Я встречаю восход молодого светила в диком поле за городом и на бегу, и во мне просыпается вешняя сила, на которую я положиться могу. Я не знаю, кто я, когда я выбегаю на предутренний холод собачьей тропы, ведь и смутное небо, земли достигая, не уйдёт предначертанной свыше судьбы. Мы — всего лишь безличные силы природы, волновое кружение вышних программ, подневольные отпрыски сонной свободы и простора, открытого диким ветрам…
В день всероссийского бега вышел и я на тропу, но земляки мои, видно, видели это в гробу. В поле за улицей Мира, вдоль нефтетрубы на Рязань бегал себе сиротливо, как отщепенец Тарзан. Четвероногих питомцев здесь выгуливают иногда собачники местные наши, у коих своя тусовка, своя среда. Эти места — лафа для кроссмена: вышел из дома, и вот — в делах своих можешь создать перемену и растрясти живот… Мы — не в Москве, где живую природу надо ещё поискать, где неизвестна ни городу, ни народу нашенская благодать. Оказывается, то, что имеешь, — это и есть твой рай, где ты царишь, богатеешь, умнеешь, сколько его ни хай!
На закате с другом (которого во сне я знал, а сейчас то ли забыл, то ли никогда и не знал, то ли его знал, но не я, а тот, кто был в этом сне на моём месте; во всяком случае, помню только, что был он, этот друг, маленького роста, деловитый и ловкий) бредём лениво по крутому берегу реки — отдохновение, прохлада… Вдруг заяц пробежал вдали — я на него показываю другу… Незаметно добредаем до группы суетящихся у старинных автолюдей: оказывается, готовится ралли, в каждом экипаже должно быть два человека, но обязательно разнополых. Кстати, мол, есть свободные машины: если, — говорят нам, — найдёте себе женщин, можете принять участие, но надо поспешить, времени, мол, почти не осталось… Мы собираемся куда-то бежать — искать себе напарниц. Но тут, на наше счастье, мимо продефилировали две милые девицы — мы (инициатива исходила от моего юркого друга) тут же приглашаем их на ралли, они нехотя соглашаются… Мы прыгаем в авто (с открытым верхом) и мчимся вперёд… Тут необходимо добавить, что к авто придавалась ещё пара лошадей, запряжённых в карету… Проехав очередной этап, останавливаемся на ночлег в живописном месте — лужок, роскошные деревья… Расслабление, отдохновение, блаженная прохлада…
С самого начала моему маленькому другу достаётся девушка получше, а мне похуже… Но здесь, на привале, я понимаю, что доставшаяся мне девушка всё-таки лучше другой и что именно она — моя любовь и судьба: мы обнимаемся и целуемся в карете. Она (девушка) чудесно пахнет свежестиранными пелёнками. Но лицо её закрыто тонкой чистой тканью, через которую я её и целую… Дело близится к совокуплению, но я, опасаясь прихода наших друзей-попутчиков, что бродят неподалёку, его не допускаю…
Тут ралли неожиданно возобновляется — мы бросаемся к своему автомобилю. Я проверяю воду в радиаторе, завожу ручкой двигатель… Но медлю, думая: может, лучше нам всё-таки ехать на лошадях?.. Но нет — мы едем на авто: соперники наши, кстати, давно уже в пути, они далеко впереди нас, и мы торопимся их догнать. Мимо проносится машина с инспекторами, которые заподозрили нас в том, что мы-де не настоящие гонщики, что мы хитроумная подмена, — но мы и сами знаем, что мы не настоящие…
Я на службе у некоего лощёного хлыща в эффектном костюме и шляпе стиля 30-ых годов — он брезглив и высокомерен, за человека меня не считает, да вдобавок ещё и шпион (агент). Мы скрываемся с ним в дряхлой, зачуханной гостиничке, напоминающей то ли казарму, то ли бывшую конюшню (с толстющими, однако, кирпичными стенами). Закрываясь от меня, хлыщ торопливо звонит кому-то по телефону… Потом, полёживая на кровати, лениво закуривает и вдруг неожиданно бросает мне пепельницу — я ловлю её и вижу, что это вовсе не пепельница, а дряхлое разбитое зеркальце в старой металлической (то ли медной, то ли латунной) оправе…
Потом слышу стук в дверь — иду открывать: явился некий виртуальный агент нашего гипотетического противника, замаскированный под маленький огненный шарик, висящий на уровне головы, который произносит для отвода глаз какую-то нечленораздельную ерунду и исчезает… Мой хлыщ выпрыгивает из кровати и бьёт тревогу — мол, этот коварный агент мог нам незаметно подбросить что-нибудь опасное… Мы торопливо обследуем гниловатые щелистые полы и на крупные щели… Потом у нас в комнате сам собой загорелся кусок пола, и мы никак не могли его затушить, а когда затушили — он начал проваливаться — образовалась дыра, которая всё росла и росла… Потом появились вдруг две милые дряхлые старухи, у которых, мол, бессонница (а дело происходит ночью) и поэтому они начинают носить к нам лопатами небольшие кучки жидкого бетона и заделывать им нашу половую дыру (старушками командует строгая и рослая, прямая как палка, матрона-администратор) — работают с шутками и прибаутками. Заделав прореху, говорят: «А теперь надо китайской лопатой пристукать»… Появляется большая дюралевая совковая лопата, подобная тем, которые обычно предназначаются для уборки снега, — старухи пристукивают, приглаживают ею только что забетонированную ими дыру...
Лечу на дьяволе верхом, а дьявол сей — с ножом в руке, который, выставив вперёд, сей чёрт грозится применить, коль помешают, мол, ему — лететь куда-нибудь вперёд, вопить и петь, разинув рот… Дьявол сей — кургузый, юркий и хулиганистый мужичок в телогреечке — невесом и лёгок, як пушинка, добродушен, весел, незлобив…
Столы в аудитории, в конце которой какие-то литературные журналы на стульях лежат, а у меня был какой-то другой — свой — литжурнал, но он пропал куда-то, я его ищу, а мне предлагают эти другие, но я отказываюсь, иду ещё дальше, в дальний конец, где два пацана у батареи прячут некие тайные журналы и книжки: эти пацаны меня неправильно поняли и дали вместо журнала старинную драгоценную книжку некоего Вайаля-Пушкина — я её открываю, листаю… Тут же — странный киоск с какими-то необычными книгами…
В летнем лесу (лес — светлый, ясный, воздух прозрачный) — три индейца в серо-белых (то ли хлопковых, то ли льняных) робах и с перьями (по одному перу у каждого) в головах судят меня за что-то (индейцы заменяют того, кого я вроде бы не должен видеть): но вместо страха во мне покой и умиротворение.