семенах смерти; я понял и то, что созидательная сила, которая поддерживает нас, может нас и разрушить, подобно проказе, если только мы позволим ей задеть наши жизненно важные органы«.
В своих «Хрониках Харона» Александр Лаврин попытался, может быть, чуть ли не закрыть тему смерти (к счастью, это невозможно) и разбередил во мне старый мой замысел: десять лет назад я тоже пытался варганить некую штуковину о смерти… Но потом мы с Изосимом начали выпускать наш самиздатский журнал «Ракурс», за нас крепко взялись кагэбисты, и роман мой в зародыше издох…
После событий 3-5 октября Стас К. (наш сокурсник), как заядлый журналист (он работал в одной липецкой газете), был в Склифе, Минздраве и Главном медуправлении и выяснил, что официальная цифра погибших относительно реальной занижена, по меньшей мере, втрое: большая политика сеет большую смерть…
31.10.93 (19-49)
