И в этом всём, что есть во всём (в том числе и в нас), и в этом беспределе, когда язык начинает заплетаться и склоняться к спасительному молчанью, к немоте неизъяснимости, в нас возникает вопрос — а Бог? — Его-то куда нам поставить, Неприкаянного?! Некуда нам Его ставить в сей тесноте понатыканного во всём всяко-разного. Бог — безместный, неуместный, не местный Он, не здешний и не всейный, никакойныйбомж, ни одним из бесчисленных наблюдателейконкретно, явно не фиксируемый. Если бы было Ничто, то и там Ему не нашлось бы места, ведь и оно есть ВСЁ, есть ли оно или нет. Вот такой Он так и есть — Единственный, о Котором ничего сказать нельзя, что бы мы о Нём ни говорили.
Иные мыслители из жажды сопряжения с несопряжимым прилепляют к Нему адаптирующие элементы, прилепляют в том числе и для того, чтобы они сами могли о Нём что-нибудь поговорить, и желательно побольше, а чтобы больше о Нём говорить, надо больше Его адаптировать, когда вдруг — оп! — это уже и не Он, совсем, абсолютно не Он.
Мы Его чуем, чаем, лично и безлично участвуем в Нём и т.д., но не надо к нам Его приспосабливать, ведь после этого приспособления речь уже ведётся обо всём, о чём угодно (универсуме, абсолюте, гармонии, духе, субстанции, бытии, основании бытия, единстве истины и реальности, эссенции, экзистенции и т.д.), но только не о Нём. Больше всего мы так или иначе можем и любим говорить о себе, потому что мы сами и есть это непрестанное говорение — говорение эго.
Ментальные конструкции столь же реальны, как конструкции из кирпича и железобетона. За несколько последних столетий мы об этом порядком подзабыли.
Иллюзии (как зеркала, стеклянныепризмы, линзы и светофильтры) бывают не только ложные (искривляющие и бракующие реальность), но и правдивые, адекватные, онтологически насущные. Иллюзии фильтруют реальность, адаптируя её для ограниченных возможностей нашего восприятия.
Невооружённым (незащищённым) глазом на солнце взирать небезопасно — запросто можно ослепнуть.
С трудом стоящий на ногах алкаш что-то упорно ищет под уличным фонарём. Подходит блюститель порядка и спрашивает, что он там потерял, а тот отвечает: «Ключ от квартиры». Блюститель порядка подключается к поискам. Несколько минут спустя, полицейский интересуется, уверен ли алкаш, что ключ потерян именно здесь, под этим фонарём, на что следует обескураживающий ответ: «Да нет, скорее всего, не здесь, но зато тут гораздо светлей».
Чтобы оставаться несчастным как можно дольше, вам надо брать пример с этого анекдотического алкаша: цель подобных поисков не в конечной цели, а в самом их бесперспективном процессе, главное — не сдаваться и тыркаться носом в одно и то же дерьмо изо дня в день, изо дня в день! Эта абсурдная разновидность игры с прошлым («Продолжайте в том же духе») была известна на нашей планете ещё до шестого дня сотворения мира, то есть до появления человека, как такового.
В отличие от игры №3, возлагающей всю вину за наши несчастья на некие внешние силы, нееподвластные воле слабого человека, эта, четвёртая по счёту игра состоит в непреклонном стремлении лелеять и воспроизводить те стереотипы поведения, какие, вероятно, и были когда-то в прошлом наиболее эффективными, а то и единственно возможными, но давно уже таковыми не являются. Консервативная приверженность к отжившим своё подходам порождает проблемы, ведь в этом мире есть лишь один неизменный закон (закон Гераклита), говорящий о том, что всё течёт, всё изменяется, что нет ничего неизменного в нём, что нельзя дважды войти в одну и ту же реку… Одним словом, со временем всякая ситуация меняется, но искатели несчастий с этим не считаются и делают на этом свою твердолобую игру под легендарным лозунгом Нины Андреевой («Не могу поступиться принципами!»).
Элементарное стремление к адаптации, пройдя через повторение схожих ситуаций, сводится у всякого животного к выработке ряда условных рефлексов, ибо ленивая, по определению, природа, идя по пути наименьшего сопротивления, снабжает нас оптимальным набором защитных реакций, которые, к радости искателей несчастий, вырождаются в окосневшие стереотипы — в анахронизмы, заслоняющие от нас живую, изменчивую реальность, новые, возможно, более спасительные и эффективные решения, какие были нам доступны и прежде, но мы, одержимые расковыриванием давно прошедших бед и обид, не увидели их ни тогда, ни теперь.
Таким образом, двойная слепота ведёт к двойному итогу. Во-первых, она делает всё более бесполезным и бессмысленным избранное когда-то решение и всё более безнадёжной общую ситуацию. А во-вторых, растущее ощущение дискомфорта вкупе с глупой убеждённостью, что в мире может существовать только один-единственный выход из сложившейся ситуации — с удвоенной энергией (достойной лучшего применения) продолжать тянуть ту же резину, что и прежде. И чем упорнее, чем старательнее вы продолжаете ту же свою привычную игру с судьбой, чем дольше вы продолжаете нудить свою старую песню в том же духе, тем глубже и безнадёжнее погружаетесь в трясину того же самого несчастья, какое вы взрастили своими собственными руками.
Упорные искатели несчастной жизни приходят к этому рано или поздно. Психологи называют результат такой игры с прошлым неврозом.
