Ипостаси культуры

Подлинная творческая жизнь есть спонтанное и многообразное отклонение от какой бы то ни было нормы: норму, закон, предел назначает для своего удобства мёртвое умозрение, мервящая власть мира сего — власть цивилизованной культуры.

 Все пути, пути культуры как таковой так или иначе хотели бы вести к Добру, Красоте, Истине — к Богу:

1 путь — духовно-религиозный (к Добру, Истине, Красоте);

2 путь — научно-технологический (к Истине, Красоте, Добру);

3 путь — вольного искусства (к Красоте, Добру, Истине).

Хотели бы вести — но ведут ли?..

Подлинная культура есть вневременная и несуетная культура, культура «поверх барьеров», трансцендентальная культура, имманентно присущая человеку и через преодоление культуры века сего ведущая его к Добру, Красоте, Истине.

Культура, всецело обусловленная нуждами цивилизации, есть культура смерти, музея, мемориала, есть эрзац-культура — она никуда не ведёт и препятствует всякому живому движению.

Первая — культура в широком смысле, культура «вертикальная»;

вторая — культура в узком смысле, культура «горизонтальная».

В смутном и суетном мороке века сего первая культура — в тени, в загоне, в глубине, а на виду суетливо отплясывает, пыжится и бряцает кимвалом культура вторая — вторичная, поддельная и лживая.

С точки зрения нынешних норм русского языка, директивно-дегенеративно узаконенных в два приёма (в 1918 и 1956 годах) дубоголовыми советскими госчиновниками от культуры, А.Пушкин, М.Лермонтов, Н.Гоголь, Л.Толстой, Ф.Достоевский, А.Чехов и другие гениальные творцы сверхлитературы писали неправильно, а посему их писания подверглись жесточайшему языковому оскоплению, гражданской культурной казни (ничтоже сумняшеся были исправлены и кастрированы не только отдельные буквы и знаки, но также целые слова и выражения).

Казарменная унификация языка служит усилению и закреплению тоталитарных возможностей государства и его унитарной культуры на долгие годы вперёд.

Всё живое и присущее живому — определённым образом внеисторично, акультурно, бессмертно и трансцендентально. Более того, всё имманентное — трансцендентально.

Всё трансцендентное — трансцендентально, то есть все «вещи в себе» есть в то же время и вещи не в себе, вне себя.

Идеальные сущности и абсолютные, предельно абстрактные категории чахнут, вянут и теряют себя в наших глазах, если их подвергать развёрнутому обсуждению, ибо таковое всегда, в любом случае неадекватно, то есть — неидеально, неабсолютно и недостаточно абстрактно.

Изначально человеческое — сверхживотное, но отличающееся от животного лишь большей центрированностью — сознание и мышление отчётливо принадлежат природе и безотчётно всецело гармонируют с ней (это и есть Рай), но потом сознание и мышление человека, воздвигнув монументальную башню своей культуры, пытается природу поработить, обуздать, сузить, пытается остановить неостановимое мгновение, чтобы затащить его в эту свою башню и использовать по её ограниченным, утилитарным меркам: именно тогда человек раздваивается на природу и культуру, именно тогда в его сознании рождается дуализм духа и тела, добра и зла, света и тьмы.

Конечно, первая, «вертикальная» культура и вторая, «горизонтальная» культура в действительности не только не могут существовать в отрыве друг от друга, но и смешаны между собой в неразличимую общую кашу; если же говорить о свободолюбивом искусстве, то оно тоже, несмотря на свои декларации и самостийные поползновения, волей-неволей варится в этой же самой каше — подперчивает её и подсаливает… Каша сия — жизнь человеческая, которая в целом есть природа и потому не знает смысла и цели, покоя и жалости…

Мораль и право имеют (всё-таки) сугубо животное происхождение, поэтому относятся к низшим этажам сознания и мышления.

Выбор между добром и злом произошёл от выбора стимулов удовольствия и неудовольствия.

Выбор между «можно» и «нельзя», между «хочу» и «не хочу», между «моё» и «чужое» обусловлен генетической необходимостью животной борьбы за свою жизнь, за свой ареал, за свой кусок пищи и за отправление иных естественных надобностей.

Человек всего лишь, в отличие от животных, приобрёл способность всё это означить и абстрагировать в языке. С этого началось плетение человеческой жизни как текста — человек научился абстрагировать через свой язык всё и вся, и это ему понравилось. И как не понравиться, если благодаря развившемуся умозрению он с успехом сумел перехитрить, прогнать и изничтожить всех своих действительных и потенциальных конкурентов из животного мира, в глазах которых он теперь представлялся воистину самым ужасным хищником на земле — царём беззащитной (теперь) природы.

На самом ведь деле нет ни тела, ни души, ни добра, ни зла, ни Бога, ни бездны, но человек придумал эти слова — тело, душа, добро, зло, Бог, бездна — и они воплотились въяве, в искусственной яви культуры, то есть понарошку.

Человек нашёл себе замечательную игрушку — язык (логос), способный образно-символически отстранять и объективировать всё что угодно, всё, что угодно человеческому мышлению. Эта способность в высшей степени проявила себя в трёх ипостасях человеческой культуры — в религии, науке и искусстве.

Христос попрал мораль и право, святыни и ценности человеческие, чтоб люди встряхнулись, «вышли» из себя и узнали святыни и ценности трансчеловеческие, которые однако исконно присущи человеку в качестве его потенциальной (свёрнутой) открытости и неконечности.

Осознание человеком своей конечности возможно только потому, что он может выйти за её границы и посмотреть на неё со стороны, со стороны своей сверхчеловечности, вечности, которая являет себя через его духовную и сокровенную связь с бытиём и Богом.

Человек открыт и незакончен не только духовно, но и биологически.

Духовное и биологическое в человеке взаимообусловлены друг другом, но не прямо- или обратнопропорционально, а неким более сложным образом.

Жизнь на Земле есть опосредствованная человеком актуализация бытия. Иисус Христос есть непосредственная актуализация Бога (до Голгофы — актуализация бытия в Боге, после Голгофы — Бога в бытии).

Человек есть непосредственная актуализация бытия (горизонталь) и опосредствованная Христом актуализация Бога (вертикаль). В этом смысл крещения человека Христом.

Фридрих Ницше констатировал не смерть Бога, а чаемую им смерть униженного, заниженного человеком бога, бога утилитарной культуры, морали и права (бога «человеческого, слишком человеческого«).

Представим себе, что после очередной мировой войны человечество полностью погибло. Совершенно ясно, что и после этого бытиё будет так же (так, да не так) пребывать в «бесчеловечном» мире, но только потеряет свою центрированную актуализацию в человеке. А уж Богу и сам Бог велел обходиться чем Бог пошлёт — Он есть с чем угодно и без чего угодно.

Человек распят, раздираем меж бытиём и богом, но и связывает их собой — связывает этим кровавым своим раздиранием.

Своим непосредственным посредничеством — и здесь произошёл невероятный онтологический скачок, переворот — Христос сораспял человека с Собой, возвысил его до Себя и тем самым тотчас непосредственно связал его с Богом.

Самое интересное, что человек был связан с Богом именно через Христа ещё до непосредственного исторического прихода Христа: отсюда все ожидания Мессии в Законе и пророках.

Откровение Христово — синхронично.

Обречённый на распятие, Иисус Христос всё-таки сумел — успел — связать человека с богом один на Один, подобно тому, как погибающий на поле боя связист успевает за мгновение до смерти, а то и в самый её момент соединить оборванные провода меж тылом и фронтом.

Неизбежный приход Мессии был обусловлен предельностью заинтересованности в Нём, ультимативностью ожиданий Его прихода. Другими словами, всё возможно, стоит только захотеть, но не нарочито и рационально, а по-детски легко и естественно, захотеть без желания достигнуть цели, а непреднамеренно имея эту цель в себе как мировую данность, то есть в свёрнутом, снятом виде (т.е.  как бы случайно, ненавязчиво надобно совпасть с мировым консенсусом, а на это способны либо люди, достигшие сверхсознательного просветления, либо люди, не достигшие ничего).

Стоит лишь захотеть, и пойдёшь по воде. Стоит лишь захотеть, и сдвинешь горы.

По вере воздастся. Да не всякому по силам вера сия — вера, не требующая видимых усилий.