I   У нелюбимого мной Брюсова   бывали гениальные забросы   из ложа антики Прокрустовой   в пучину нынешних вопросов.     И не в стихах, а в тех заметочках   в необязательной манере,   где он мечтал о человечестве,   что к Марсу полетит, к Венере...

II   Гагарина, спустившегося с трапа,   идущего докладывать сатрапу,   как шаг целенаправлен и широк,   но поразил — развязанный шнурок!     При каждом шаге с правого ботинка   тот порывался то ли в облака,   а то ли к нам, к отвязанному рынку,   где снова будто средние века…     Деталь, что не придумаешь нарочно,   из хроники той, полувековой,   она легла меж будущим и прошлым   живой анекдотической канвой.

За неделю до Великого Поста   православные гуляют и поют:   это — Масленица, бегство от Христа,   отдых от Его простых суровых пут.     Это сладкое предвестие свобод   от метельных непогод и холодрыг,   изо льда анабиозного исход   и слепой капельно-птичий переклик.     С неба солнца ослепительнейший блин,   пробиваясь из опары облаков,   нас умасливает так — за бликом блик   точит звенья наших внутренних оков.

Много ли, Господи, надо,   чтобы героя награда,   как бандюгана засада,   не обошла стороной,   чтобы святые обеты   преображающим светом   преисполнялись не где-то   там, за последней чертой?..     Не говорю о Нагорной   проповеди, но в загробный   статус слуга ваш покорный   верил до самых седин:   чуял по-детски, что чудо   дремлет всего лишь под спудом   наших обид, пересудов   и повседневных рутин.     Годы прошли, как в тумане,   стал увязать я в обмане   и сомневаться, в чём ране   был я уверен вполне…   Но, слава Богу, недавно   ногу сломал я — обидно,   только одно и отрадно —   я изменился, зане     травма — не только мучитель,   но и отличный учитель,   базовый перекроитель   приоритетов людских…   Что-то я понял такое,   что стихотворной строкою   не рассказать, но, не скрою,   я воскресенья достиг…

По утрам, совершая пробежку,   и потом, продолжая свой день,   я не жалую лишнюю спешку,   но не жалую также и лень.     В меру веры и сил потихоньку-   помаленьку судьбину верша,   я варганю свою работёнку,   для которой рождалась душа.     В знаменитости, правда, не вышел,   хоть бывал и могуч, и остёр,   неплохие вынашивал вирши,   но писал исключительно «в стол».     Впрочем, я издавался порою   в буйных зарослях «братских могил«,   но станок Гутенберга, не скрою,   ко мне явно не благоволил.     Был не слишком напорист, выходит,   и была моя пасть не горласта,   коль напрасно убогим тихоней   по редакциям годы прошастал.     Но с годами порядком обрыдло   мне согбенным просителем быть:   если даже я быдло, то быдло,   каковое нельзя загнобить.

Весь день Сурка по крыше долбят

из жилконторы мужики:

долбили б, что ли, лучше по лбу

себе, да, видно, не с руки!..

Завалы снега и сосули

сшибая с верхотуры вниз,

долбают, дабы не заснули

мы в глубине своих кулис.

Глухим предвестием событий

китайского календаря

долбите, милые, долбите

по льду былого января!

Февраль, нагрянувший намедни,

он Ницше, может быть, сродни,

что говорил, пока был в тренде: —

«Того, кто падает, толкни!»

Ещё он нам накуролесит

и наваляет — ей-же-ей!

Бывали месяцы кудесней,

но не было блажней:

таких изменчивых и шалых —

то в раж, то в кому, то в кумар

легко впадающих на шару —

не знает даже дошлый март!..

2.02.2011

Я — не тело, я — не ум,

я — свидетель, созерцатель,

что свободно, наобум

констатирует: — Создатель,

есть Он где-то или нет,

это Инопланетянин,

что за ниточки тенет

нас, беря за душу, тянет, —

хоть наставить всех землян

жить путём благим, пригожим

не способен Он, Свой план

воплощая в нас, быть может…

А  быть может, мы одни,

сиротинушки вселенной,

и от сутолоки бренной

вовсе не защищены…

Может, инопланетяне —

эгоисты, как и мы,

и дорожки их местами

примитивны и прямы…

В общем, тут, на свете здешнем,

нам известно с гулькин нос

и заведомо потешны

(а в итоге — безутешны)

наши выводы, of course...

Ясно только — неслучайно,

зреет в нас не спрохвала

неземная изначально —

высших ценностей скала!