Август 1

Кризис художественности? (II. 71-76) — НОВАЯ ЖИЗНЬ

alopuhin

Нет, но сколько ещё хрстианского смирения требуется от вашего покорного слуги, когда эти рыжие ребята ползают уже буквально по его (моей) посыпанной пеплом главе?!

Даже вот Лев Николаич, забывшись однажды, прихлопнул же ведь на собственном, всемирно известном, лбу бедную комариху, позарившуюся на его вегетарианскую кровь, кровь великого мыслителя и махатмы, на что, помятуя о теории непротивления злу, не преминул лукаво посетовать присутствующий при сём ехидный г-н Суворин

Вот я бы посмотрел на Льва Николаича, попади он в мои условия, где воочию наблюдаю я плоды незабвенной теории: ведь шестиногие ребята оборзели не по какой-нибудь там неведомой причине, а сугубо пользуясь только лишь миролюбием и незлобивостью всё того же вашего покорного служаки, что при желании мог бы, пиша сии мелкие (никому не нужные) штучки и практически от этого не отвлекаясь, затягиваться сигареткой и обычной мухобойкой нехотя прихлопывать там и сям обильно ползающих blatt’ов (лат.)… Но, во-первых, у меня нет (и никогда не было) мухобойки, а во-вторых, я, может быть, учусь быть примерным христианином, или же так — я хотел бы жить в гармонии с природой, и ещё — без этих весёлых ребят мне было бы совсем одиноко и пусто (и о чём бы тогда я писал в этих своих, никому не нужных, записках?)…

                                                                                                                                  8.09.93 (16-06)

Кризис художественности?.. Но — редкий случай — я капитально простудился: кашель, чих, то хлюпающий, то заложенный нос (по-осетински, между прочим, фынц) и прочее, что в таком случае полагается… Но курить не бросаю — благо, спасают старые заготовки табака — делаю мастерские козеноги, что при простуде, между прочим, курятся терпимее всяких там сигарет, хоть с фильтром, хоть без, тем более, что у меня в настоящий период моего бытования нет ни тех, ни других… Горячее молоко (das Milch) попиваю…

Включил маг с кассетой «ДДТ»: Юрий Шевчук — красавчик! Его хрипатый прорыв — сквозь трагедию — к солнцу, катарсису… Он учит мужеству быть счастливым. На окультуренном стыке русского рока и попсы… А БГ выпустил новый альбом «Рамзес IV», где пытается выйти на чистую музыку, чистый эстетизм, психоделизм, но… но прежний БГ не даёт ему вырваться в чистый космос, хватает за ноги, тянет назад (это, впрочем, естественно, нормально, это ненасильственный процесс, движение, не хочется говорить «эволюция«)…

                                                                                                                                   8.09.93 (18-00)

Не кризис художественности, а, пожалуй, коррекция, а то и смена художественных ракурсов…

Вот напечатают где-нибудь, к примеру, эти мои (никому не нужные) штучки-дрючки, и дядя какой-нибудь скажет (аль тётя): это что же такое? Моложавый автор входит в литературу дневниками и мемуарами? Или, может, это записные книжки?… Нет, скажу я, дядя (аль тётя), это, дескать, ракурс такой, вполне, мол, художественный. Это — «даль свободного романа«, это жил да был я, такой-сякой, средь тараканов и друзей, на поприще любви и безнадёги, это чуть ли даже не торовский «Уолден», «Жизнь в лесу», отчасти даже, может, «Моби Дик» (кстати: Изосим рассказывал, как нашёл однажды у себя дома огромного таракана-альбиноса — вот он, Моби Дик нашей городской цивилизации!)…

Встряхивание, тормошение, освежение приёмов мысле- и формообразующие структуры. Всякий из нас, в общем-то, совершает свой собственный сдвиг по фазе… Шаг влево, шаг вправо… Попытка рвануть за колючку, за флажки… Метафизика опять же. С её планетарным охватом…

Между прочим, Ерёма назвал своё издательство «Моби Дик»…

                                                                                                                                   8.09.93 (18-53)

Ехидный Вс.Некрасов, «завёрнутый» К.Кедров (с Е.Кацюбой), слюнобрызгающий Д.А.Пригов, захлебнувшийся В.Сорокин и др. — всё-таки славные они все ребята, лётчики-испытатели, работники языка, лабораторники-ёрники, которых охаять всякий может (и горазд) — по настроению ли, по эстетической ли чуждости, аль почему ещё… Но всякий творец уж тем хорош, что собственную веху, собственный — именной — костыль загоняет в пространство искусства, каковой потом в процессе социально-исторического электролиза покрывается золотом, серебром или медью — чем угодно…

А провокация, эпатаж? — что ж, это обычный художественный приём, жест, призванный раззадорить сонное внимание индифферентного читателя.

                                                                                                                                      8.09.93 (20-08)

Или вот Лидия Яковлевна Гинзбург (Царствие ей Небесное). Разве её блокадные записки — это только дневники? Впрочем, никто уже, кажется, не спорит, что это документальная проза, проза non-fiction. Но какова степень её художественности и в чём она? В точности деталей, в своеобычности ракурса, в интеллектуальном запасе, глубине авторской личности? Скорее всего — всё вместе. И ещё, знамо дело, то самое «чуть-чуть»…

Ну да, стародавняя дискуссия обо всём этом вспоминается. Но сегодня эта проблема, получив новый сдвиг по фазе, получает некое иное освещение.

А Монтень? А поздний Олеша?.. Перегородки между жанрами, они всё-таки достаточно условны. Условность липнет к условности и получается в итоге чистейший Витгенштейн… Да… Пущай критики разбираются. Не наше это дело.

Или вот ещё одна Яковлевна — Надежда Мандельштам…

Вот это были женщины! (Когда они умирают — такие!! — это кажется особенно нелепым: уж их-то, думаешь, за что?)

А монографии Льва Николаевича Гумилёва (мир праху его) — чем не романы?..

                                                                                                                                          8.09.93 (21-29)

Судьба есть структура.  Своего рода кристаллическая решётка (шаг влево, шаг вправо)… Сложнейшая структура всякого человека составлена из множества субструктур, как-то: вселенские, космические, планетарные, инкарнационно-наследственные, физико-геометрические, химические, полевые, энергоинформационные, биологические, исторические, социальные, психические и многие, многие, многие другие (и несть им числа).

А посему «куда ж нам плыть» — нам ли сие решать?..

                                                                                                                                          8.09.93 (22-10)

Июль 30

Игрок Изосим… Изабелла Юрьева…(II. 67-68) — НОВАЯ ЖИЗНЬ

alopuhin

Изосимигрок по рождению (игроками не становятся, игроками рождаются): пристрастился к игровым автоматам на Казанском вокзале, особенно к одному из них, ибо норов его изучил, взнуздал и склонял уже на свою сторону, выигрывая всякий раз уже сотнями тысяч российских рубликов, чем привлёк к себе внимание воротил вокзального рэкета, которым временами слегка отстёгивал на мелкие расходы и с которыми в конце концов скорешился ввиду редкого своего таланта, вдобавок же его, Изосима, кавказские привычки и замашки («здесь тебе не тут«) сыграли здесь свою, прямо скажем, не последнюю роль.

Но особенно его, как он говорит, поразила сложная иерархическая структура закулисной вокзальной жизни. Кого там только нет!.. Семи-восьмилетние беспризорники и на редкость деловитые подростки на побегушках у своих хозяев, нищие, калеки, бомжи, алкаши, наркоманы, продавцы телефонных монет и жетонов, газет, порнографии, контрафактных алкоголя, пива, сигарет, наркотиков, шмоток, многих других товаров (вплоть до автозапчастей), мелкие воришки и респектабельные воры, спекулянты билетами и услугами, бомбилы (водители частного извоза), грузчики и прочие мелкие вокзальные служащие с их внештатными посредниками-прилипалами, содержатели подпольных притонов и гостиниц, проститутки и их дородные «мамки», с потрохами купленные менты

И всё это сплетено в единую непотопляемую систему, которая дышит, живёт, ширится, разрастается, укрепляет день ото дня свои всё более и более сплочённые ряды

«Фантастика… никогда бы не подумал, — говорит Изосим, — это целый огромный мир«…

                                                                                                                                   7.09.93 (20-59)

«Жалобно стонет ветер осенний«, — поёт из приёмника Изабелла Юрьева (Изабелла Даниловна), которой сегодня исполнилось некоторое количество лет (сколько именно, об этом приёмник вежливо умалчивает).

А вот теперь — «Мы странно встретились и странно разойдёмся»… Что-то про «наш роман«, который закончен, про красоты и чудеса «далёких дивных стран», а потом — «и вдаль бредёт усталый караван«… Ах, этот манящий, этот экзотический караван

Другая песня — «Белая ночь, милая ночь, светлою мглой здесь нас укрой»…

А вот и коронный номер — «Саша»: «Саша, ты помнишь наши встречи в приморском парке на берегу, Саша, ты помнишь тёплый вечер, весенний вечер, каштан в цвету? Нет ярче красок нигде и никогда, Саша, как много в жизни ласки (? — А.Л.), как незаметно бегут года«…

Все эти слова довольно случайны, подогнаны друг к другу кое-как, наспех, но, но… Да, снова это самое непонятное «но»…

Ещё очень (даже больше, чем очень) люблю, как это делают Пётр Лещенко, Алла Баянова (год назад удалось попасть на её сногсшибательный концерт в театре эстрады)…

                                                                                                                                         7.09.93 (21-10)

Июль 28

Наденька-3 (II. 61-65) — НОВАЯ ЖИЗНЬ

alopuhin

Наденька-3

Ну вот. Поругался с любимой. Зарядили дожди. Кончился сахар. Кончился хлеб. Перебои с водой. После вчерашней бани осталась бутылочка пивца — не спеша распечатать, наполнить до краёв железную кружку, медленно смаковать, вслушиваться в шипенье оседающей пены, закурить остатнюю примину, жизнь, на что ты мне дана, мысленно повторять, всё хорошо, всё хорошо, отлично, всё о’кей, и гут, и даже бессер, что за окном занудные дожди, то это даже очень интересно, мы со своими круглыми глазами, мы сами по себе, мы пиво пьём и курим сигаретку, мы годы переводим на говно, мы знаем цену тихому безделью, мы стройки века славили трудом, мы ненавидели, любили, мы мечтали и танцы танцевали под луной, теперь мы пиво цедим неторопко и курим сигаретку не спеша…

                                                                                                                                                  6.09.93 (11-10)

Лета ведь почти и не было, а тут вдруг бабье лето, прощальное, дескать, тепло, а какое оно прощальное, когда прощаться приходится со сплошными дождями занудными: картошка и лук напитались водою в земле и заживо гниют… Тоска-а…

А талантливый Юрик С., как следует из его письма, умотал на Сахалин от семейных забот и творческого застоя, работает на рыбзаводе, ночью выходит на океанский берег, смотрит на волны, на яркие звёзды, думает ни о чём, дозревает, подзаряжает свой нутряной аккумулятор

А я здесь — никуда не уехамши — в очередной меланхолии, очередную пустоту пережидаю

Вот и опять дождина зарядил. А мы что? Мы ничего. Ещё живём. Хлопаем глазами…

                                                                                                                                                    6.09.93 (13-58)

Опять началась подписная кампания. Но всеобщий газетно-журныльный ажиотаж уже сошёл на нет.

Страшно вспомнить, где-то в конце восьмидесятых я выписывал 12 газет и 24 журнала — почтальоны, бедняги, плевались и чертыхались, ежедневно таская мне кипы и ворохи всевозможных периодических изданий…

А я, впав в болезненную зависимость от их визитов, чувствовал себя хроническим алкоголиком, будучи не в силах освободиться от ежедневного заглатывания огромных порций мерзкой правды и многих и многих других правильных, и сомнительных, и мелких, и глубоких, и больших, и малых, и красных, и белых, и всяких прочих мастей — суждений, статей, очерков, материалов, исследований, рассказов, повестей, романов и стихов…

Какое же это было через несколько лет счастьенаплевать на всё это изрядно сивушное пойло и взглянуть наконец на мир ничем не стеснёнными — трезвыми — глазами…

                                                                                                                                                      6.09.93 (17-45)

По маяку грассирует Вертинский. Случайное эхо навеки сгинувшей эпохи… А вот теперь какой-то рок кровавый — хрипато визжащие голоса. Подзаработать надобно на водку и консервы. Сочинить что-нибудь относительно грандиозное. А потом — влюбиться в очередной раз. И снова твердить, что вся-то жизнь моя тебе одной принадлежит, и гнать стихи расхристанным аллюром… Потом опять — апатия и смерть очередная. И всё сначала снова начинать. Сочинить. Влюбиться. Распрощаться. Напиться. Уснуть и видеть сны. Воспрять. Опять. Глядеть на деревья и облака, беседовать с бродячею собакой, обниматься со случайным, но добродушно краснорожим алкашом, молчать и петь, разговаривать речи, рыдать над старинным романсом, постричься наголо под бритву, дожить до летнего тепла, проснуться и петь, и ничего не ждать, и жить, и жить, и жить…

И вся-то наша жизнь есть борьба.

                                                                                                                                                         6.09.93 (18-57)

Честно: литературу в грош не ставлю. Но бросить — пока — не могу. Не знаю почему — но не могу. Может, это просто привычка. Вполне возможно. Не знаю. Но — не ставлю ни в грош. Пустопорожняя трепотня.

Другое дело — музыка. Тут просто нет (и не может быть) никаких слов — только звук, чихающий на утилитарные человеческие смыслы, овладевающий смутными стихиями так легко и вольготно, как слову и не снилось никогда.

Литература — она если и не в рамках, то всё равно только на грани, не более того, а Музыка — она всегда за, всегда над, она и есть сама стихия, одновременно объемлющая собой всё и вся и не объемлющая ничего, она одновременно — и средство, и цель, она самое бессмысленное из всех искусств, а значит — единственное настоящее искусство, потому что истинное искусство — это преодоление всего слишком искусственного и слишком человеческого…

Когда-нибудь (и недалёк тот час!) испишучь — вернусь в музыканты, стану музыкой вольготной…

                                                                                                                                                          6.09.93 (21-42)

Июль 27

Ждёшь одного, а сбывается другое (II. 57-60) — НОВАЯ ЖИЗНЬ

alopuhin

Мартин Хайдеггер: «Когда мы ждём, мы оставляем открытым то, чего мы ждём«.

А когда оно (то, чего ждём) сбывается, т.е. становится слишком конкретным, подробным, разнообразным, сложным, мы начинаем сомневаться, а того ли мы ждали

То, чего ждёшь, — там, далеко, абстрактно, обобщённо, упрощённо, целостно, непротиворечиво

То, что сбылось, — уже здесь, рядом, уже многоруко, раздроблено, неоднозначно

Трудно быстро изменить оптический фокус

Но всё равно ведь — ждёшь одного, а сбывается всегда другое, таков закон: мысль о предмете и сам предмет — это ведь не одно и то же.

2.09.93 (00-41)

По поводу тараканов пришлось поднять спецлитературу. Они, оказывается, слышат значительно лучше нашего брата, каковой мог бы даже позавидовать ширине спектра воспринимаемых ими частот: от инфразвука (7-8 герц) до ультразвука (40, а то и поболее килоГерц), а слышат они и вправду не чем иным, как своими длинными и ушлыми усами…

А фасеточный зрак их — близорук.

                                                                                                                                           3.09.93 (17-27)

Письменного стола никогда не было. А теперь уж, может быть, и не надо: уж как-нибудь перекантуемся до смертного часу — авось привыкшие. Все до единой сказки на колене писаны: не оттого ли в них углядишь иногда непристёгнутый привкус бомжового быдлизма, аль пофигизма раскардаж?!.

                                                                                                                                            3.09.93 (17-42)

Это ж надо — Изосим ни разу в жизни не был в бане, в парной! Но вчера удалось-таки наконец его туда вытащить — чуть ли не силком…

А обретши чистоту и полётность души и тела, ублажившись ядрёным пивком, остаётся одно — глядеть на мир, на ещё зелёные деревья, на ещё весёлых ничейных собак и кошек, на устало-остылое бабьелетнее солнышко бесцельным взором поэта и младенца, остаётся обрести покой и волю, и воспарить над жизнью и над смыслом ея, которого нет…

                                                                                                                                              6.09.93 (09-58)

Июль 26

Жизнь моя — не гоголь-моголь (II. 54-56) — НОВАЯ ЖИЗНЬ

alopuhin

Моя простодушная искренность зачастую приводит в тупик окружающих людей, многим из которых она вовсе не нужна (и это нормально); но здесь я ничего не могу (и не хочу) с собой поделать…

Убей меня, но я скажу из гроба, что жизнь, пусть даже смерть её перебивает (облагораживает), но всё-таки она (мне это ясно, как ясна простая гамма) — наивна и прекрасна... А что до хлама — пусть его… оставим хламу — хламово, а сами будем постигать вечернюю чудесную улыбку простых вещей, несуетную пустошь тишины и вод предвечных глубину…

Пророкам и борцам оставим их стенанья. Будем жить и дышатьлегко и просторно.

Оставим притязанья — суетливым. Наше милое малое — всегда с нами. И в этом — наша сила, в этом — исход.

                                                                                                                                                    1.09.93 (17-07)

Всё на самом деле значительно проще и веселее — мы сами многое накручиваем, заморачиваем…

В старости, в тюрьме, на необитаемом острове, на войне, перед смертью — любой человек начинает понимать, что истинная ценность жизни заключена в самых простых, и даже примитивных, вещах: небо, дерево, трава, стол, стул, стакан чаю, хлеба кус, тепло, свет, простодушие, сердечная благость, покой и воля неспешного созерцания…

Успокойся, вслушайся в себя, пойми чего ты хочешь… Ничего никогда не поздно. Опаздывает только тот, кто спешит, суетится, мельтешит, торопится урвать… А урывать ничего не надо — всё будет дадено в свой срок тому, кто спокоен.  А спокоен тот, кто честен и чист.

                                                                                                                                                       1.09.93 (17-45)

Вот, Николай Василич изнасиловал свой стихийно-творческий аппарат, свернул себе (ему) шею. Да и Лев Николаич тоже. Сие — не гоже... Кто ещё?.. Маяковский, Пастернак… Фадеев… А аппарат сей хрупок, нежен и нежного же требует к себе отношения. Ремесло-то ремеслом, но для себя я понял — ежели что не идёт, осторожненько (сам) отойди в сторону, займись другим… Доверься Богу — Он приведёт куда назначено тебе, ты лишь прилежный полупроводник, а своеволие твоё — иллюзия подростка; художник зрелый, если надобно (Ему), умеет замолчать на годы, что равносильно смерти для него, поэтому иной, когда с ума не сходит, буквальной смерти предаёт себя поспешно (Рембо, Ван-Гог, Есенин, Маяковский, Цветаева, Пушкин), душа его смятена становится, верх и низ его сбиваются в кашу, в гоголь-моголь

                                                                                                                                                         1.09.93 (21-52)

Июль 26

Выход за пределы [10.05.1999 (132)] — НОВАЯ ЖИЗНЬ

alopuhin

«…где нет закона, нет и преступления» (Рим.,4:15). Ср.: «Когда все знают, что добро является добром, то вот и зло» (Дао дэ цзин, 2). Заяц, преступивший границу, за которой ждёт его капкан охотника, становится пре-ступником, острую необходимость в котором испытывает именно охотник, назначивший ему сию границу.

В одни времена — одни законы, в другие — другие. Закон (мораль и право) — не механизм добра и роста, а механизм власти и страха. Хочешь добра и света, свободы и веры, взрасти их в собственной душе — сам, собственным ненавязчивым усилием: для себя самого, в обыденном и малом хотя бы; превозмогай, познавай себя для себя невзначай и ненароком, а не натужно и напоказ, и уже только этим сослужишь добрую службу и другим.

Освобождение есть выход за пределы известного.

«Ибо не законом даровано Аврааму, <…> но праведностью веры» (Рим.,4:13).

Июль 25

Всякий сроден своему (II. 51-52) — НОВАЯ ЖИЗНЬ

alopuhin

Тринадцать лет мы знакомы с Изосимом, и вот только сегодня он (в свои 36 лет) с моей подачи впервые узнаёт, что он, оказывается, классический левша, узнаёт совершенно случайно: ночью приехал из Москвы с оторванным со стороны шеи погончиком на левом плече своей лёгкой курточки, но по запарке этого не заметил. А утром я спрашиваю у него, ты что, носишь свою сумку на левом плече? Да, отвечает, на левом, а ты что, разве не на левом? Нет, говорю, на правом, ведь я правша… И выяснилось, что ехал он в переполненном вагоне метро, где его тискали и дёргали, а сумка висела на левом плече, тогда-то, скорее всего, и оторвали ему погончик. Но оказывается, что и толчковая нога у него тоже левая, и сигарету он держит в левой руке… Вот только в детстве его усиленно приучали держать в правой руке и ложку, и ручку, хотя до сих пор (и я всегда это за ним знал) пишет он неловко и медленно, и авторучку сжимает аж четырьмя пальцами, а занимаясь литературой и даже уже работая журналистом, всегда жаловался на трудность, неорганичность связи между мышлением и письмом… Да ведь и сын у него тоже, оказывается, левша — унаследовал отцовские гены! А сам отец только сегодня догадался, что он есть самый настоящий левша, а я ему по этому поводу замечаю, что надобно тебе теперь срочно возобновить природное главенство левой руки, надобно снова стать полноценным левшой, чтобы сознание твоё избавилось, наконец, от тяжёлой борьбы с телесной своей оболочкой, жизнь твоя, говорю, станет тогда более гармоничной, многие проблемы исчезнут сами собой, да и здоровье, кстати, может значительно поправиться, и личная жизнь, и всё остальное…

                                                                                                                                                                               31.08.93 (12-33)

Вот, вот она снова, эта разлучная, жухлая, смертью дышащая осень вгоняет сирые мозги в тотальный человечишкин сантимент

Конечно, новая художественность, то бишь попытка иной оптики, ракурса, масштаба… Хотя… Во многом это всё-таки чушь собачья — каждый автор, то бишь художник, собственную художественность ваяет (хотя и не без притяжения-отталкиванья относительно каких бы то ни было ориентиров)

Всякий сроден своему: к чему тянет, что хочу, то и ворочу, а как ворочу — а вот так ворочу, верчу, ворчу, бормочу что-то там такое ерундовское, а не хотишь — не читай.

                                                                                                                                                                                  31.08.93 (20-16)

Июль 21

Наденька-1 (II. 41-43) — НОВАЯ ЖИЗНЬ

alopuhin

Славная Наденька Ш. кормила меня презентационными бутербродами, и я, польщённый лукавой её лестью и многочисленными расспросами, рассказывал ей историю своей жизни и своего мировидения…

Но самое странное заключается в том, что основным знаковым символом, пронизывающим всю эту мою изрядно, в общем-то, сумбурную болтовню, явилось одно слово — физика. Нет, я. конечно, всегда знал, что слово это значит для меня нечто куда большее, чем оно значит в действительности… Но тут я вдруг (как это обычно у меня и бывает), как бы услышав себя чужими (хотя в данном случае и не совсем чужими) ушами, наиболее голографически осознал, что слово это не просто слово, а мой, достаточно уже созревший, термин (родился-то он давно, а вот созрел только теперь).

Физика… Да: порядок вещей и связей.

                                                                                                                                                 23.08.93 (23-45)

Очередной кризис индивидуального творческого мировоззрения. Ищу новые подходы. Новые полюса. Ориентиры. Но… Облазил сегодня ключевые книжные точки Москвы. Целых два часа шерстил книжный салон «19 октября» на Полянке (1-ый Казачий переулок), где собрана самая, можно сказать, «сливочная» литература, но нет, ничего для себя на сегодняшний момент подходящего не нашёл — ушёл с пустыми руками и унылой башкой. И в других магазинах ничего не унюхал такого, что хоть как-нибудь потрафило бы моим бессознательным внутренним позывам… И уехал бы сегодня ни с чем, если бы не урвал с развала издательства «Гнозис» (что у «Прогресса» на Зубовском бульваре) «Дао Дэ Дзин» товарища Лао Цзы: это я ещё пока могу читать, и даже смаковать узнавательно... Дао. Природа вещей. Порядок вещей. Физика Дао. Дао-физика. Дао. Да. Остаётся делать Дао. Да. Дзуйхицу.

                                                                                                                                                     24.08.93 (23-50)

Не особливо озабочен я тем, чтобы читателя развлечь — немало тех, кто способен и призван делать это куда как лучше меня, для которого литература не цель и не средство, а, скорее, мера молчания, а если и средство, то такое, каковое споспешествует разве что вялотекущей борьбе с текучестью кадров, ускользающих из рук, аки влажные юркие рыбы…

Литература — это, может быть, привычка к особого рода психологическим напряжениям и разрядкам, которая (привычка) становится попросту образом жизни. Кто уже привык, втянулся, тому уже не выбраться. А дело-то это, в общем, во многом довольно нудное. И во многом же, конечно, неблагодарное — последнее, впрочем, являет собой, как ни странно, обстоятельство достаточно благотворное: корыстолюбцы постараются найти занятие повеселее и повыгодней.

                                                                                                                                                       25.08.93 (00-20)

Июль 20

Судьба и случай (II. 38-40) — НОВАЯ ЖИЗНЬ

alopuhin

Судьба и случай

Любовь — абстрактное, ничего по сути не объясняющее слово. Не любовь — а внутреннее узнавание, нежданно-негаданное совпадение психофизических ориентаций, отсюда — непроизвольная улыбка, радость. Победа над смертностью, печальной временностью собственного, сугубо индивидуального, существования — ты продолжаешься, умножаешься и закрепляешься в ином виде, ракурсе и роде, и тем больше продолжаешься, умножаешься и закрепляешься, чем больше сам продолжаешь, умножаешь и закрепляешь в себе психофизическую сущность любимого тобой человека, — то есть процесс этот в идеале равновзаимообразный. А в основе своей — неразумноподсознательный. Интуитивный.

У нас с Н. произошло то, что называют обычно любовью с первого взгляда: мы узнали друг друга сразу, стоило только заглянуть в глаза… Ёкнуло сердце и произошло то самое уверенное совпадение, западание друг в друга наших внутренних шестерёночных колёсиков…

Как бы потом ни сложатся наши отношения в практической жизни, совпадение уже случилось, узнавание произошло — и живёт оно уже собственной независимой жизнью, имеет свою энергетическую структуру и судьбу…

                                                                                                                                                                      20.08.93 (13-50)

И значительное произведение, значительный автор могут остаться никому не известными, если не ввести их в культурный обиход: многое здесь зависит от случая, культтрегеров, критиков, редакторов и прочих заинтересованных в искусстве энтузиастов.

Как ни крути, а в сфере искусства тоже есть (и была) своя конъюнктура спроса и предложения: как и когда подать на стол пресыщенного читателя (зрителя, слушателя) то или иное произведение — от этого в немалой степени зависит схавает ли он это самое, а если и схавает, то с каким успехом…

Сии штучки корябаю часто на глазах гостящего у меня Изосима (дружка с северокавказского Моздока)… И вот говорю ему сегодня утром, ты ведь, говорю, знаешь, у нас ведь как, хороший писатель это мёртвый писатель, так вот, неплохо бы, говорю, дескать, сварганить эдакую мистификацию: принести эти самые мои мелкие штучки в некую солидную редакцию, представиться промежду прочим братом безвременно загинувшего поэта, режиссёра, сценариста, композитора и барда, корпевшего над своими сочинениями в беспросветной безвестности и нищете полуподвальной каморки… И вот два года назад он вдруг неожиданно заболел, а лучше выпрыгнул вдруг из окошка и умер в одночасье, и только теперь, разбирая совсем уже заброшенный и забытый Богом подвал, я (его брат) вдруг наткнулся на скомканные грязные и отсыревшие бумаги, остатки гигантской рукописи, которую не успели ещё дохавать кровожадные до талантливых сочинений мыши и крысы, и вот я (единокровный брательник) принёс вам то, что удалось спасти, отвоевать в неравной борьбе с безжалостным веком и саблезубой судьбой…

                                                                                                                                                                          22.08.93 (17-03)

Дочитывая книжку Аллана Пиза «Язык телодвижений», вдруг поймал себя на том, что почти все книги (кроме романов) я читаю задом наперёд — от конца к началу, или же совсем хаотичносначала откуда-нибудь изнутри, с середины, а потом вразброс вправо-влево… Делаю это неосознанно, автоматически...

Чтение получается быстрым и достаточно (для меня) эффективным. Это, видимо, отражает моё нетерпеливое стремление сразу же завладеть ключевым средоточием вопроса, застать врасплох концепцию автора на пиковом её срезе, а потом, заглотив главное, как бы утолив голод, можно уже это главное спокойно конкретизировать, корректировать, уточнять — разбросавши взор непринуждённым веером вправо и влево

                                                                                                                                                                              23.08.93 (13-30)

Июль 18

Структура таракана (II. 35) — НОВАЯ ЖИЗНЬ

alopuhin

Структура таракана

Прожив одиннадцать лет в северокавказском Моздоке, имел возможность изучать жизнь мышей, их обычаи и повадки: со временем перестал их безжалостно уничтожать, а научился как-то с ними уживаться и даже — общаться

Теперь же, возвернувшись на подмосковную родину и вступив во владение общажной каморой, впервые близко познакомился с живучей жизнью (!) тараканского племени, с которым тоже пытался поначалу бороться...

Ах, тараканы, их полюбить нелегко: хорошо хотя бы, что начинаю уже как будто избавляться от чувства непростительной к ним брезгливости (и ведь есть у меня прецеденты — я, например, буквально обожаю пауков, а к мухам и комарам отношусь совершенно спокойно)…

Они — обычные, совсем даже и не зловредные, насекомые со своими интересными — тараканьими — особенностями.

Мыши, существа, конечно, более интеллектуальные (с человеческой точки зрения) — различают оттенки человеческой речи, любят мягкую, спокойную музыку… А тараканы — у меня ещё будет немало времени, чтобы достаточно их изучить.

Пока я во всяком случае понял, что их большие усы — неспроста: ими, ввиду, может быть, слабого зрения и слуха, они «видят» изменения в окружающей среде (колебания воздуха, его химического состава, тепла, теплорода, электромагнитного поля, других видов энергии)…

Короче, одни сосуществуют с одними синантропными животными (собаками, кошками, рыбками, попугаями), я же с  другими — с домашними своими таракашками.

Вот они, братишки, ползают по стенам, шевелят славными усиками, и я приветствую их с улыбкой:

Салют, ребята!

                                                                                                                                                   18.08.93 (15-43)